Насколько хватит твоего воображения. Ч. 2. Бесконечно

Твой дом – там, где твои сердце и разум в спокойствии. Выходя из аэропортового терминала наружу под широкий навес, Фейт оглядывается и сдержанно улыбается. Без шныряющего под рукой гида и переводчика мама с Любой в оцепенелом безмолвном шоке озираются вокруг, то и дело спасительно цепляясь за нее взглядом: Лос-Анджелес и англоязычная толпа им так же чужды, как и звезды над головой. Фейт утешающе кивает, маня рукой следовать за водителем. В машине на пассажирском сидении она откупоривает банку слабоалкогольного коктейля и оборачивается назад. ФЕЙТ: (на первом своем языке) Надо было все-таки снять номера в отеле, у меня всего-то две спальни в квартире. НАДЕЖДА: (категорично) Не надо. Мы же приехали к тебе в гости, а не к непонятно кому. ФЕЙТ: (пожимая плечами, с улыбкой) Я не самый показательный экспонат в этом городе. ЛЮБА: А мы Джареда Лето увидим? ФЕЙТ: (выразительно кивая) Да, и его, и брата, и маму их завтра на званом обеде. (отпивает и больше к себе) Или на чем-то в этом роде. Высадив их на тихой улочке перед трехэтажным зданием, водитель помогает занести вещи в квартиру. Сестра Фейт с некоторым разочарованием обходит темную аскетичную обитель, а мама подозрительно косится на открытую, без одной банки упаковку малоградусной ликерной отравы. Спровадив водителя чаевыми купюрами поверх карточного тарифа, Фейт заходит обратно в гостиную к родственницам. ФЕЙТ: (показывая рукой на дверь справа) Люба, я освобожу тебе свою спальню и должна признаться, (заговорщицки прикрыв рот ладонью) Джаред Лето там пару раз ночевал... ЛЮБА: Вау, прямо как благословение выписали! ФЕЙТ: (продолжает поверх возгласа сестры) А тебе, мам, вторая комната. Честно, ни разу ей не пользовалась, но все нужное там есть, так что... (направляясь в сторону кухни) Виски, вино будет кто-то? НАДЕЖДА: (оценивающе щурясь) А ты не много пьешь? ФЕЙТ: (поворачивается на месте, притворно задумавшись, и после паузы смеется) Нет, не много. Пожелав матери спокойной ночи, она с сестрой после ужина убирает со стола, и Люба, дорвавшись до свободных, еще не заезженных семейными новостями ушей, торопится выложить все произошедшее с ней, Лешей и двумя детьми за тот кусок времени, что не общалась с Фейт вживую. За последние шесть лет. Фейт единолично потягивает из широкого бокала виски и рассматривает сестринские фото в ноутбуке: улыбающаяся семья на море, образцовая четверка в кафе, дружный квартет на экскурсии в антураже прошловековой архитектуры. И вдруг неожиданно среди семейной идиллии – Любина фотосессия с пистолетом. Фейт хмурится и указывает на экран, интересуясь давностью этих снимков. ЛЮБА: Недавно. Помнишь Павла? С ним тебя мы когда-то пытались познакомить, пока ты не сбежала... не уехала. Ты еще тогда заявочку бросила, что лучше бы... ФЕЙТ: (подхватывает, кивая) Орально и прилюдно удовлетворила другого парня? (смеется) Ну после второго фильма, надеюсь, сомнения развеяны, если они у кого были. ЛЮБА: (без тени улыбки) Павел предлагал мне уйти к нему. Фейт обрывает смех и в непонимании качает головой, всматриваясь в лицо сестры. ЛЮБА: (переходя на шепот) Все эти улыбки, милый фасад жены успешного человека... Если бы ты знала, как оно уже в печенках сидит. Его гулянки, против которых у тебя только лишь один выход – занимать позицию мудрой супруги, во всех смыслах. Я иногда жалею, что не поступила так, как ты когда-то говорила, что не ушла от Леши и не сделала аборт. ФЕЙТ: (мотает головой) Бред. То, что я когда-то советовала, и то, что ты сейчас говоришь. Тем более с такими чудными малыми, как у тебя. Нашла на кого равняться, посмотри на меня, (усмехаясь, ставит пустой стакан и плескает виски) перекати-поле и ветра не надо. А насчет мудрости... (поднимает стакан и чокается с бутылкой) В конце концов понимаешь, что все мы там были или будем. ЛЮБА: Тем не менее я рада, что ты нашла себе достойного мужчину, ради такого можно и в мудрую жену поиграть. А твой бывший крысеныш получил наконец по заслугам. Через силу глотнув набранный в рот алкоголь, Фейт вопросительно поглядывает на сестру. ЛЮБА: Ну что его и невеста, и любовница послали одновременно. В желтых новостях трубили, ты разве не видела? Фейт неопределенно кивает, делая новый глоток виски и спешно отводя глаза вбок. Террор интерна и агентессы принес свои переспевшие плоды – оба промолчали как мертвые. Слух, выболтанный Любой, на поверку перелопачивается табуном интернет-изданий, словно организовавших необъявленный конкурс на самую ехидную версию причин одиночества фронтмена MUSE под финал года. Компендиум предположений грубо складывается так: сначала старшая подруга гордо указала ему на порог, а следом и младшая улизнула, прихватив с собой его платежные карты и машину. Сопровождающие снимки убаюкивающе изображают Мэтта с гитарой или на фоне белобрысых овец в близком к пасторальному виду ландшафте. Что портит уединенную безмятежность – так это сам музыкант: взгляд встревоженный, направленный куда-то сквозь смотрящего, поза осунувшаяся, а улыбка невеселая. Где-то еще с час после ухода сестры Фейт рассматривает публикации, затем полночи пытается спрятаться от накатывающихся образов, скорчившись в одеяле и под подушкой на диване гостиной. Снова бредет на кухню, но виски, похоже, больше трезвит, чем туманит сознание. Чудом забывшись в парадоксальном сне, рисующем Мэтта неизменно где-то рядом, с утра она подскакивает в авангарде и семенит на кухню. Заправляет кофейный автомат и, зацепив ночной бокал с недопитым выветрившимся алкогольным напитком, смахивает его на пол. Стакан раскалывается и растекается медной жижей по светлому ламинату. Фейт нервно выдыхает. Удачное начало многообещающего дня. Но разбитый стакан оказывается не единственной жертвой – из рук сыпется буквально все что ни попадя. Прочесывая супермаркет в поисках аналогов любимых матерью и сестрой продуктов, Фейт сбивает фруктовую пирамиду с наклонной круглой стойки; в салоне красоты неправильно переводит название краски, и волосы мамы светлеют на два тона дальше желаемого; а в бутике, рассматривая примеряемые сестрой наряды, рассеянно отвечает, что нравится все. За окном вечереет, и в задвигаемых по углам сознания обрывках памяти темнеет запорошенное инеем пастбище, а мужчина накидывает капюшон и уходит. Отельный комплекс Westin Bonaventure – сияющие редкими освещенными окнами решетчатые зеркальные цилиндры – суеверно лишен седьмого и тринадцатого этажей, но и тридцати трех натуральных хватает, чтобы оценить неестественное спокойствие четверых. Лифт мерным писком отсчитывает уровни, вынырнув наружу из-под крытого атриума и панорамируя сверху захватывающий предзакатный вид Даунтауна. Люба с мамой пристально рассматривают высокую темноволосую американку впереди, а Пэт, стоя рядом с Фейт у эркерного лифтового окна-стены, склоняется над ухом клиентки. ПЭТ: Ты сегодня не похожа на себя. Что-то не так? Это из-за визита сестры и матери? ФЕЙТ: (вполголоса, на языке Пэт) Нет, не думаю. Просто такое чувство, что плохое должно что-то случиться... (взбодряясь) Жди нас на парковке внизу, хорошо? Выбор стейк-хауса для места встречи – определенно жертва со стороны вегетарианского вкуса Джаро, небольшой компенсацией чему служит лишь нью-йоркский стиль ресторана LA Prime. Актер с родными и переводчицей уже здесь, когда Фейт со своими находят полуприватную «Цветочную комнату». Улыбки, знакомства, впечатления о городе и меню. Констанс так же красива и мила, как и в документальном фильме Джаро, упоминающем детство братьев и их маму. Шен поедает глазами то переводчицу, то Любу, но встретившись взглядом с Фейт, отказывается от рассматривания сестры в пользу нанятой девушки. Освоившись, Люба разряжается канонадой вопросов и туристических заметок; мама же занимает позицию слушателя, тактично обходя просьбы рассказать о творчестве в детстве Фейт. Джаро, похоже, чуть свободней ощущает себя на препарационном столе родительских воспоминаний и, сидя рядом с Фейт, постоянно норовит заглянуть ей в глаза. Она же, согласно намеченному ходу дня, в какой-то момент роняет нож. Подняв его, Джаро как-то сверх меры торжественно встает, а сидящие за столом, подчинившись сработавшему интуитивному прозрению, замолкают. Все происходящее далее кажется растянутым по времени, словно замедленно проигрываемая кинозапись, – такое же предопределенное, детальное и афоническое. Указав на важность момента, Джаро из внутреннего пиджачного кармана являет обращенным к нему взорам крошечный алый бархатный футляр, под крышкой которого обнаруживается кольцо. Удивленно изогнув брови, Фейт машинально и медленно поднимается. Вопрос звучит, но его не слышно, лишь отражением читается упование в голубых глазах. Ворсистый бархат мягкий, а металл содержимого теплый – приняв в ладони коробку, Фейт опять встречается взглядом с актером. Где-то на фоне звучат изумленные и восхищенные голоса. В мановение ока вся квинтэссенция недавних событий выкристаллизовывается яркой целостной спиральной лестницей и становится ясно: не хватало именно этой завершающей ступени, чтобы дотянуться и распахнуть новые двери. Приблизившись вплотную, Фейт обнимает актера свободной рукой за шею и жмурится. ФЕЙТ: (шепотом в ухо Джаро) Это безупречный момент, и один из тех, что я буду помнить до конца своих дней. У меня нет слов, чтобы выразить тебе всю благодарность за то, что ты для меня сделал. Но я не могу, не могу, не могу. Зная, что где-то там другая душа, может быть, кровоточит по мне. Всунуть маленький бархатный контейнер обратно в руку Джаро и тем самым запустить механизм галопирующей сверхактивности в реальном времени. Фейт резко присаживается и, выхватив из сумки ключи, со словами «Пэт заберет вас» всучивает их сестре. Не глядя ни на кого и не оборачиваясь, срывается с места и вылетает из ресторана прочь. Смыкающейся геометрией темные полосы на мраморным полу коридора. Подсвеченная вкруговую зеленым кнопка лифта. Второго. Нервно отсчитать несколько секунд, пока двери не распахнутся. Лобби. Ход. Нет. Третий уровень. Нет, пятый. Снизу через прозрачную стенку приближается смеркающийся центр Лос-Анджелеса. Лифт скрывается под куполом объединяющего пять башен подножия отеля и останавливается. Торговая галерея шести нижних ярусов на деле полупустая. Заметив светящиеся витрины в противоположной стороне этажа, Фейт узкими переходами мчится к цели. Посетителей мизер, поэтому консультанты на ее вторжение реагируют молниеносно и встревоженно. ФЕЙТ: (прометаясь сквозь зал напрямую к продавцу) Могу я попросить закрыть двери и никого не впускать? Какая у вас суточная плановая выручка? Я куплю больше, но никто не должен сейчас знать, что я здесь. Девушка-продавец, присмотревшись к ней и, видимо, опознав, кивает и бросается к двери. Фейт переводит дух и оглядывается – ее занесло в магазин детской одежды. Второй консультант приближается и слегка недоверчиво интересуется, что бы она хотела приобрести. ФЕЙТ: (машет рукой вокруг) На ваше усмотрение. То, что действительно будет полезно для приюта. И, может быть, потом найдется, во что меня переодеть? Прислонившись спиной к задней стенке примерочной кабинки, Фейт судорожно прокручивает ленту имен в телефонной книге. Дом – просто пошлет. Том – рассмеется и пошлет. Крис – извинится и пошлет. Мэгги – сказала бы, но Мэгги больше не с ними. Морган – сделает вид, что не знает ее. Мистер Андерсон – притворится, что не знает, где Мэтт. Келли? Набрав абонента «Вольстен-Келли», Фейт спохватывается и обрывает звонок: на той стороне Атлантики уже за полночь. Пока Фейт впечатывает текст, прилетает сообщение: «Он в (указан адрес). Пожалуйста. Не отвечай». Вскинув голову вверх и прошептав слова благодарности, она вздрагивает на ерзающий звук отдергиваемой в сторону ширмы. Консультант заносит охапку вешалок с одеждой и принимается советовать, но Фейт, выразив признательность кивком, жестикулирует «все в поряке» и «сама справлюсь». Сайт-агрегатор авиабилетов настойчиво предлагает приземлить ее в Хитроу завтра после обеда, и, заказав рейс и аренду транспорта впридачу, Фейт набирает телохранительницу. В машине, равномерно пожинающей ночную трассу в аэропорт, Пэт за рулем хранит автономное молчание. Последнее сообщение уходит Джеку: «Меня не будет какое-то время в ЛА. Сможешь сказать Роуз что-нибудь? Успокаивающее? Я улетаю на ту сторону пруда...» В ответ приходит интерновское, к удивлению лаконичное «Удачи» со смайлом. Фейт улыбается экрану и едва заметно качает головой: если единственный жест поддержки исходит от слагающего тебе оды мелковозрастного фаната, то ты явно не отличаешься благоразумностью. Была бы еще трезвость синонимом счастья. Ночь сменяется днем, а руль оказывается в ладонях у сидящей справа Фейт. Одна в салоне, зимнее шоссе за окном – как и два года назад, она нетерпеливо гонит автомобиль из столичного аэропорта в непробудную глушь. Только трасса чище, ровнее и в четыре полосы на этот раз, дорожные знаки почаще и на английском, а снега различимо меньше на пожухлых листве и полях. Да и цель погони кардинально разнится: иная страна, другой мужчина, совершенно отличная предыстория. Магистраль А303, до Эксетера 58 миль. Беспрестанно сверяясь с электронной и бумажной картами после каждого мелькнувшего указателя, Фейт нервно вздыхает и вдавливает педаль газа. Поворот через полчаса открывает знакомые по новостийным интернет-снимкам пейзажи выбеленных полей, а указанная женой басиста MUSE улочка тупиковым ответвлением приводит к двум рядам взирающих друг на друга разрозненно стоящих домов. Если бы еще на них писали номера. Упершись в конец переулка, Фейт разворачивает машину и прочесывает дорогу в обратном направлении, теперь заглядывая во дворы. Резко притормозив возле коттеджа с черным авто, отъезжает назад и паркуется. Зажмурившись и посчитав до трех, она отпускает руль и покидает салон, чтобы встретиться взглядом с приближающимся мужчиной спортивного типа. Однако его останавливает выкрик другого охранника – бритого наголо и смуглого, – встреченного на премии BAFTA в Королевском оперном доме. Поблагодарив испанца кивком, Фейт указывает на дом, вопросительно подняв бровь, и телохранитель кивает в ответ. Две ступени порога, последний выдох, взяться за ручку и открыть дверь. Скрипучие половицы рушат все попытки идти бесшумно. Откуда-то справа доносятся шаги и голос Мэтта: «Эй, Родригез, если ты вернулся, можешь заодно...» – и в две секунды он и сам заходит в фойе. Застопорившись и всматриваясь, часто моргает – то ли его охранник резко усох и поменял пол, то ли ему мерещится, – прежде чем назвать ее по имени: «Вера?» Произнеся одними губами «Мэтт», она нерешительно ступает вперед, а он размашисто вышагивает навстречу и сгребает ее в охапку. Закрыв глаза и медленно выдохнув с неимоверным облегчением, Вера аккуратно поднимает руки ему на плечо и шею. В его еще сильней сжимающемся объятии проскакивает дрожь, как если бы хотел, но не мог себе позволить сдавить еще сильней или вылить все разочарования и потрясения прямо здесь и сейчас. Вместо этого Мэтт внезапно отстраняется и, схватив ее за руку, затягивает внутрь дома. Тишина бессуетна. Пропуская его волосы сквозь пальцы, Вера легко проводит ладонью от виска к затылку – раз за разом, уложив вторую руку на спине и собирая-расправляя складки на его кофте. Мэтт вытянулся на диване, уткнувшись лбом в ее ноги, спрятав лицо и руки, обнимая и отгородившись от всего внешнего. Возможно, задремав – когда звонит его телефон, он не шевелится. Вера нащупывает мобильный в правом брючном кармане и, пронаблюдав за экраном, жмет зеленую иконку. ВЕРА: (в трубку) Привет. Он спит сейчас. ДОМ: (голос в телефоне) А ты, значит, приехала его сон охранять? Вера молча опускает взгляд на Мэтта и поджимает губы. ДОМ: (голос в трубке, через паузу) Только не вздумай никуда сбежать за те двадцать минут, пока я доеду. Вера кладет телефон на диван, а Мэтт, поелозив лбом о ее колени, садится рядом. МЭТТ: (сонно щурится и трет лицо) Кто это был? ВЕРА: Ховард. Сейчас приедет. МЭТТ: (взглянув на нее и кивнув) Не хочешь чего-то пожевать? Планировка коттеджа сардонически напоминает расположение комнат в доме Мэтта: гостиная слева от холла, столовая направо. Вера молча рассматривает, как он шмыгает по кухне, краем глаза поглядывая на нее в ответ. Она в который раз открывает рот, намереваясь что-то выдать, но усмехнувшись, отворачивается – ее миссией должно было стать спасение несчастного из депрессии, а не постепенное заклинивание в воспоминаниях. Когда за окном черной тенью мелькает внедорожник и раздается отдаленный шелест плавного торможения, Мэтт со словами «оставайся внутри» выходит из дома. Вера напряженно подходит к окну. Во дворе мужчины сходятся – ударник что-то рассказывает, а фронтмен недоверчиво прислушивается и оглядывается назад. Вера резко отодвигается от подоконника и трет лицо. Когда входная дверь хлопает, она семенит в гостиную и сталкивается нос к носу с Домом. Тот, не растерявшись, сует ей в лицо телефон. ДОМ: (выдержанно) Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но иногда я рад, что мы с тобой остались просто друзьями и никогда не были ничем больше. На экране его мобильного открыта душераздирающая статья с не менее слезоточивыми фото о сбежавшей невесте американского красавца-актера. Просмотрев памфлетный очерк, Вера возвращает телефон, не мигая и прямо отражая взгляд Дома. МЭТТ: (заходит внутрь) Так вы все в Лондон уезжаете, и когда? ДОМ: Я сегодня, Кирк и Глен тоже, Вольстены завтра или послезавтра. МЭТТ: (переводит взгляд на Веру) А ты? (и панически округляет глаза) ДОМ: Здесь остается, она мне только что сказала. ВЕРА: (тихо и пожимая плечами) Ну, мне в Лондоне сейчас точно делать нечего. Мэтт кивает, а Дом, махнув на прощание другу, разворачивается к выходу. Недолго думая, фронтмен тоже оставляет ее стоять в холле, свернув на кухню. Ни слова укора, но и без кивка, не говоря уже об улыбке одобрения. Вытерев ладони о брюки и набрав побольше воздуха, Вера заглядывает в столовую, а Мэтт, занятый уборкой посуды – добровольно – сразу обращает на нее внимание. ВЕРА: (сложив на груди руки и ссутулясь) Я... Это, наверное, ложное чувство, но мне кажется, что, может быть, зря я приехала. МЭТТ: Э-э-эм... (на секунду замирает) Если ты сомневаешься, то стоило ли вообще приезжать? Верино лицо вытягивается, она медленно и скованно выравнивается и отступает вдоль стены. ВЕРА: (глядя в упор и мелко качая головой, шепотом) Нет... Резко, пока он не успел ни добавить что-либо, ни пошевелиться, она бросается к двери, хватая на ходу сумку и куртку. Вылетает за дверь и бежит к машине, выдергивая ключи из бокового кармана сумки. Не оглядываясь назад, Вера прыгает за руль. Единственная мысль стучит в висках и затмевает вчерашние воспоминания: гнать, гнать до самого Лондона. А потом? Когда однополосная трасса вливается в магистральное шоссе, оставляя позади его последние слова и затем испуганное лицо, Верины руки крепче сжимают руль. В сознании, как заевшая пластинка, раз за разом проносятся шелестом пожухлой листвы «нет» и резонирующим эхом назойливое «что потом». ВЕРА: (напряженно смотрит на дорогу, тихо) Да пошел ты. (выдыхает и громче) Пошел ты. (Бьет одной рукой по рулю, еще громче) Пошел ты. (Бьет уже двумя руками по рулю, торпеде и куда только попадет, переходя на крик) Пошел ты! Пошел ты! Пошел ты! Она резко сворачивает на обочину, грубо затормозив, и падает лицом в ладони поверх руля. Предательские слезы, обессиливающая дрожь, раздражающе моментально заложенный нос. Бесполезно требовать в пустоту, чтобы кто-то оставил твою жизнь, пока ты сам не в состоянии отпустить. С затухающими всхлипами приходит внутренняя анестезия – отрешенность, и «что потом» получает в тандем «все равно». Вера вытирает лицо, повернув к себе зеркало заднего вида, и через стекла машины оглядывается вокруг. Впереди по левую руку виднеется заправочный комплекс. Дверь небольшого кафе открывается со звоном колокольца. Внутри буквально по паре человек – слева и справа. Вера проходит вперед, останавливается возле барной стойки и поглядывает налево. Там мужчина что-то негромко, но при этом довольно энергично жестикулируя, доказывает своей менее экспрессивной спутнице. Голос пожилой женщины отвлекает Верино внимание. БАРМЕНША: Добрый день. Чем могу услужить? ВЕРА: (поворачивает голову к барной стойке, тихо) Добрый. Кофе, латте можно? Барменша кивает утвердительно и отходит. Вера вновь задумчиво смотрит на пару слева, но шум включившегося кофейного аппарата перебивает и без того тихие голоса вдали. БАРМЕНША: Вы можете пойти присесть. Глянув на женщину за стойкой, Вера кивает и разворачивается к ближайшему столику. За окном моросит, темно-синий арендованный MINI в одиночестве скучает под навесом заправки. Через два с чем-то часа она будет в Лондоне, отдаст машину и закажет рейс, чтобы вернуться в Лос... БАРМЕНША: Не возражаешь? Вера на голос поворачивает голову. Женщина стоит рядом, в руках поднос, на нем две чашки и блюдо с пирожными. ВЕРА: (кивает) Конечно. Пожалуйста. БАРМЕНША: (размещается напротив и выставляет кофе и сладости на стол) Ты говоришь с акцентом. ВЕРА: (опять кивает) Да, я говорю с акцентом. (опускает голову и вновь отворачивается к окну) БАРМЕНША: Путешествуешь, чтобы посмотреть тихие уголки Англии? Угощайся. (показывает на пирожные) ВЕРА: Нет, я серьезно не голодна, спасибо, и... (выдыхает шумно) нет, я жила в этих местах какое-то время назад, южнее, и здесь, чтобы кое-кого увидеть. БАРМЕНША: Хм-м, кое-кого увидеть, и сидишь тут одна. ВЕРА: (пожимает плечами и отводит взгляд, тихо) Наверное, мне просто показалось, что... там тоже хотели бы меня... чтобы я снова была там. БАРМЕНША: Показалось, да? Вера кивает над чашкой кофе, не поднимая глаз. БАРМЕНША: Столько в мире вещей, которые только кажутся, и еще больше тех, которые скрываются за тем, что кажется. Видишь вот ту пару за моей спиной? Вера смотрит вдаль на говорливого мужчину и его терпеливую спутницу. БАРМЕНША: Сколько я их знаю – а это уже без малого десять лет, – они всегда ругаются. Вернее, Рэю, постоянно чего-то не хватает, а Стелла оказывается крайней. И так из года в год, день за днем. ВЕРА: (фокусируется на женщине и пожимает плечами) Ей, наверное, было бы лучше без него. БАРМЕНША: (слегка усмехается и кивает) Но видела бы ты, когда здесь был ремонт (обводит взглядом кафе) и Стелла поскользнулась и чуть не упала со стойки, как он к ней бросился, чтобы словить... Вера кивает и часто моргает. Реакции спонтанные – незавуалированно истинные. БАРМЕНША: Или вот тебе другой пример. У меня есть сын, единственный. Митч. Мы не разговариваем уже давно. Он сменил несколько номеров, чтобы я не звонила, но я каждый день жду и надеюсь, что он сам наконец наберет меня. Лицо пожилой женщины опадает, желтоватые белки глаз краснеют. Наверное, на закате дней ужасней осознания одиночества может быть только трезвое понимание, что причина неприкаянности – в безразличии самых близких людей. ВЕРА: Он, может быть, сам чувствует себя виноватым и не знает, как восстановить общение? БАРМЕНША: (вздыхает) Да, это то, чем я себя успокаиваю каждый день, но боюсь, что мне это только кажется. (грустно улыбается) Пожилая женщина рассказывает, как она переехала в маленький городок и стала хозяйкой этого кафе при дороге, а Вера вкратце объясняет, откуда взялся ее чужеродный акцент. Маленькое кафе кажется вдвойне комфортным, когда снаружи темнеет и зажигаются первые огни. ВЕРА: (грустно улыбается) Спасибо за беседу. (смотрит за окно) Уже пора ехать. (кивает на стол) Сколько с меня? БАРМЕНША: (машет рукой) Оставь, за счет заведения. ВЕРА: (встает) Спасибо. (обходит стол и берет барменшу за руку, заглядывает в глаза) Но вы не теряйте надежду, хорошо? Вера разжимает ладонь и отворачивается, готовая уйти, но женщина вдруг тянет ее назад к себе. Вера удивленно возвращает взгляд на морщинистое лицо. БАРМЕНША: Абсолютно бессмысленно помогать тому, кому помощь-то и не нужна. И совершенно безответственно отворачиваться, когда кто-то так отчаянно нуждается в ней, что никогда об этом не скажет. Вера замирает на секунду, напряженно кивает несколько раз, стараясь побороть дрожь, и закрыв лицо рукой, быстро покидает кафе. В машине она снова опирается на руль, вздрагивая и всхлипывая, опять растирает по лицу соленую жидкость и глубоко и прерывисто дышит. Наконец, заводит двигатель. Вырулив на магистраль, Вера разворачивает авто обратно на первом круге дорожной развязки. Когда машина подъезжает к дому, на улице уже совсем темно. Вера поспешно вылезает из салона и в замешательстве спешит вперед – все окна темные, ни одного огня. Машины телохранителя нет. Однако дверь не заперта. Вера врывается внутрь. ВЕРА: (на бегу в холл) Мэтт! (поворачивает в столовую, затем в гостиную) Мэтт? Она еще раз в неверии пробегает по кругу. Тихо и пусто, и лишь его брошенные вещи. Отдышавшись, Вера выходит наружу. Тихий перебор мороси по крытой дорожке и стене дома повторяет вызубренное еще днем «нет». Вера хмурится и качает головой. Глупее неожиданного порыва сорваться и улететь за океан может быть только свидание с закрытой дверью. Вдруг с боковой стороны дома доносится какой-то скребущий звук. Обогнув здание справа, она замирает. В тусклом свете фонаря на заднем дворе видно Мэтта. Сидя на корточках, он копошится в земле и, как будто почувствовав чье-то присутствие, поднимает голову. В его взгляде удивление сменяется облегчением, и Мэтт оживляется первым. МЭТТ: (указывает рукой в сторону дома) Можешь принести мне вот тот... инструмент с длинной ручкой? Вот тот. Вера оборачивается. Возле стены стоят три «инструмента с длинными ручками». Она хватает первый, что ближе к ней, и ступая одними носками по непромерзшей земле, шагает к нему. И пока она лавирует на своих высоких каблуках, Мэтт поднимается, стряхивает землю с ладоней и одним широким шагом преодолевает оставшееся между ними расстояние. Он молча притягивает ее ближе и обнимает. Вера так же, не произнеся ни слова, кладет руки ему на плечи. Глухой звук упавшего садового инструмента. МЭТТ: (сжимая ее еще сильней) Мне показалось, что ты и правда уедешь. ВЕРА: (со вздохом облегчения) Я не уехала. МЭТТ: (после паузы отпускает ее и, заметив грязь на куртке, пытается стряхнуть) Я тут, кажется... (спохватывается) Слушай, холодно тут, идем внутрь. Как будто копаться в мерзлой земле под вечер было изначально ее идеей. Вера улыбается и соглашается. По-джентльменски дав ей зайти первой, Мэтт, задумавшись, сбивает шаг на пороге. МЭТТ: Этот домишко... Он снаружи выглядит лучше, чем внутри. Тут единственное нормальное спальное место (показывает наверх), занимай его, а я лягу на диване. (указывает в гостиную) ВЕРА: (разворачиваясь к нему) Я не против ночевать вместе (жест рукой вверх), если ты не против. МЭТТ: (мигом и скороговоркой) Я-только-за! Торшер дугой высвечивает часть потолка спальни, тепло и тихо. Свернувшись на боку под одеялом и в мужской футболке, Вера вполголоса рассказывает про фильмы, режиссеров и кинофестивали. Мэтт слушает, лежа на спине, закрыв глаза и сложив руки под голову. Хвалит ее фильм с Дагом и ввинчивает замечание, что с Эммсом она обошлась слишком категорично. Вера предлагает ему чаще пускать Криса к микрофону и намекает на обещанный для последних двух альбомов возврат к тяжелому звучанию. Мэтт обзывает ее частный договор с предоплатой Роуз рисковым делом, но, повернувшись к Вере лицом, добавляет, что она поступила верно, и так и остается лежать, пронизывающе изучая ее. МЭТТ: (отчетливо) Ты же знаешь, я никогда не врал тебе. ВЕРА: (часто поморгав и сосредоточившись) А я никогда не обманывала тебя. МЭТТ: Мой сын – это самое лучшее, что было в тех отношениях. И я ни о чем не жалею. ВЕРА: (зажмуривается, кивая и морщась, через паузу открывает глаза) Мой фильм – это самое лучшее, что было с... И я ни о чем не жалею. Мэтт откидывается на спину и трет лицо ладонями. Утро врывается чахоточной суматохой – Фейт беспорядочно наматывает круги по гостиной, подбирая куртку, сумку и ее содерживое, пока голос Мэтта не пригвождает ее к полу. МЭТТ: (растерянно и испуганно) Это, что это?.. (жестикулирует к ней) С чем это связано? Вера, замерев как статуя, в ответ растерянно хлопает глазами и наконец бросает взгляд на себя и по кругу – в уличной экипировке, с сумкой в одной руке, а ключами от машины в другой, она действительно выглядит так, словно решила втихую сбежать. В который раз. Когда растерянность на лице Мэтта сменяется холодностью, она выдыхает и, глянув вверх, решается. ВЕРА: Таблетки гребаной контрацепции... Абсолютно вылетело у меня из головы. День пропуска, и наступают последствия, к которым я оказалась совершенно не готова... Аптека или бытовой магазин там или там? (скрестив руки, суматошно указывает пальцами влево-вправо) Обсмотрев ее сверху вниз и обратно, Мэтт коротко усмехается – вероятно, ничто не может веселить больше, чем открытие, что кто-то может побить тебя в твоем же особом таланте со знаком минус. МЭТТ: (машет рукой вправо) Там, но в Топшэме больше вероятности найти то, что нужно. (указывает влево и быстро добавляет) А вообще, почему бы тебе не остаться, а я мог бы съездить? Я мог бы сам съездить, если ты мне дашь ключи. Ты мне дашь ключи? (протягивает открытую ладонь) Просеменив вперед, Вера передает ему негустую связку и опасливо отходит, а Мэтт, накинув на ходу парку и предложив ей что-нибудь изобрести на завтрак, скрывается за дверью. Снег хрустит под ногами, а заснеженная улочка с двухэтажными светлыми домиками и односторонним движением приветственно открывает бредущей под руку парочке ряд магазинчиков, пабов и сервисов. В одежном магазине Мэтт советует Вере взять темный, но она, задумчиво пощупав серый утепленный спортивный костюм, выбирает его. Торжественно простояв три секунды перед местной достопримечательностью – церковью, – они со словами «посмотрели» и «оценили» разворачиваются и топчут снег дальше. В винном магазине собирают коллекцию; шутят рядом с кафе под названием «Мэттью» и заказывают выпечку с собой; заглядывают к флористу и в бутик электроники. После обеда Вера с двумя дымящимися чашками осторожно забредает на задний двор, а Мэтт, снова сидя на корточках и окопавшись в земле, поднимает на нее лицо. ВЕРА: (приветствуя его одной чашкой и отпивая из второй) Не понимаю, зачем ты тратишь столько времени, чтобы похоронить их? МЭТТ: (подходя к ней и забирая чашку, возмущенно усмехаясь) Сажаю, они в грунте нормально зимуют. Весной я все равно не смогу сюда приехать. (принюхивается и отпивает) О, вино с утра, к вечеру мы так можем и не дожить! Однако они потягивают глинтвейн до занавеса ранних сумерек. Когда скопление пустых чашек на журнальном столе приближается к дюжине, а обсуждение перетекает к завтрашнему маршруту – музей навигации, пирс, еще две церкви, но очень-очень мельком, лавка сыров и пастбище с отарой Мэтта, – Вера ни с того ни с сего оглашает идею проведать овец безотлагательно. МЭТТ: (закинув ноги на подлокотник, присматривается к ней) Ты что, серьезно? Ферма в полутора милях отсюда. ВЕРА: (сидя на диване по-турецки, старается говорить отчетливо) Я могу за руль сесть. МЭТТ: (усмехнувшись) Уверен, что можешь. Но правила помнишь? Никакого руля и секса в пьяном виде. ВЕРА: (закатив глаза и кивнув) Ах, ну да, правила. (тряхнув головой, возвращает взгляд на Мэтта) Ладно, как по-другому туда можно попасть? МЭТТ: (хитро глядя на нее) Извозчики здесь редкость, так что только пешком. Спустив ноги на пол, она, пошатнувшись, выравнивается, разводит руки в стороны – вуаля – и театрально указывает на выход. Засмеявшись, Мэтт тоже встает и со словами «хорошо, идем» в один шаг оказывается рядом, и уволакивает ее из гостиной. Через половину свеженачатой, распиваемой из горла бутылки и двадцать минут пешего курсирования вдоль дороги, они подтягиваются к коттеджу, во двор за деревянным штакетником. Вера старательно маскирует вино за спиной, а непроизвольную улыбку в волосах, пока Мэтт объясняет смотрителю, что его гостья хочет увидеть баранов. Еще три минуты по грунтовой просеке; овчарня отмыкается, и длинная постройка с ходу озаряется мягким светом. Только шагнув внутрь, Вера вскрикивает и отшатывается назад. МЭТТ: (забегая вперед и заглядывая ей в лицо) Что? Что случилось? ВЕРА: (с расширенными глазами, указывая вперед) Они смотрят! МЭТТ: Да, у них есть глаза, они могут... (с подозрительной усмешкой) Ты что, животных никогда не видела? Забрав вино и ухватив Веру за руку, он тянет вглубь кошары, по укрытой соломой земле к деревянным перегородкам, вокруг и между которыми замерло стадо. Сделав глоток, возвращает алкоголь и со словами «иди потрогай» проводит рукой по отросшей шерсти повернувшей к ним морду овцы. Отглотнув свою порцию, Вера вручает бутылку назад Мэтту и наклоняется к животному. Запускает пальцы сквозь длинную мягкую ворсу зимней овечьей шубы и загорается изумленной улыбкой, зарывает вторую руку в шерсти и поглядывает наверх на Мэтта. Тот искренне-завороженно рассматривает ее в ответ. ВЕРА: Такая теплая и мягкая. (присев, обхватывает напуганное животное за шею, затем вновь оборачивается к Мэтту) Они все такие пушистые? МЭТТ: (озорно) Пока весной не подстригут, думаю, да. Вера отпускает первую овцу и перемещается ко второй, а Мэтт запивает смех вином. Распланированный маршрут на следующий день сокращается впятеро – они попадают только в сырную лавку. На выходе какой-то мужчина приветствует Мэтта и, обращаясь к Вере, приглашает приходить еще, «чтобы поднять настроение баранам». Вера кивает как можно приветливей, стараясь поменьше трясти головой. ВЕРА: (выйдя на улицу под руку с Мэттом) Слова того человека, что они вообще значат? МЭТТ: Это же овчар, присматривающий за фермой. Ты не помнишь? Ты же вчера со всем стадом переобнималась. Вера медленно и удивленно поворачивает к нему лицо и тыкает себе в грудь пальцем. МЭТТ: (кивает) И насколько я помню, бараны были не против. ВЕРА: (со стоном хватается свободной рукой за голову) Ну это в корне меняет дело. Первым утром нового года она резко просыпается словно от удара и, лежа на боку и выкинув руки перед собой и кверху, застывает. Осматривается и прислушивается – к неразличимым звукам в комнате и собственным будоражащим ощущениям. Знакомой тяжестью под грудью лежит рука Мэтта, на бедро закинута его нога, а сзади в нее явственно упирается затвердевший член. Панически распахнув сонные глаза, она так и не решается опустить руки – чтобы высвободиться из-под Мэтта? чтобы одобрительно прижать к себе? – пока он, стиснув еще сильнее, выдохнув в затылок и мимолетно чмокнув в щеку, сам не отстраняется и не уходит. В сторону душевой. Развернувшись вслед за ним и сев, она тянется к торцу кровати, чтобы встать, но опускается назад в сидящую позу. Вновь делает нерешительную попытку подняться и снова приземляется обратно. Качает головой, потирая лоб пальцами. Потом. Вечером, после наконец-то ставшим традицией снегоходства местными тропами, они, так же по обыкновению, оккупируют центральную комнату. Без телевидения и с малоскоростным интернетом вечерний треп на отвлеченные темы превратился в ритуал. Мэтт, вытянувшись на диване и поддерживая фужер красного вина на груди, хаотично и без умолку разглагольствует обо всем подряд: курсе доллара в Китае, глобальном таянии ледников в Антарктиде, электронном течении в музыке. Вера же на трезвую мельком заглядывает в почту на телефоне, но узрев в письме от Роуз частокол восклицательных знаков, быстро прячет мобильный на кресло за спину. Когда полет размышлений Мэтта достигает планки социальных ролей в современной семье и, в частности, чрезмерной женской эмансипации, Вера, подперев лицо рукой, показательно хмурится и перебивает его. ВЕРА: Скажи мне, откуда у меня такое дикое побуждение подойти и треснуть тебя? МЭТТ: (запнувшись и часто поморгав, поворачивает к ней лицо, выдавая на одном дыхании) Наверное, потому что ты меня хочешь, но тебя сдерживают сомнения и страхи, как я к этому отнесусь и те, кого ты оставила за спиной, поэтому защитная реакция трансформируется в агрессию по отношению к объекту желания. То есть ко мне. ВЕРА: (наигранно восхищенно) Ну, это был глубокий психоанализ. (обычным тоном) Поаплодировать? МЭТТ: (усмехаясь) Брось, мы это уже проходили девять лет назад, или нет? ВЕРА: (хитро сощурившись, после паузы) У тебя еще остались те черные брюки под кожу, в которых ты клип о нейтронной звезде снимал? МЭТТ: (вмиг хмурится в непонимании) Зачем?.. Зачем тебе мои штаны? ВЕРА: (невинно подтянув к лицу колени и кокетливо сложив руки, томным голосом) Вот уже два с половиной года меня терзают фантазии, как я отсосу тебе, когда ты в этих штанах... Азартно расширив глаза, Мэтт ерзает на диване, чуть не проливая вино, а Вера заходится смехом. Его взгляд с заинтересованного сменяется на по-детски обиженный, а в две секунды Мэтт и сам начинает виновато посмеиваться. МЭТТ: Ладно, один-один. (задумавшись на миг) Хотя, если хочешь, у меня есть куча других блестящих штанов, мы можем поторговаться! Вера неторопливо встает из кресла и по-хищному осторожно приближается к Мэтту. Его трансформация мгновенна и разительна: шутовство улетучивается как и не бывало, ожидающий взгляд всецело фиксируется на ней, пальцы напряженно сжимают бокал. Как туго намотанная пружина – кажется, только коснись его, и с треском лопнет стекло, а затянутая до предела спираль молниеносной отдачей сметет наповал. Стоит только тронуть спусковой механизм. Вера, стоя над ним вплотную, молча наблюдает и вынимает из сцепленных рук фужер. Мэтт, как вибрирующая струна, насильно привязанная к своему месту на грифе, ждет, глубоко дыша и прожигая взглядом. Открытая цель, доступная и тонко настроенная на своего охотника. И это пьянит почище самого крепкого алкоголя – желание вцепиться до синяков, втираться в кожу до ссадин, тянуть за волосы и кусать губы. Чтобы взвинтить до предела и потом принять – глубоко, всего, без условностей и до бессознательности. И он знает. Именно этого и ждет. Но Вера демонстративно отпивает вино и ставит бокал обратно Мэтту на грудь. ВЕРА: (тихо) Можешь начинать торговаться. МЭТТ: (запрокидывает голову с облегчением и разочарованием) Я подожду. (возвращает к ней лицо, сморщив переносицу для акцента) Мы с тобой здесь в одной лодке, так что я подожду. По пути назад в кресло ее догоняет невинное «cock-teaser/членодразнилка», и Вера, забравшись с ногами, кивает и широко улыбается. ВЕРА: И еще твой стилист впридачу. Кстати, тебя не мешало бы подстричь, когда приедем в Лондон. Включив режим клоунады, Мэтт возмущается и отнекивается. Однако спустя несколько дней он появляется на пороге лондонской студии аккуратно и коротко подстриженным. И в сопровождении Веры. Базисная команда практически не изменилась: Крис подмигивает, Дом сухо здоровается, Том белозубо улыбается и хохмит, Морган оживленно приветствует, Андерсон кивает, – за исключением вернувшегося в родные пенаты в качестве тур-директора «еще одного блудного отпрыска». Мэтт знакомит Веру с Гленом Роу и беспокойно поглядывает на отстраненного Дома – друг предпочитает делать вид, что не замечает ни фронтмена, ни его спутницы. Пока группа занята репетицией, Вера греет левый угол дивана – подальше от Тома. Из-за светопреставления в сообщениях и соцсетях мобильный должен гореть красным: мать с сестрой до сих пор строчат и наговаривают тирады; агентесса в два раза сократила количество восклицательных знаков, но до конца их пока не убрала; фанаты рвут и мечутся – эшелоновцы растирают ее имя в порошок, все остальные циркулируют по глобальной сети в панике и недоумении. И только интерн со спокойствием пингвина на своей домашней антарктической территории кратко и между делом интересуется: «Есть новости?» ТОМ: (к Вере, присвистнув) Эй, на пару минут? (и указывает на пустую операторскую) Через стеклянную стену контрольной отлично видно студийный зал с музыкантами. Медиа-менеджер не включает свет, только плотно прикрывает дверь. ТОМ: Спасибо за «Одеон», должен был сказать тебе раньше. Я связывался с представителем Лето, они согласны замять как недоразумение, проснувшуюся большую любовь или другой романтический бред. Вообще по разговору они похожи на цивилизованный народ. ВЕРА: Да, большинство из них – разумные ребята, и сам младший Лето... Она запинается, увидев подозрительную гримасу Тома, и быстро благодарит, готовая покинуть комнату. Но в этот момент словно нарочно в качестве наглядного примера различных уровней цивилизованности, Дом, крикнув на Мэтта, швыряет в него сначала одной, потом второй барабанными палочками. Фронтмен, разворачиваясь, пуляет в ответ телефоном и ключами, зато гитару оставив при себе. Семиструнный Мэнсон священен. ТОМ: (посмеявшись, указывает за окно) Ховард будет еще какое-то время дуться, потому что... Сама знаешь почему. Ты же не только его оставила, бросила всех, будто здесь тебе рады не были... ВЕРА: (перебивает) Может, я сейчас здесь стою именно потому, что тогда решилась уйти? ТОМ: (поднимая руки) А я всегда был на твоей стороне! ВЕРА: (едко) Чудеса ретроспективного мышления, да, Том? ТОМ: (машет рукой) Думай, что хочешь. За стеклом басист, возвышаясь над обоими – фронтменом и барабанщиком, – разнимает уже сцепившуюся братву, оттаскивая Дома. Угомонившись и перекинувшись завершающей бранью, Мэтт с Домом натягивают пальто и выходят. ТОМ: (показывая в студию) Полгода он держался, верил, а затем снесло. Приключения с Ховардом, запойные вечеринки и череда подруг. Только если Ховард – прирожденный донжуан, то Беллзу нужна пристань. Когда нарисовалась эта Йоко Оно, все покатилось без тормозов, и я серьезно боялся, что группе на том и п...здец случится. ВЕРА: Всегда проще обвинять кого-то со стороны, чем причины в себе искать. ТОМ: Всегда проще думать, что промаркированными злодеями в открытую выкладываются плохие слова, а не науськиваются денно и нощно, накапливаясь и потом приводя ко взрыву. Она постоянно лезла в песни, советовала там, где совета никто не спрашивал. Хоть бы раз в каком конфликте одернула его? Никогда. (искажая голос в тонкий) Мэттью, ты прав и молодец, ты поступаешь зрело в отличие от... (обычным тоном) Но верхом эгоизма стал ее день рождения. Келлз с Крисом рассортировали детей по родственникам и нянькам, мы с Джеки изменили планы, Дом отшил какую-то подругу. Семь вечера, звонит этот придурок... (с горькой усмешкой) А вы не приглашены. Больше. Вера пристыженно опускает лицо и выдыхает. ТОМ: Я, может, и сорвался после этого, но мы с Ховардом пришли на следующий день... ВЕРА: Фото, где вы его к стене кафе приперли? Дом хоть слово там из себя выдавил? ТОМ: Не важно, он явился, и это главное, а говорить можно и без слов, ты это знаешь. Не знаю, каким чудом ультиматум возымел действие, но мы вскоре улетели дописывать альбом в Лос-Анджелес, подальше от... Вера кивает и тихо улыбается, а в памяти всплывает уходящее к Агенту Провокатору сообщение: «Поговори с Томом». ТОМ: (через паузу) Слушай, я знаю, зачем ты здесь и что ты собираешься делать. Но, черт, я просто не представляю, как это вообще все может получиться. Конфетная романтика, распашонки и памперсы, семейная идиллия – он рассыпается и теряется в этом. Сцена – единственное место, где он живет. ВЕРА: (искренне) Я знаю. (усмехаясь) Ну, думаю, я просто буду тем, кем и была раньше. (с акцентом на каждом слоге) Выносливым сукиным сыном. ТОМ: (сверкнув улыбкой, протягивает руку) Мир? ВЕРА: (с пожатием ладони) Перемирие. В студийный центральный зал они возвращаются одновременно – Мэтт с Домом со стороны входной двери, а Вера с медиа-менеджером из операторской. Но не успевает она и слова произнести Мэтту, как входящий звонок агентессы загоняет ее обратно в уединение контрольной комнаты. РОУЗ: (голос в трубке) Мне кто-нибудь объяснит, что вообще происходит? Ты с Пейджем общаешься за моей спиной, мне перепадают крохи с вашего праздничного стола. Знаешь ли, трудно заниматься продажей, вися в вакууме и не представляя, где тебя потом вынесет! ВЕРА: На скрипт моя личная жизнь не должна влиять, там лучший аргумент – касса, а Джек ближе к ситуации, поэтому ему проще ориентроваться. Кстати, возьми его на контракт ассистентом. РОУЗ: Неожиданно! Когда ты возвращаешься в ЛА? ВЕРА: Двадцать второго. У группы будет несколько выступлений в Калифорнии, я прилечу вместе с ними. РОУЗ: Только не говори мне, что тебя опять на цепь посадили. Что с TIFF делать? Ты не забыла, что тебя ждут? Чертыхнувшись и оставив Роуз висеть на линии, Вера осторожно выглядывает в студийный зал, и настороженный взгляд Мэтта тут же сосредотачивается на ней, а его гитара замолкает. Следом и барабанщик с басистом и клавишником останавливаются. ВЕРА: (нерешительно к Мэтту) Восьмого в Торонто кинофестиваль... ТОМ: (перебивает) Ты там номинирована? ВЕРА: (качает головой) Нет, не в этом году... (вновь поворачивается к Мэтту) Но это Канада, и я хотела бы туда попасть... Ты полетишь со мной? МЭТТ: У нас десятого шоу в Токио... Э-э-эм. (трет подбородок) Пока он зависает в раздумьях, Крис, стоя сзади, показывает выметающий жест. Том подтягивается к басисту и разыгрывает ту же пантомиму, беззвучно гаркнув на Дома, на что ударник, поджав губы, в одолжении изображает реверанс. ВЕРА: Между восьмым и десятым будут сутки, ну, с учетом разницы во времени полсуток... МЭТТ: Да, мы могли бы девятого или восьмого ночью из Торонто полететь сразу в Токио... (и оглядывается на сокомандников) Театр абсурда за его спиной замирает: Том выхватывает телефон и вперивается в экран, Крис начинает рассматривать потолок, лишь только Дом невозмутимо скрещивает на груди руки. ДОМ: Минус три дня тебе особой погоды с репетициями не сделают. Но меньше нервов друг другу натреплем, это факт. МЭТТ: (поворачиваясь к Вере) Хорошо, полетели. Он первым выходит из машины и, не глядя на Веру, подает ей руку. Финальным хлопком Дом закрывает водительскую дверь, и трое молча выстраиваются в шеренгу перед просторным, двухэтажным, выложенным рыжим кирпичом домом. Стены которого, словно музейные, хранят историю. Мэтт, глянув по сторонам на друга и «гостью», со словами «Ладно, идемте» шагает вперед лидером их мизерного косяка. На пороге останавливается и оглядывается. МЭТТ: (сузив глаза) Никто не войдет сюда с тяжелым сердцем и обидами. Вздохнув, Дом протягивает Вере руку, и она молча жмет его ладонь. МЭТТ: (усмехнувшись) Ладно, для первого раза прокатит, но потом еще порепетируем. Стерильность и холодность вестибюля пронизывают насквозь. Мужчины сворачивают налево через арку в гостиную, а Вера отстает и растерянно осматривается. Там, где раньше кипела жизнь и постоянно сновали коллеги-друзья и наемные работники, теперь все выхолощено, обезличено и упаковано в пленку. Остановившись в проеме кухонной арки, Вера проводит рукой по стене, часто моргает и сглатывает. В этом доме редко бывало тихо, а сейчас метрах в пятнадцати за спиной, но как будто из другого измерения, доносятся лишь слабые мужские голоса. ДОМ: (издалека) Что ты вообще пытаешься найти? МЭТТ: (издалека) Сейчас... Там, да, там, наверное, помнил бы я еще, куда это засунул... ДОМ: (издалека) Могло бы помочь, если ты хотя бы сказал, что ищешь. Шелест пленки перекрывается звуком приближающихся шагов. ДОМ: (голос сзади) Может быть, ты знаешь, зачем он сюда притащился? Не оборачиваясь и пряча лицо за ладонью, Вера мотает головой и делает шаг вглубь столовой, а барабанщик уходит вспять. Недалеко, судя по другим торопливым шагам в холле. МЭТТ: (голос сзади) Хер его знает, там нет. Наверху, наверное. ДОМ: (голос сзади, устало) Слушай, я поеду. Вы как-нибудь сами тут разберетесь? МЭТТ: (голос сзади) Да, спасибо, что закинул. Когда входная дверь захлопывается, а торопливые шаги исчезают по лестнице наверху, Вера выходит из своего убежища. Пересекая вестибюль, поглядывает на мезонин второго этажа: дверь в комнату Мэтта – их бывшую спальню? – открыта, снова скрип и шелест сдергиваемой пленки, шорох и лязганье чего-то перемещаемого. Мебель в гостиной, упакованная полиэтиленом, покоится на тех же местах, что и в апрельский вечер ее бегства. Вера судорожно выдыхает и решается поднять глаза на стену – плакат не тронут: она, Мэтт и семиструнный красный Мэнсон выглядят осиротело в безлюдной комнате. Напоминанием и укором. Вздрогнув и съежившись, она разворачивается, направляясь к выходу, как сверху раздается оклик Мэтта: «Нашел! Поднимайся сюда». Напряженно и бесшумно проходя в спальню, она старается не глядеть по сторонам – и собранных внизу воспоминаний хватит на увязание в прошлом. Мэтт, сидя к ней спиной около выдвинутого кроватного поддона, дует на что-то и встает. Разворачивается и протягивает коробку. Вера забывает, как дышать и двигаться, руки сами машинально тянутся, чтобы принять... подарок. Она смотрит ошарашенно, не мигая; мелкая дрожь парализует, а слезы непроизвольно и резко прочерчивают следы на щеках. То ли из-за мутного обзора, то ли по вине электрического света бывшая ранее белой упаковка отдает желтизной, фиолетовая лента кажется потускневшей, а надпись от руки «Для моего всего» выцветшей. Ее смысл тысячами волн эха разлетается в сознании, Верино лицо искажается болезненной гримасой, и она медленно оседает на пол. Мэтт пытается отойти, но Вера ловит его ногу, скользя рукой вниз, и больше не отпускает. Согнувшись и опустив лицо перед коробкой на полу, Вера и не пытается остановить нашедшие выход рыдания за все, что было между ними раньше и чего не случилось в последние два с чем-то года. Когда всхлипы затихают, а слезы отчаянно размазываются по лицу, Мэтт тихо произносит: «Можешь открыть». Аккуратно отпустив его ногу, Вера развязывает бант. Под крышкой обнаруживаются черные туфли с паутинчато-сетчатыми щиколотками на традиционно длинных каблуках и толстой подошве. Такие, как он всегда ей дарил. Избавившись от своих высокоплатформенных кроссовок, Вера переобувается и, не глядя на Мэтта, протягивает ладонь вверх. Он помогает подняться и шагает вперед, сдергивая со шкафа пленочную завесу. Зеркало. Вера подкрадывается ближе к своему отражению и застывает. Мираж, дежавю, наваждение? На нее смотрит привидевшаяся на Рождество и точная сегодняшняя копия: заплаканное лицо, серый костюм, распущенные волосы и финальным аккордом – то, чего тогда в зеркале не было видно, – темные каблуки. Мэтт обходит ее и становится за плечом. Ждет. Вера всматривается поочередно в себя и в него. В себя, в него. И разворачивается. ВЕРА: (не мигая, твердо) Я хочу тебя всего. Твою музыку, твои теории заговора и веру в пришельцев. Твои глаза, руки и член. Сердце и душу. Твою вспыльчивость, нежность, упрямство и отзывчивость. Все, что ты захочешь и сможешь дать. МЭТТ: (щурясь) Ну так забирай это все. (кладет руку ей сзади на шею) Только ты больше никуда не уедешь, (притягивает рывком к себе) не поговорив сначала со мной. Вера закидывает руки ему на плечи, нетерпеливо бросаясь в лицо, но Мэтт ловко выпутывается, в один оборот шагнув за спину и крепче схватив за шею и плечи. Броском отправляет ее на кровать. Свалившись ниц, Вера торопится перевернуться на спину, пока Мэтт скидывает остатки пленки, но его рука прибивает ее назад лицом к голому матрацу. Распластавшись на шершавой поверхности и напряженно сморщившись, она успевает судорожно прошипеть «fuck you» прежде, чем он наваливается сверху и выдыхает ей в ухо «nah, fuck you». Дрожа и не пытаясь больше дергаться, она врезается ногтями в шероховатую ткань. Вес его тела отпускает ее на какую-то секунду, спортивные брюки с бельем рывком съезжают вниз, и Вера, прорыдав-проскулив, выгибается под рукой Мэтта. Когда он нависает над ней, облокачиваясь, а второй рукой прижав к себе за голову, Вера замирает, превратившись в одно рваное дыхание, и он вдавливает ее в кровать. Каждый новый толчок как избавление, каждый следующий всхлип и стон как откровение. Тщетные попытки закинуть руку за спину и ухватиться за Мэтта, невыразимая ликующая свобода в ощущении целостности, опьянении из-за переполнености. Без слов, без прелюдий и обещаний; не надо этикетной вежливости и долгих объяснений – лишь чувствовать его с каждым наплывом. Всеми нервами и нейронами упиваться этим ощущением и осознанием происходящего. Но грубое, одичалое и выматывающее, выворачивающее начистую безумие мимолетно: Вера выкрикивает имя Мэтта, содрогаясь, а он следом стонет в ее волосы. Не размыкая глаз, она пытается освоиться в реальности, подтягивает руки к лицу – мокрое. Влажная щека касается ее скулы. Еще одна безуспешная попытка вывернуться – рука Мэтта пригвождает ее голову назад к матрацу. МЭТТ: (в ухо, тихо, высоко и надрывно) Два чертовых года и гребаных девять месяцев... ВЕРА: (зажмуриваясь до слез, сбито) Гребаное время. Когда он ослабляет наконец хватку и сползает вбок, Вера поворачивается к Мэтту, ловит его лицо ладонями – взгляд искренний, даже виноватый – и притягивает к себе. Секунда, и, повинуясь бессознательной памяти, тела сами сплетаются: руку под руку, язык в рот, закинуть ногу... не получается – штаны стянуты только до колен. Оторвавшись и распаляясь еще больше, он тянет ее сесть. Кофты и футболки слетают первыми. Опрокинув Веру на спину, Мэтт, прикусывая и тиская, спускается вниз, но она, лишившись прикосновения его рук и губ, привстает и суется ближе. Барахтаясь и мешая друг другу, заглядывая в глаза и беспорядочно целуясь, они пытаются избавиться от нижней одежды, пока наконец Мэтт не скидывает свои штаны с кроссовками и не стягивает брюки с одной Вериной ноги, так и оставив в туфлях. Когда он входит, суетливость испаряется, а их взгляды замирают друг на друге. Медленно моргая и дыша в такт, Вера тянется к лицу Мэтта ладонями – запомнить этот темный взгляд, коснуться пальцами знакомых родинок, прошерстить волосы. Спуститься руками на пояс, шире развести колени и выше подтянуть ступни, простонав о том, как он чертовски здорово ощущается внутри. Когда ритм ужесточается, опустив взгляд, наблюдать, как он двигается. Последний раз с восхищением заглянуть в глаза и откинуться, теряя образ его лица и забываясь. Сжимая, трепыхаться в судорогах ему навстречу и вбирать в себя его высокие стоны – выступление для нее одной. Приходя в себя, нежно гладить голову и плечи. МЭТТ: (шепотом) Я, конечно, не жалуюсь, совсем не жалуюсь, но у тебя каблуки царапаются. ВЕРА: (тоже шепотом) Да тут весь матрац царапается, если тебе интересно. Встав с нее и усмехнувшись, Мэтт тянет Веру за собой. Из поддона выкапываются одеяла и пледы, падают на кровать. Наконец черные туфли снимаются и отставляются на пол. Упаковавшись между одеял, они снова заворачиваются друг в друга – и так всю ночь по кругу. В какой-то миг явь распыляется и накрывает сном, поверхностным и обрывочным: то и дело просыпаясь, Вера тулится к Мэтту, убеждаясь, что только часть сновидений фиктивна – Мэтт спит безмятежно и с тихой улыбкой. Где-то на границе осознанного и затаенного мелькает воскресающее желание всегда видеть лежащего рядом мужчину влюбленно-улыбающимся и самодовольно-уверенным, потому что именно близ такой его версии сердце наполняется теплым ощущением дома.