WOAS. Rare Fandoms. vol.2

Ингрид больше не страшно. Когда она понимает, что сны об Арчибальде Браунинге вовсе не сны, а воспоминания, то все тревоги и мучившие ее страхи как-то ненавязчиво уходят прочь, рассеиваются вместе с утренним туманом однажды, и все, что остается — это привкус желчи во рту и желание понять. Понять, что же двигало ею, когда она поддалась чарам безумца, когда участвовала вместе с ним в вакханалиях и темных ритуалах — сначала почти безобидных, но с каждым разом требующих очередного отречения от морали, чести, от достоинства… Отречения от добра и от света. Ингрид хочет понять, Ингрид даже не просто хочет — она жаждет, и эта жажда в любое мгновение грозит перерасти в настоящую одержимость. — Тебе стоит прекратить это, — сурово сдвигает брови Венди, перехватывая племянницу рано утром у входной двери. — Ингрид, я серьезно. Я знаю, что ты делаешь. — Что я делаю? — беспомощно спрашивает Ингрид. Она чувствует себя слепым котенком: магия, сокрытая в ней, для нее самой все еще загадка. Ингрид чувствует силу, но понятия не имеет, как ею пользоваться, и это делает ее все ближе к границе, за которой начинается отчаяние. — Ты призываешь, Ингрид, — тетка ловит ее за запястье, сжимает крепко-крепко, словно надеется образумить таким образом. — Я чувствую, и Джоанна чувствует… Ты призываешь нечто темное и ужасное, остановись, или нам самим придется остановить тебя. — Снова? — горько улыбается Ингрид, и Венди отшатывается с виноватым видом, прячет глаза. — Я знаю. Я вспомнила. Это вы с мамой убили меня тогда. Меня и Арчибальда. — Он свел тебя с ума, Ингрид! — тетка вспыхивает негодованием, но под пристальным взглядом Ингрид ее плечи опускаются: — Арчибальд Браунинг был чудовищем. Он никогда не воскреснет, так что-то, что ты делаешь, не имеет смысла. — Думаешь, я его хочу призвать? — качает головой Ингрид. — Нет, Венди, не его. Я… Я не знаю, на самом деле. Просто есть что-то… Что-то глубоко в моей голове, какое-то знание, которое спрятано слишком глубоко… — Так, может, не стоит и копать так глубоко? — мягко вопрошает Венди. Ингрид нечего ответить на это — возможно, тетка права, но ведь пути назад нет. — Я опаздываю на работу, — бормочет она и выходит из дома, закинув сумку на плечо. Пути назад нет — так и Арчибальд когда-то говорил ей. Мы должны сделать то, для чего рождены. Мы должны пробудить нашего Господина.

***

— Вам помочь? — дружелюбная улыбка медленно сходит с губ Ингрид, когда она встречается взглядом с незнакомцем, который уже некоторое время бродит по библиотеке, оглядываясь по сторонам, словно ищет что-то. — Да. — говорит он. — Помочь. Я ищу нечто очень важное. У него глаза глубокие-глубокие, зеленые, словно морская волна. А зрачки черные-черные, чернее самой непроглядной тьмы. Скуластое лицо кажется таким открытым, он хорош собой и это, наверняка, помогает ему расположить людей к себе. Вот только взгляд у него холодный, острый — словно бритва, словно ритуальный нож. Ингрид прошибает холодный пот в одно мгновение — когда глядя в эти глаза, она видит Арчибальда, вгоняющего клинок в чью-то беззащитную грудь, и видит кровь, алую-алую, брызжущую в разные стороны… Видение мимолетно, но очень реалистично, и Ингрид не может так просто стряхнуть его с себя: она глядит на незнакомца расширившимися глазами и беспомощно открывает рот, силясь вспомнить нужные слова, но это ей никак не удается. — Все в порядке, Ингрид, — ободряюще улыбается ей незнакомец. — Дыши глубже. Сейчас ты вспомнишь. Смотри мне в глаза. Ты вспомнишь, прямо сейчас. Образы в ее голове стремительно накладываются один на другой, кровавые образы, страшные. Арчибальд Браунинг и она — они вместе приносили в жертву людей, они делали ужасные вещи, и они взывали, молили о том, чтобы некто явился, чтобы одарил их своим поцелуем, чтобы окутал их своей тьмой, чтобы придал им сил для чего-то еще более жуткого… Они были счастливы — Ингрид и Арчибальд, они были безумны и очень счастливы, и они верили… Верили в то, что… — Вечная жизнь возможна, — шепчет незнакомец, обнимая ее, словно нежный любовник. — Вечная жизнь — не миф. Вечная жизнь — проклятие, Ингрид. Ты все еще жаждешь ее познать? Когда библиотека успела опустеть, когда ушли другие посетители и работники? Отчего же стало так холодно? Отчего так темно?.. — Да, — шепчет Ингрид, не помня себя, и словно во сне или в очередном безумном видении незнакомец обнажает зубы и жадно приникает к ее шее. Не зубы — клыки впиваются в ее яремную вену. Не кровь — саму жизнь вампир высасывает из нее. Не страшно — она больше не боится, ведь Господин наконец пришел за ней, и пусть рядом нет Арчибальда, но она-то достигнет наконец их цели. Она победит тьму и забвение, став сама тьмой и забвением. Как они и мечтали когда-то — много лет тому назад, в прошлой жизни.

***

— Господин… — Стефан, — с нажимом поправляет он, одергивая на себе кожаную куртку. — «Господин» звучит слишком пафосно, да и я больше не увлекаюсь сектами. Стефан Сальваторе — теперь я использую это имя, и оно мне нравится. Запомни его, Ингрид. Как запомни и то, что если в ближайшие несколько часов ты не выпьешь живой человеческой крови, то ты умрешь. Мне бы этого не хотелось — ты первая ведьма на моей памяти, которая способна сохранить свою силу после обращения в вампира. Пожалуй, мы назовем это словом «еретик». Отступница, предавшая всех! Ты станешь настоящим бриллиантом в моей коллекции, Ингрид… Мы уезжаем в полночь, не забудь. Я буду ждать тебя на пристани — прямо под звездным небом, романтично и жутко. Украдем чей-нибудь катер — мне нравится путешествовать по воде. Когда Ингрид уходит из библиотеки, ей приходиться переступать через трупы — растерзанные тела, некоторые из них без рук или без головы, какие-то буквально разорваны пополам. Никто не ушел — ей просто показалось. Господин не знает пощады.

***

Ингрид непослушными пальцами бросает в дорожную сумку какие-то вещи — не важно, какие, просто частичка прошлого на память, вдруг однажды ей захочется увидеть лицо Фрейи на фото, или надеть вот эту синюю блузку. Вырезки из старых газет с фотографиями Арчибальда — их она тоже возьмет, пусть ее любимый никогда не познает ее триумфа, но хотя бы его образ останется с ней. Навсегда — она пронесет Арчибальда с собой через вечность… Если только, конечно, сделает все правильно — если выпьет живой человеческой крови. — Нет, Ингрид, — мать встает в дверях, преграждая ей путь, бледная и несчастная, но исполненная уверенности остановить свою девочку от того последнего шага, который отделяет ее от истинной Тьмы. — Умоляю, милая! Позволь мне помочь, останься! — Остаться, чтобы умереть? — Ингрид не узнает своего голоса, такого хриплого, чужого. На кончиках пальцев пульсирует сила, а в деснах зудят клыки новорожденного вампира. Никогда прежде она не ощущала себя такой — решительной, твердой, могущественной. — Умереть сейчас не значит умереть навсегда, — Джоанна плачет, но Ингрид ее совсем не жаль. Она выше — она теперь где-то над всем этим, ее больше не держат кровные узы. В ее жилах теперь иная кровь, кровь Стефана Сальваторе, кровь ее Господина, и эта кровь зовет, она жаждет. — Я больше не хочу умирать, мама, — твердо заявляет Ингрид. — Никогда. Никогда, понимаешь? Магия срывается с пальцев голубоватыми искорками и бьет Джоанну прямо в грудь — бьет так сильно, что лишает мать чувств, и Ингрид не помнит саму себя: жажда так сильна, что не делает различий и не выбирает жертв. И все-таки, Ингрид не выпивает ее до дна: она сильная, она такая сильная, что может остановиться в нужный момент. А на причале её ждет Стефан Сальваторе, и полуночный ветер ерошит ему волосы. Он белозубо улыбается в свете фонарей, он рад ее видеть. — А знаешь, — говорит он, когда угнанный ими катер уносит их прочь, — Какое имя мне еще всегда нравилось? Риппер. Как думаешь, оно мне подходит? Ингрид думает, что Арчибальду оно бы понравилось — и кивает, с улыбкой подставляя лицо ветру.