Их ночи

От дыма уже начинали слезиться глаза. Горло странно сдавливало, и нестерпимо хотелось открыть окно. А еще больше, чем этого, хотелось окунуться в ледяную воду. Вывернуть кран на полную и, погрузив лицо в наполненные холодом ладони, ударить себя по щекам в глупой надежде, что так получится наконец успокоиться. Как будто все было так просто. Как будто поток теплого ночного воздуха из проклятого окна и бегущая из крана струя воды могли решить разом все проблемы. «Решить разом все проблемы» - так, кажется, говорят о самоубийстве. Великая ложь трусов и неудачников; неисправимая, эгоистичная, но честная глупость – признание собственного бессилия… - О чем вы думаете, доктор Ватсон? – спросил Майкрофт Холмс, сидящий напротив, и стряхнул пепел прямо на ковер. Но его пальцы не удержали сигарету, и она упала возле кресла. Майкрофт, помедлив, затоптал ее каблуком лакированного ботинка. И достал следующую. Джон взглянул на него так, как будто забыл, что он не один в их с Шерлоком гостиной. В их гостиной, в гостиной, которая, возможно, скоро станет только его… Снова. (Это уже было когда-то не так давно – в прошлой жизни, вот когда. Он так же молча сидел в этом же самом кресле, несколько часов кряду, не шевелясь. Все шло по кругу.) Нет, он не забыл, конечно, что Майкрофт тоже был здесь – невозможно забыть о человеке, который выкурил столько сигарет за эту длинную, никак не кончающуюся ночь… Он не забыл, но отвлекся, и потребовалось время, чтобы совладать с голосовыми связками: он слишком давно молчал. - Я думаю о самоубийстве, - мягко ответил Джон и с удовольствием увидел, как глаза Майкрофта слегка расширились. Люди всегда так забавно реагируют на слово «самоубийство», даже такие люди, как Майкрофт Холмс... Сегодня он раз за разом показывал себя человеком – еще бы, такой повод… А ведь Джон действительно думал о самоубийстве, не для красного словца он ответил именно так, хотя фраза «Я думаю о самоубийстве» сама по себе звучала удивительно красиво. Писателям следовало бы чаще использовать ее в своих произведениях. Господи боже, ему не был свойственен цинизм. Подобные хлесткие мысли заставляли его ежиться, вызывали желание отряхнуться, но он намеренно, намеренно и жестоко продолжал себя истязать. И более того, идя против собственной природы, он был готов сейчас истязать не только себя одного, но и Майкрофта. Заодно. Просто за то, что он сидел тут, напротив, сидел и курил, словно кто-то еще, кроме него, мог найти Шерлока. Солдаты не совершают самоубийств, но никто не заставил бы Джона в эту минуту перетасовать карты, уточняя, что он думал об общем понятии самоубийства - и ни в коем случае не о своем собственном. Все перевернулось с ног на голову. Он начинал терять себя в этой дымной завесе, и, кажется, Майкрофт это видел. Должен был, если только пелена дыма не застлала глаза и ему. Как и Шерлок, Майкрофт всегда видел больше, чем все, но, в отличие от Шерлока, чаще всего молчал об этом. И как же Джон был ему благодарен, когда, спустя какое-то время, голос Майкрофта зазвучал негромко, уверенно и даже слегка иронично: - Вот как? И что же вы о нем думаете? Ни грамма сомнения в том, что Майкрофт не знает, не видит, не замечает, у Джона не осталось. Второй раз за последние несколько минут Майкрофт предлагал ему завязать разговор, справедливо полагая, что молчание делает Джону хуже. С чего вдруг такое великодушие? Они и без того уже молчали слишком долго – не обмолвились ни словом с тех пор, как Майкрофт поднялся по лестнице и без вопросов опустился в кресло Шерлока, соединив ладони у губ таким знакомым Джону жестом. Тишина была комфортнее для Майкрофта, тем более что говорить было не о чем, а Джон… Джон даже не думал, что было бы комфортнее для него самого. Наверное, это и было роковой ошибкой - молчать. Наверное, ему следовало говорить все это время, пускай его реплики оставались бы без ответа, - тогда, по крайней мере, он не погрузился бы в себя так глубоко и был бы способен сейчас на адекватный диалог, а не произносил бы, поражаясь сам себе, чудовищные слова. Они вылетали против его воли – если бы он только мог теперь заткнуться! Одновременно с тем, как Майкрофт сумел наконец, после стольких часов, взять себя в руки – это стало понятно, когда он затушил сигарету, - почти в то же мгновение Джон потерял самообладание, и осталось по-прежнему неясным, у кого из них было больше внутренней силы. - Я мог бы застрелиться прямо здесь и сейчас, - сказал Джон медленно, глядя Майкрофту в глаза. - Почему? – спросил Майкрофт. За окном начался дождь. - Вы не нашли его, - пожал плечами Джон. Майкрофт сощурился. - Ради всего святого, доктор Ватсон, это жизнь, а не дешевый любовный роман. - И если я покончу с собой, это целиком будет на вашей совести, - не обратив внимания, продолжил Джон. Майкрофт принял правила игры, жестоким, но действенным способом возвращая Джону способность ясно мыслить. - Кто вы мне такой, чтобы это было на моей совести? Наступила тишина. Джон резко замер, невидящим взглядом уставившись на собственную сжавшуюся в кулак левую руку. Его начало потряхивать, и Майкрофт, разумеется, это увидел. Он, наверное, даже услышал, как часто забилось у Джона сердце. На его лбу выступила испарина. Его реакция, гипертрофированная, почти гротескная, была ненормальной, но как что-то могло быть нормальным, когда все было так неправильно? Когда Шерлок не вернулся домой, и даже всесильный Майкрофт оказался беспомощен. Сорвался – с кем не бывает. Что за чушь он наговорил?.. Что… Всему существовало рациональное объяснение. Всегда. Это была очень страшная ночь, и, если подумать, виноват во всем был один Шерлок… У всех есть слабости. К сожалению, солдатам они чаще всего не прощаются. Сидя под внимательным, цепким взглядом Майкрофта и не осмеливаясь попросить его отвернуться, Джон отчетливо понимал, что за эту минуту слабости, за эту пару минут, когда он перестал владеть собой и сорвался, он себя не простит. Любого, оказавшегося в той же ситуации, он сам простил бы мгновенно – но только не себя. Джон осторожно вздохнул и заставил себя поднять глаза. И, разумеется, Шерлок выбрал именно этот момент, чтобы вернуться. Он был один, уставший, небритый и со свежими царапинами на щеке и, увидев их обоих на верху лестницы, забормотал что-то о том, что был должен, и что не думал, что это затянется так надолго, и что-то еще столь же сбивчивое, и Майкрофт практически осел на ступени, но удержался усилием воли, - а Джона при виде этого идиота – ну кто мог быть большим идиотом, чем Шерлок? – затопила такая волна эмоций, что он совершенно забыл о случившемся несколько минут назад. Он не должен был придавать этому слишком большое значение. В конце концов, он видел сегодня, как Майкрофт Холмс смолил одну сигарету за другой, а руки у него дрожали. Все, что было, было до такой степени неважно… Он молча шагнул навстречу Шерлоку, еще не зная, что собирается делать – ударить его или обнять, - но уже почему-то улыбаясь.