Понарошку

Телефонный звонок выдернул его из сна слишком резко. Он сел на кровати, все еще охваченный сном, не понимая до конца, где находится. Несколько секунд и голова распуталась. Дома, на своей кровати, без одеяла. Джинсы комом на полу, мятая футболка липнет к телу, в комнате душно. Темные стены спальни дернулись в стороны, как у распадающегося карточного домика, а потом вернулись обратно. Вчерашний поход в паб дал о себе знать легкой тошнотой и головокружением. Телефон верещал на прикроватной тумбочке и часы, стоящие рядом, высвечивали четыре утра. Внутри что-то нехорошо съежилось, как всегда бывает от внезапных ночных звонков. Дети? Берри опять? Пальцы чуть подрагивали, когда он взял телефон. Она. Ну конечно, она. - Что случилось? - Ничего. Сразу было понятно, что голос у нее пьяный. - Знаешь, лучше бы случилось, потому что я сейчас начну сильно злиться. Ты видела, сколько времени? - У меня полночь, тютелька в тютельку. Она не только пьяна. Какая-то чертовщинка в голосе, которую он боится больше всего. Накурилась небось опять. «Выпороть. Наорать. Выгнать», - это у него план мгновенный в голове возникает. Как только она вернется. - А у меня четыре утра. - Ну прости. Я так соскучилась. Хочу слышать твой голос. Ничего не могу с собой поделать. Голосочек делано писклявый, ангельский. - Услышала? – вышло немножко резковато, сам почувствовал. С ней так в последнее время нельзя, обижается, как ребенок. - Эйдан. Эйдан. - Что? - Если ты сейчас положишь трубку, я какую-нибудь глупость сделаю. По голосу он понимает – сделает. Надеется только, что она ограничилась алкоголем и травой. - Ты чего там творишь, а? У нас же был разговор. - Пойду и расскажу всем. Как ты меня трахаешь. Не смей класть трубку. Он ее трахает?! Он вздохнул тяжело и возмущенно, провел рукой по лицу, дернул себя до боли за волосы. Ну почему у нее все так сложно, почему нельзя быть тихой, хорошей, послушной девочкой? - Я не положу. Что с тобой? Хихикнула, довольная, торжествующая. - Я соскучилась. До смерти тебя хочу. Господи боже. - А ты? Он откинулся на подушки. На потолке плавал разводами фонарный свет из окна. Ветки деревьев качались от ветра, и голова опять закружилась. - И я. - Что ты? Соскучился или хочешь? Он прикрыл глаза. Когда она вернется, задаст ей шедевральную трепку. Но сейчас не время, сейчас он сапер, стоящий на коленях перед обнаруженной в траве миной. - Да. Соскучился и хочу. Молчит, сопит в трубку. - Ну что опять? - Ты это сказал на "отъебись". Ему захотелось разбить голову обо что-нибудь. Глаза забегали по синим спальным сумеркам в поисках подходящего острого угла. - Софи, пожалуйста… - Я вообще-то уже спала, прикинь, - она мгновенно стала веселой. - Как вернулась из клуба, сразу спать легла. А ты мне приснился. И я просыпаюсь такая, и вся мокрая. Так что это твоя вина. Он зажмурил глаза, как будто резко включили огромный жаркий прожектор прямо перед лицом. - Ясно. - Знаешь, что ты делал? «Не говори, пожалуйста, ничего не говори, ложись спать!», - почти молится он про себя, держится изо всех сил. Но мина все еще холодит сердце, трепещет усиками детонатора. - Нет, не знаю. - Ну догадайся, - он представляет, как она облизывает губы, прикусывает гладкую красную глянцевую кожицу крупными белыми зубами. – Эйдан? - Слушай, я хочу спать. - Эйдан. Эйдан-Эйдан-Эйдан-Эйдан-Эйдан-Эйдан-Эй… - Трахал тебя? Да? - Банально мыслишь. Хотя да. Языком. - Господи… - Ты вообще представляешь, какой у тебя язык? Мне кажется, что это самая сильная мышца в твоем теле. Когда ты это мне делаешь языком, я хочу умереть… Умереть – это было бы неплохо. Он почти жаждал смерти сейчас. - Мне снилось, что у тебя язык как у Венома, длинный такой, упругий… - У кого, блять? – сморщился он. - Это из человека-паука. И ты доставал мне этим языком до самого… - Послушай, - он осторожно начал приподнимать крышку мины, надеясь добраться до взрывателя. – Уже очень поздно, давай… - Я так соскучилась! Так соскучилась по тебе, по твоему телу, губам, языку… - он немного отодвинул телефон от уха, и долетать стали только обрывки ее фраз. Воображение вставляло недостающие слова, и становилось все жарче и жарче. - Так хочется тебя потискать… Он у тебя такой симпатичный… Хочу, чтобы ты взял меня за волосы... Жара в комнате стала невыносимой, сердце застучало не в груди, а в голове где-то, билось изнутри в барабанные перепонки. А еще он с ужасом понял, что чувствует возбуждение. Чертово тупое животное. Гребаное животное… - И я лежу сейчас без трусиков, представляешь? О, он представлял… Ее ноги, плоский живот в трогательных родинках, ее груди, еще по юному приподнятые, идеально помещающиеся в его ладонях, ее жаркий, влажный, вечно приоткрытый рот, глаза с поволокой, сильные бедра… - Я тебя хочу. Скажи что-нибудь. Он сглотнул с сухим щелчком. - Хочу, чтобы ты меня взял прямо сейчас. Хочу почувствовать тебя внутри, сжать тебя так, чтобы ты стонал. Мне нравится, когда ты стонешь. Знаешь, что я прямо сейчас делаю? О, он знал. Видел ее руки, удлиненный средний палец, блестевший от влаги, скользящий по кругу, вверх-вниз, мелькающий среди ее складочек… Она любила, чтобы он смотрел, но его не хватало надолго. Его правая рука поползла по животу под резинку боксеров. Гребаный больной извращенец. Его тошнило от самого себя. - Хочу, чтобы ты засаживал мне, как ты умеешь, чтобы я кричала… Чтобы до боли. Чтобы все дрожало от тебя. Она говорила со знакомым придыханием, он знал, что это значит. - Скажи, что хочешь… Он хотел. Он иногда думал, что это какая-то ведьминская магия, что она приворожила его, совершила какой-то древний и страшный обряд с петухом и кровью. Он всегда ее хотел, и поражался сам собственному телу, взявшейся из ниоткуда выносливости и мгновенному возбуждению. Ведьма, ведьма, его маленькая чертова ведьма… Собственная рука ускорила темп, он заскрипел зубами, почувствовал себя мальчишкой, испытывая давно забытый стыд. - Хочу, - хрипло сказал он. – Ведьма проклятая… Она странно засмеялась в трубку, а потом сразу пара стонов и тяжелое дыхание. Услышав это, не выдержал и он. - Я тебя люблю, - через несколько секунд, удивительно серьезно, хоть и привычно уже. – Ты же знаешь? Она всегда спрашивает подтверждения. Ей нужно знать, что он понял. - Да. Вытащил испачканную руку, посмотрел с отвращением на ладонь в белесых подтеках. - Спокойной ночи. Осталась неделя, да? Ох, и оттрахаю я тебя… В трубке гудки, он швырнул телефон и затряс головой, как вылезший из воды пес, быстро-быстро, чуть ли не теряя сознание от головокружения. Саперы имеют право на только одну ошибку, верно? И свою он уже давно совершил.