Шоколадное Печенье

Во время родов я потеряла сознание, а очнулась только дома. Билл, бледный, сидел на моей кровати и буравил стенку взглядом. - Где ребенок? – нутром я чувствовала, что что-то не так. - Мейбл... – выдержав паузу, вздохнул Билл. – ты.. не ты не должна волноваться. - Где мой ребенок, Билл? – голос мой стал более тяжелым, будто угрожающим. - Мейбл, она мертва. – холодным голосом произнес Билл. Его слова дошли до меня только через минуту. - П-подожди, к-как.. – я не понимала, что происходит. – кто мертв? Эсми? Билл тяжело вздохнул. - Да, Мей. У тебя выкидыш. «Выкидыш..» - проносилось у меня в голове нескончаемым эхом. «Выкидыш..» Выкидыш. Я не могла осмыслить и понять, что же происходит. Ребенок, которого мы так ждали девять месяцев, ..мертв? Мертва. Эсми мертва. Я, вся дрожащая, встала с кровати. Билл попытался меня удержать, но я вырвалась. Живот исчез, интересно, сколько дней я пролежала без сознания. Волосы мои отросли до лопаток, но я не видела в них смысла. Достав ножницы, я криво обрезала их под предыдущую длину. Вряд ли это было красиво, тем более я очень сильно похудела – ни капли жира абсолютно ни где не было, ноги и руки как палочки. Я одела свою серую толстовку, темные джинсы и кеды. На улице было пасмурно и прохладно, не смотря на то, что сейчас середина мая. Солнца не было несколько дней. Я одела капюшон толстовки, и, превознемогая желание сьесть что угодно, двинулась в лес. Рядом с нашим домом был лес, напоминающий лес из Гравити Фолз. Все это накатило слишком резкой волной – лес, смерть, дочка.. Я не хотела принимать эту суровую правду, я не верила в то, что она мертва. Пусть она останется живой, пусть не знает меня – но пусть живет, даже не с нами или с нашими родными, я просто хотела, чтобы она жила. Лес отделял наш дом от побережья, где почти никогда не было ни шторма, ни солнца. Здесь всегда было холодно и ветренно, ни я, ни Билл не любили гулять здесь. Лес рос в скалистом месте – они часто встречались здесь. На пляж выходила одна огромная скала, которую местные называли «Волчий Коготь». Я решила залезть на нее. Это особого труда не составило, хотя силы свои я старалась не применять. Вид со скалы открывался неописуемый. Серое небо, серые облака, похожие на рваную вату, темно-сине-серый залив, и, наверное, ледяной, изумрудные ели повсюду – лес был хвойным, альбатросы и чайки резким контрастом белого на сером пролетали надо мной и над водой, опускаясь то на скалы, то на камни, торчащие из-под воды. Я вдохнула ледяной влажный воздух. Лишь одна непрошенная слезинка прокатилась по щеке – наверное, я плохая мать, раз не оплакиваю свое мертвое дитя. Внутри я была пустой и серой, рваной и безжизненной, как эти облака. Мне хватало сил не плакать. Я медленно, неуверенными шагами подошла к обрыву. Внизу была лишь темная, манящая вода. Я еще раз глубоко вздохнула. Пожалуй, идею эту можно назвать странной, но мне она понравилась. Осторожно ступив на самый край скалы, я шагнула в никуда. Лишь хриплый крик сорвался с моих уст. Я погрузилась в ледяную воду. Как я и ожидала, она оказалась такой. Немного проплыв, я подумала, что смысла плыть я не вижу. Я не знаю, доплыву ли я, а что делать потом, я не знаю. Возможно, вода поглотит мои страдания и я окажусь в другом – более легком мире.. Я вдруг перестала гребсти и стала опускаться на дно. Легкие мои наполнило водой, я закашлялась. В глазах потемнело. Очнулась я на песке пляжа. Руки и ноги начинали онемевать, о чем свидетельствовали покалывания. Открыв глаза, я перевернулась на живот, встала на четвереньки и откашлялась. Вроде я жива и дышу, но я не знала, радоваться или печалится. Я встала и побрела куда-то в сторону леса. Вся одежда на мне промокла до нитки, начинал дуть ледяной обжигающий ветер. Солнце садилось, но мне было плевать. Я села, прислонившись спиной к одной из елей. Было очень холодно, очень сильно болело горло. Я сняла толстовку, выжала ее и одела снова. Я не представляла что делать, по этому надеялась просто уснуть здесь, у этого дерева, и никогда больше не просыпаться. Я и впрямь заснула, и снилась мне Эсми, рыженькая, какой я ее и загадывала, улыбающаяся и уже взрослая. Эсми бежала ко мне, обнимала меня и тонким детским голосом говорила: - Мамочка, я так тебя люблю!.. Я обнимала ее в ответ и чувствовала, как по щекам моим льются горячие-горячие слезы. Откуда-то выходит Билл и обнимает нас обоих. Эсми смеется. Билл улыбается ей и целует меня в лоб. Его губы ужасно горячи, обжигают мою кожу. Его зрачки очень узки, а в глазах словно играет адское пламя. Огненные кудри Эсми тоже начинает пожирать огонь, который перекидывается на меня. Кожа моя жарится и плавится, а Эсми и Билл смотрят на меня, орущую от боли, и лишь смеются, и зрачки их узкие, как нити. Проснулась я резко, будто вынырнула из воды. Я совсем окоченела, еле могла передвигаться. Спотыкаясь и качаясь, я побрела к дому. Не дойдя пары шагов до порога, в глазах потемнело, и я упала на землю. Удар головой выбил меня из реальности. Слишком темно. * В этот раз я снова очнулась в постели на первом этаже в комнате для гостей. Диван в ней был гораздо больше. Рядом с ним стоял столик с лекарствами. Голова моя горела, было очень жарко. Волосы кто-то услужливо собрал в высокий пучок, на лбу лежала тряпка с холодной водой. Я прокрутила у себя в голове последние события. Лес, скалы, вода. Я застонала и села – все болело, особенно спина. Послышались шаги, в комнату вошел Билл. - Мей, любимая, как ты себя чувствуешь? – спросил он, увидев меня. - Хреново. – вздохнула я. Билл уложил меня обратно в кровать. - Лежи. В лес ты не пойдешь. – сказал он. - А ведь так хотелось. – вздохнула я. - Врач сказал, постельный режим, и недели через две-три поправишься. У тебя температура, тебе нужно лежать. Поправилась я не скоро, эмоционально я была разбита. Билл, видимо, тоже, по этому мы начали посещать психолога. Было очень сложно смириться с этим, но через полтора месяца я почти отошла и уже не грезила мыслями о самоубийстве и почти могла смеяться своим реальным смехом. После полной реабилитации мы с Биллом отправились в Египет, наконец-то. Наш дом переместился туда, мы жили на берегу моря. Нежный светлый бежевый песок, спокойные голубые прозрачные хрустальные воды Средиземного Моря и постоянно палящее солнце – это был вид из нашего дома, теперь сквозь стеклянную стену было видно не леса, не степи, а море и нежный песочек. У нас реально получилось неплохо отдохнуть, что почти полностью излечило нашу душевную рану. Я старалась не думать об Эсми и не вспоминать ее похороны. Это было и будет самым ужасным воспоминанием в моей жизни. Похороны Эсми. Ее холодное маленькое тельце, холодное, как камень-монумент, под которым ее закопали. Мы никого не звали на похороны, лишь Вика и Том, узнав, прилетели к нам и почтили память нашей малышки. Египет был прекрасной страной – мы часто ходили по магазинам, по ресторанам, если экзотическую еду, а, как бы странно не звучало, попробовала мидий. Даже мысль о том, что я съем эту гадость вызывала мурашки по коже, но оказалось не так отвратительно. Психолог сказала: «Больше нового и каких-то перемен», по этому мы с Биллом, (по моей инициативе, само собой) покрасили волосы. Я – только некоторые пряди, кажется, это называется «мелированием», в пепельно-серый, а Билл оставил челку светлой, а остальное стало темным. Я попыталась изменить стиль в одежде – из более мальчишеского в более женственный, но потом поняла, что это все классно, но я остаюсь верна своим старым красным кедам. Вернулись из Египта мы не домой, и не в Нью-Йорк. Мы теперь жили в Гравити Фолз. С помощью Билла и нанятых строителей мы отстроили Хижину заново, повторив каждое пятнышко и изгиб. В этом не легком деле нам несомненно помогли наши силы. Вика тоже переехала поближе к нам, теперь она тоже жила в Оригоне. Мы с ней часто виделись и гуляли, я показывала ей Гравити Фолз и рассказывала, как классно здесь было когда я была маленькой. Прошло почти два года, но столько всего поменялось, и я не переставала этому удивляться. С нашим возвращением аномалии в городе снова появились, да еще и помноженные на два – обручившись с Биллом, по их правилам, я тоже стала демоном. Это было странно, и я никак не могла к этому привыкнуть. После смерти Эсми прошел почти год, и мы с Биллом восстановились внутри полностью, но внутри меня все же была небольшая трещина. Она постепенно заростала, и мне было хорошо. Я почти вернулась к своему нормальному состоянию.