Never Back Down

      На следующий день по школе расползся слух о нас с Ремусом. Больше им судачить не о чем, из замка дальше Хогсмида не выпускает директор, а дальше двора не выпускала метель. Вот шатаются ученики по Хогвартсу, сплетни и простуды разносят.       А я была в кои-то веки счастлива, мне было плевать на остальных. Хотя, честно говоря, я ожидала немного большего от так называемых отношений. Это смахивало на дружбу с частыми объятиями, редкими поцелуями в щёчку и перманентным счастьем, тепло тлевшим в груди. Лина завистливо вздыхала, Сириус то и дело довольно усмехался, Джеймс тоже был доволен, Питер впечатлениями не делился. А Ремус словно расцвёл. Мы вместе проводили как можно больше времени. Но да ладно, моё счастье - это неинтересно.       Что же было плохое? Лафнегл. Эд срывался на меня каждое утро, день и вечер. Орал, словно злобный Цербер на кусок грешника. Я старалась отвечать как можно достойнее, изредка срываясь на крик. Я уже устала его ненавидеть, но он обстоятельно пытался это исправить. Каждую ночь я ложилась спать с мыслью, что один из нас рано или поздно убьёт другого. А в душе зрела обида. Тяжёлая, густая и чёрная, как перезрелое яблоко. Порой до слёз, порой до кислого привкуса во рту. Я изо всех сил пыталась с собой справиться, я устала, но не могла ничего поделать. И понимала, что эта обида неизбежно вырвется в один прекрасный день. Гневом ли, слезами ли, криком или состоянием аффекта, я не знала. И не желала знать.       Но неизбежность не была бы неизбежностью, если бы её можно было избежать (как же запутано…). В последний вечер рождественских каникул я возвращалась с прогулки с Мародёрами по Хогсмиду. Мы были с ног до головы мокрыми после купания в снегу и счастливыми после тёплого сливочного пива. В руках у нас были кульки с товарами из «Зонко» и «Сладкого Королевства». Я чувствовала знакомое тепло в груди, держась с Ремусом за руки. Но уже у двери в башню моё счастье улетучилось, словно воздушный шарик: из гостиной слышалась брань близнецов Лафнеглов.       С тяжким вздохом я вошла. В гостиной Рейвенкло весь факультет окружил Линару и Эда, орущих друг на друга, как кошки в марте за территорию. Не помню, как это произошло, но я втянулась в эту ругань. Я не знаю, что я тогда сказала, но до сих пор помню побелевшее от ярости лицо Эда, полные гнева остекленевшие глаза, плотно сжатые губы и… кулак, пришедший мне в лицо. Я отлетела в сторону, чьи-то руки не дали мне упасть. Из разбитого носа хлынула кровь. Красная пелена застлала мне взор, я вскочила и вцепилась ногтями в белобрысые волосёнки недруга. С силой я пихнула его в сторону, он повалился, ударился об стол и схватился за голову. Я не дала ему оклематься, снова бросилась на него. Но среагировал Эд молниеносно, ногами лягнув меня в живот. Я схватила его за ногу, но не удержалась и упала, задыхаясь. Эд схватил меня за шею, но я укусила его за ухо, сильно стиснув челюсти. Он взвыл и стряхнул меня, я попыталась ударить его ногой в живот. Тогда уже Эд вскочил, схватил меня за волосы, приподнял и отшвырнул. Я ударилась головой об стену так, что в ушах зазвенело. Я сползла на пол. Злость тут же куда-то делась, только обида. Сильнейшая обида, от которой встаёт в горле ком, на глаза наворачиваются слёзы, а тело бьёт дрожь. — За что ты меня так ненавидишь? — прошептала я, справляясь с болью. — Ты с первого дня, с первой встречи ты меня оскорбляешь, унижаешь, кричишь на меня… Что я тебе сделала? Всё, что я делала, говорила — я защищалась от твоих нападок. Но ты не прекращал, ты только продолжал меня топтать и вредить мне. За что ты меня ненавидишь, Эд?!       В гостиной повисла тишина. Такая густая, что её можно было ножом резать, такая звенящая, что колокольный звон казался мерным жужжанием. Мой вопрос остался без ответа. Я просто сидела на полу, обливаясь слезами и кровью, глядя на Эда. Тот молчал, опустив голову и избегая смотреть на меня.       Кто-то протянул мне руку. Арти, кажется. Я тяжело поднялась на ноги, пошатнулась, достала платок из кармана и зажала нос. Эд поднял на меня глаза, вздрогнул и снова их опустил. Я не ждала ответа, мне нужно было в Больничное Крыло. Пошатываясь, я побрела прочь из гостиной, толпа передо мной расступалась. У лестниц меня догнала Лина, бережно подхватив под руку, и зашептала: — Хороший ход! Ты сделала из него лютого подонка! Его ненавидит весь факультет, а ты несчастная жертва. Прекрасная многоходовка. — Лина, — я остановила её. Говорить было трудно — живот сводило судорогой. — Я не пыталась сделать из него подонка. Мне просто очень обидно. С первого дня твой брат меня ненавидит. Он даже в лавке Мадам Малкин с первой встречи меня начал унижать. За что он меня ненавидит? — Не знаю, — тихо сказала она. — Он не делится со мной.       Мы медленно дошли до Больничного Крыла. Всю дорогу я надеялась не наткнуться на Ремуса. Я не знала, как объяснялась бы с ним. Не хочу, чтобы он дрался с Эдом. В конце концов, он загонщик, удар у него хоть куда (сама убедилась).       Мадам Помфри я сказала, что упала с лестницы. Она мне не поверила, но помощь оказала. При осмотре выяснилось, что у меня обширный синяк на животе, искривлённая носовая перегородка и шишка на затылке. Ничего серьёзного, я вполне легко отделалась. Нос мне снова вправили, живот намазали чудо-мазью, к шишке приложили лёд и отправили в гостиную.       Возвращаться мне не хотелось, на меня напала какая-то меланхолия. Я тихонько попросила Лину не торопиться, немного пройтись. Ногами я передвигала лучше, но что-то всё-таки давило на меня, пригибало к земле, мешало нормально идти. Я плюхнулась на ближайший подоконник на пятом этаже и прислонилась головой к стене, зажмурившись. — Что с тобой? — забеспокоилась подруга. — Паршиво себя чувствую, — сказала я. — Морально, не волнуйся. — Да лучше уж физически, тут хоть Помфри поможет, — Лина пожала плечами и взобралась рядом со мной. — Я выглядела очень жалко? — усмехнулась я. — Ну, когда на полу ревела.  — Шутишь? Ты эпично выглядела! Кровь, слёзы, лицо белое, волосы чёрные, сидишь такая маленькая, в комочек сжалась… — Жаль. Тогда подумают, что это игра на публику. — А ты не играла? — Я же сказала, что мне было обидно. — Обидно?! Я думала, что ты привыкла! — Давай я тебя буду каждый год помоями поливать изо дня в день. Посмотрим, как ты запоёшь. Из-за чего вы, кстати, ругались? — Он про тебя и Ремуса всякие гадости говорил. Говорил… — Не хочу знать! — отмахнулась я. — Чёрный язык твоего братца может ядом брызгать, как гадюка. — Поэтично, — покивала Лина.       Я покачивала ногами. По окну за спиной тихо шуршали снежинки разыгравшейся метели. На душе стало гадко, скользко, липко и черно. Я чувствовала беспричинную злость, хотелось разбить это чёртово чёрное окно, выставить голову под ледяные потоки снега. — Лина, почему я так злюсь? — спросила я. — Тебя только что побили, это нормально. — Я не хочу злиться. Я устала его ненавидеть. А он всё усугубляет. Надоело. — Убьём его, а труп скормим паукам? — А смысл? Тогда меня будет мучить чувство вины. А потом запрут в Азкабане. — Говорят, там неплохо кормят. — Отвратительно. — Возможно.       Послышались шаги. Из темноты на свет факела вынырнули Мародёры. Они изумлённо уставились на нас. — Вы чего здесь? — спросил Джеймс. — А вы? — огрызнулась Лина. — Последняя ночь каникул, надо же как-то это отметить! — Марисса, что с тобой? — Мне немного нехорошо, — тихо ответила я. — Это что, кровь? — Ремус бросился ко мне. Я опустила глаза. Почему каждый раз, когда я надеваю белую блузку, мне всегда прилетает по носу? — Ерунда, упала с лестницы, — отмахнулась я, шмыгнув носом. Мне противно было врать ему, но я не хотела рассказывать о… — Опять слизеринцы? — взревел Сириус. — Ничему их жизнь проклятая не учит! Я им покажу! Я устрою им семь кругов ада! Я им… — Она подралась с моим братом, — выдохнула Лина.       Четыре пары глаз уставились на меня. Я сидела, опустив голову, Ремус сжимал мои руки. — Да-а-а, дела, — присвистнул Джеймс, взлохматив себе волосы. — Что он сделал? — Не помню. Наверное, я что-то ему сказала, а он меня уда… — Сукин сын! — глухо прорычал Ремус. Я испуганно вскинула на него глаза. Его глаза пылали какой-то звериный гнев, верхняя губа дёргалась, обнажая зубы, а руки всё сильнее сжимали мои ладони. — Ремус… — едва шевеля губами, выдохнула я. Остальные настороженно косились на него, готовые в случае чего держать его. — Я его убью. Клянусь, убью, — рычал он. Я подскочила и обхватила его лицо ладонями. Парня трясло от ярости. — Не надо. Пожалуйста… — шептала я. Я не нашла ничего лучше, чем обхватить его руками, уткнувшись в грудь носом. Его продолжало трясти. — Всё хорошо. Всё в порядке. Клянусь тебе, Ремус. — Я шептала, гладя руками его по спине. До головы мне было неудобно дотягиваться.  — Впервые его таким вижу, — услышала я бормотание Джеймса. — Его так не трясло даже тогда, когда Кэт уехала, — подтвердил Сириус. Собрались, блин, эксперты.       Дрожь проходила. Даже меня уже не трясло. Ремус шевельнулся и обнял меня. — Извини, — тихо сказал он. — Я тебя напугал?       Я помотала головой. Мне было жутко, но не страшно. Слишком много гнева для одного дня. Словно проклятье, словно чёрная туча он висел над нами всеми, иногда отступая перед его детищем, королевой кошмаров — меланхолией.       В какой-то момент я поняла, что так и должно быть. Слишком уж счастливыми были последние дни, для равновесия было необходимо судьбе устроить такой кошмар, чтобы жизнь мёдом не казалась. Вселенную же хлебом не корми, дай всё вокруг уравновесить…