***
Вечером после ужина решено было провести семейный совет. Дождавшись, когда Прасковья подаст чай, Виктор Иванович решил более уже не медлить и перейти к обсуждению наиболее насущных вопросов. В душе он опасался, что его опередит Мария Тимофеевна, что было бы крайне нежелательно, зная ее порой вспыльчивый характер. -Я слышал сегодня в городе, что у нас ярмарка ожидается. И что народу съехалось столько, что не то, что в гостинице и на постоялых дворах мест нет, но даже и служебные квартиры какие возможно было, сдали во временное пользование. Яков Платонович, это действительно так? Или опять пустое болтают? - Действительно, это так. Мне Николай Васильевич сказал, что моя служебная квартира освободится не ранее, чем через неделю. - Тогда, голубчик, ближайшую неделю мы будем рады принимать вас у себя гостем. Приличия приличиями, но на улицу я будущего зятя выгонять не стану, - и Виктор Иванович выразительно посмотрел на жену, предостерегая возможное высказывание по данному вопросу. - Благодарю вас, Виктор Иванович. Я, признаться, и сам хотел о том просить. Завтра я, кстати, выхожу на службу в местное управление на прежнюю должность. Временно. До свадьбы. - Вот как? Что же, это хорошо. Вы человек деятельный. Все равно на месте не усидите. А кто же после вас там останется? – одобрительно кивнул Миронов-старший, а Мария Тимофеевна довольно улыбнулась – по крайней мере, все будут заняты, сплетен поменьше будет. - Думаю, постараюсь подготовить Коробейникова. Он вполне справится. Ульяшин и Евграшин ему помогут. Только, Анна Викторовна, вы до времени Антону Андреевичу ничего не рассказывайте, мало ли где столкнетесь. А то знаю я его, - Штольман повернулся к невесте. - Хорошо, не стану радовать его раньше времени, - согласно кивнула Анна. - А вы, стало быть, вернетесь после медового месяца в Петербург? – спросил меж тем Виктор Иванович. - Да, нужно возвращаться на службу в столицу. - Позвольте, но где вы там станете жить? Вы же можете не переезжать в столицу. Вы можете ездить туда на неделе, а Аня будет здесь. Или окончательно обоснуетесь в Затонске. В доме места много, всем хватит. Мы будем только рады, если вы останетесь у нас. Этот дом не только наш, но и ваш с Анной. Или можете обосноваться в городе, подыщем вам дом там, - вмешалась в разговор Мария Тимофеевна. - Маша, что ты говоришь? - Мария Тимофеевна, это решительно невозможно. Я должен вернуться в Петербург. Анна, как моя жена, обязана поехать со мной. Наши желания не расставаться после свадьбы полностью совпадают, - твердо произнес Яков Платонович, рассеяв смутную надежду госпожи Мироновой и после свадьбы быть поближе к дочери. - И где же вы будете жить? На служебной квартире? Или станете снимать какой-то дом в городе? – не желала оставлять эту тему Мария Миронова. - Нет, мы будем жить в собственном доме, - спокойно ответил Штольман, чем на этот раз вызвал удивление уже самого Виктора Ивановича. -Доме, Яков Платонович? – переспросил тот. - Да, доме. Дело в том, что с некоторых пор я являюсь собственником дома на Невском. Не буду углубляться в подробности, но дом этот приобретен как раз по причине того, что теперь я буду не один, теперь я стану человеком семейным. А моей семье нужны все условия для комфортной и удобной жизни. Поэтому, мы с Анной Викторовной обоснуемся в собственном доме, - разъяснил статский советник, тем самым прекратив дальнейшие споры касательно их с будущей супругой места жительства. - Ну, Яков Платонович, вы меня, признаться, приятно удивили. Я и не думал, что вы так основательно подойдете к данному вопросу. Особенно учитывая, что на момент приобретения жилья, вы еще не знали, согласится ли Анна, - в глазах Виктора Миронова читалось неподдельное уважение к будущему зятю. - Здесь нужно мне поблагодарить полковника Варфоломеева. Это он мне очень помог в решении этого дела, - не стал кривить душой тот. - Что же, раз один из основных вопросов решен, можно обсудить и дальнейшее, - довольно кивнул Виктор Миронов, - когда свадьбу играть будем? - Виктор Иванович, если никто не возражает, я бы хотел назначить наше венчание на первые числа июня. Анна Викторовна, вы не против? – обратился к невесте Яков Платонович. - Нет, нисколько. - Вот и хорошо, надо будет к батюшке съездить, договориться, - согласно кивнул отец девушки. - Господа, а вы ничего не забыли? – тихо спросила Мария Тимофеевна. - Мария Тимофеевна, я как раз собирался пригласить вас всех на ужин в честь нашей с Анной Викторовной помолвки. Стол в ресторации заказан на послезавтра на семь вечера. С моей стороны в качестве гостей будут Трегубов Николай Васильевич, Коробейников Антон Андреевич и Милц Александр Францевич. Руки Анны Викторовны я попрошу по всем правилам, прибегнув к помощи, так сказать, посаженного отца. Роль которого согласился выполнить Николай Васильевич, ввиду того, что мои родители давно умерли. А близких друзей у меня, по сути-то, и нет. Разве что только указанные мной люди. - Яков Платонович, вы прямо мысли мои прочли, - Мария Тимофеевна была удовлетворена ответом. - В таком случае все основные вопросы считаю решенными. Яков Платонович, прошу вас, пойдемте ко мне в кабинет, обсудим вопрос приданного. Петр, ты при желании можешь к нам присоединиться. Дамам этот вопрос обсуждать ни к чему, - проговорил Миронов-старший и, поднявшись из-за стола, направился в кабинет. Штольман и Петр Иванович последовали за ним.***
Следующее утро выдалось на редкость приятным. В окно заглядывало солнышко, придавая радостного настроения и без того счастливым обитателям дома Мироновых. Завтрак был подан несколько раньше обычного по распоряжению Марии Тимофеевны. Она искренне считала, что отпускать на службу Якова Платоновича без завтрака совершенно не годится, а завтракать ему одному неправильно. Поэтому все семейство село за стол раньше обычного. Собственно, никто не жаловался. Петр Иванович как раз раскрыл свежий номер «Затонского вестника», когда Прасковья внесла в столовую блюдо с пышными оладьями. - Ну, вот и понеслась нелегкая, - присвистнул Миронов-младший, - нет, вы только послушайте это, - обратился он ко всем присутствующим, привлекая внимание. - Что-то накропал наш неутомимый журналист? – поинтересовался Миронов-старший. - Не просто накропал. Я зачту. Итак, статья называется «Воскрешение столичного сыщика». Два с половиной месяца тому назад наш тихий городок потрясла ужасная весть: был убит столичный сыщик Яков Штольман, присланный сюда по особо важному поручению. Убит он был зверски, смерть сомнению не подверглась, - тут Петр Иванович прервался и поднял глаза на «зверски убитого сыщика», - Яков Платоныч, как тебе нравится быть зверски убитым? Гробик не жмет? - После его смерти местный медиум Анна Миронова предприняла попытку найти убивца, с чем прочесала весь город. Но поиски ее успехом не увенчались. После чего указанная барышня на несколько месяцев приняла обед молчания и закрылась у себя в комнате, изучая различные книги, в которых могло быть сказано, как можно воскресить убиенного сыщика. Надо отметить, что местный медиум, должно быть, питала весьма теплые чувства к убиенному, раз принялась столь яростно искать варианты его воскрешения, - тут Петр Иванович снова прервал чтение статьи и на этот раз посмотрел на начавшую бледнеть племянницу, - Аннет, а ты что же во время этих изысканий господина Ребушинского подле себя держала? Чтобы он мог все так достоверно записать? Шутка особого успеха не возымела. Мария Тимофеевна сидела с каменным лицом, Виктор Иванович отложил столовые приборы и сидел, прикрыв глаза от напряжения. Штольман же, «убиенный несколько месяцев назад», молча слушал продолжение. На лице его заходили желваки. Зубы он стиснул так, что еще чуть-чуть и они начнут крошиться. - Судя по всему, изыскания медиума возымели успех. Не далее как вчера днем весь город имел сомнительное удовольствие наблюдать воскрешенного сыщика Штольмана, под ручку прогуливавшегося с барышней Мироновой. Поздравляю вас, дорогие сограждане, теперь вы можете похвастаться собственным живым мертвецом и его создательницей, - закончил читать Петр Иванович. На несколько минут в комнате воцарилась мертвая тишина, которую прорезали голоса троих мужчин, в унисон произнесших, а точнее будет сказать прорычавших: - Я его убью!!! – все трое моментально вскочи ли с мест. Лица не было ни на одном из них. Дамы сидели бледнее снега. - Я этого писаку сначала убью, потом засужу за клевету! – взревел Виктор Иванович. - Этот мерзавец так просто не отделается. Я ему физиономию начищу, засажу в клетку на всеобщее обозрение и отправлю его на каторгу! – добавил Штольман ледяным тоном. - Где-то были мои кинжальчики… Кинжальчики, ну знаете, метательные? Я привозил. Я в такую немаленькую цель попаду метров с пятнадцати ровнехонько в голову. Да-да, кинжальчики, - Петр Иванович задумчиво оглядел всех присутствующих и двинулся вон из-за стола. - Господа! Успокойтесь, прошу вас, - встала Анна, привлекая внимание троих мужчин, - это глупая писанина глупого человека. Ему же никто не поверит. И никогда. Не стоит марать об него руки. - Нет уж, Аннушка. Пусть они уже выбьют дурь из его пустой головы, - вмешалась неожиданно Мария Тимофеевна, занимая сторону мужчин, - Какие кинжальчики вы, Петр Иванович, потеряли? Не с малахитовыми рукоятками, случаем? Подобная реакция хозяйки дома отрезвляюще подействовала на мужчин. Все трое переглянулись. - Я отправляюсь на службу. Вот по пути к журналисту нашему и загляну. Сделаю ему…. Внушение, - сказал Яков Платонович, направляясь к выходу из комнаты. - Яков Платонович, я с вами. Мне все равно в город нужно было, - Виктор Миронов последовал за ним. - Господа, я составлю вам компанию, мне на почту нужно, - догнал их Петр Миронов. Все трое довольно скоро облачились в верхнюю одежду и, попрощавшись с дамами, вышедшими проводить своих мужчин, вышли из дома на улицу. На террасе они остановились и переглянулись: - Кто его будет держать? – спросил Петр Иванович. - Вот ты и будешь, - ответил Виктор Иванович, - а я его тряхану как следует. - Внушение ему делать буду Я! Да так, что он потом пожалеет, что вообще писать научился,- тихо проговорил Яков Платонович таким тоном, что оба Миронова всерьез обеспокоились останется ли жив местный журналист после этого «внушения». Впрочем, в сравнении с тем шумом, что могла наделать эта грязная сатейка, все остальное было уже не столь важно.