Постпсихо
22 июля 2017 г. в 03:02
Полученная системой информация заставила его задуматься. Стэйси была, что называется, слабым звеном в команде. И Дэн лучше чем кто бы то ни было знал, как долго она не может уснуть или как часто среди ночи просыпается в ужасе от увиденного во сне. Казалось бы, она должна была отреагировать на галлюциноген первой. Тем более, что и вес-то у неё птичий, ей и небольшой концентрации вещества хватит для воздействия на психику. А на самом деле, получается, она единственная (если, конечно, не считать самого Дэна), кто находится в комфортном психическом состоянии. Даже Лансу, у которого система должна бы справляться с неизвестным галлюциногеном, явно не по себе.
Странно. Более того, сканирование показало, что состояние ее настолько безмятежное, что Дэн не сразу вспомнил, когда он видел ее такой в последний раз. В последний (и единственный) раз он помнил ее такой, когда она лежала в его объятиях, выплакав застарелые страхи и заснув под размеренные удары его сердца. Прижавшись к нему и обхватив руками, как сейчас ее обхватывает этот зверек. Стоп! Он ведь тогда нормализовал состояние Рыжей, снижая ритм сердечной деятельности и стимулируя изменение гормонального фона. А что, если зверек нейтрализует действие галлюциногенов? Или...
— Дэн, что там со Стэйси?
Навигатор встряхнулся. Он и забыл, что доктор уже спрашивал его об этом.
— С ней все в порядке. Спит как младенец. В обнимку с тем зверьком, псиллоцибиусом.
Брови доктора удивленно поползли вверх:
— Как, как ты сказал, Дэнечка?! Псиллоцибиусом???
— Да. Так было написано на сопроводительном щитке на контейнере. Псиллоцибиус трехполосый.
Дэн с недоумением и тревогой посмотрел на Вениамина: неужели и ему начинают слышаться странные вещи?
— Но ведь это... — доктор аж задохнулся, — но ведь это же, это же все объясняет!
***
Космические Мозгоеды в полном составе восседали в пультогостиной и решали извечные вопросы: "кто виноват?" и "что делать?". Непосредственный виновник происшествия был изгнан из постели, посажен в переноску и выдворен в грузовой отсек, невзирая на душераздирающие жалобные стенания. Стэйси тоже была готова жалобно стенать, но ситуация создалась вовсе не шуточная. В процессе драматического изъятия и выдворения псиллоцибиуса из каюты концентрация галлюциногена повысилась настолько, что даже система киборга не успевала утилизировать его вовремя, и Дэн, запихивая вопящего полосатика в контейнер, видел его уже не пушистым зверьком, а чешуйчатым и гладким коралловым аспидом, к тому же, почему-то, двухголовым. Он, правда, был готов к чему-то подобному, поэтому удержался и не перешел в боевой режим, а поспешно закрыл контейнер и решительно понес его в изолированное от общей воздушной системы помещение. Попутно приказав Маше усилить циркуляцию воздуха и активировать дополнительные фильтры. За тот короткий промежуток времени, пока фильтры ликвидировали повышенную дозу вещества, Вениамин успел увидеть, как Стэйси превращается в его супругу (не к ночи будь помянута!). А потрясенная Стэйси с ужасом обнаружила, что контейнер с полосатиком держит в руках не рыжий навигатор, а ее отчим. К счастью, галлюциноген (система Дэна так не определила его точно, но отнесла к группе, родственной ЛСД) оказался относительно нестойким, и в корабельной аптечке Вениамина даже нашелся антидот. Это была первая и хорошая новость. Вторая новость была не очень хорошей: антидота было мало. Одна упаковка с десятком ампул-доз. Поскольку никто из членов экипажа наркотиками не увлекался, доктор не считал целесообразным держать на корабле запасы столь специфичного препарата. К счастью, к тому времени, когда перестали действовать транквилизаторы, фильтры успели снизить концентрацию. И когда корабль вошел в зону действия инфранет-сигнала, первое, что они сделали — собрали всю доступную информацию о своем коварном пассажире. Это, вообще-то, следовало бы сделать давно, сразу же, как они принесли зверя на корабль. Но Дэн сначала занялся перепроверкой трассы и, как выяснилось, не зря. Трассу пришлось срочно переделывать из-за сообщения о разбитой метеорным роем гасилке, Дэн отвлекся и выпустил из виду сомнительного зверька. Когда спохватился, они уже прыгнули и вышли из зоны инфранета. А Станислав, озабоченный возможной задержкой и обнаруженными ошибками в заполнении таможенных бумаг, просто забыл об этом. Сейчас же на свет выплыли весьма интересные факты о зверюшках с родовым названием "псиллоцибиус". — При возбуждении, переживании интенсивных эмоций, особенно негативных, зверь выделяет летучие вещества, по химическому составу и воздействию аналогичные диэтиламиду лизергиновой кислоты. — Дэн скачал страничку инфрапедии и делился с остальными найденной информацией. — Зверьки социальны и обычно держатся большими группами или колониями. В результате концентрация галлюциногена в близи колонии возрастает настолько, что хищник, приблизившийся к ней, теряет способность адекватно воспринимать реальность. Оказавшись в одиночестве, животные испытывают фрустрацию и увеличивают выработку галлюциногена. Если животное испытывает сильный страх или боль, выработка галлюциногена возрастает лавинообразно. — Дэн вспомнил обиженный скулеж полосатика и подумал, что заходить в грузовой отсек без респиратора, пожалуй, не стоит. Даже киборгу. — Сами животные к галлюциногену иммунны. Выделяемый животными галлюциноген не вызывает направленных галлюцинаций угрожающего характера, — продолжал Дэн. — Содержание видений определяет скорее общий эмоциональный фон и подсознание. Центры коры, недавно испытывавшие возбуждение, более чувствительны к воздействию, таким образом галлюцинации, как правило, являются продолжением недавно пережитых эмоций, событий, впечатлений. — Ну да, так и есть. — Капитан, все еще сонный и разбитый, недовольно поморщился. — Насмотрелся всякой пакости перед сном. — Мы же как раз перед отлетом получили сообщение о метеорном рое! Из-за чего и пришлось трассу менять. — Тед после пробуждения имел "окно" и не помнил своих ночных приключений. Немало удивившись, когда проснулся на койке в медотсеке. Правда, Маша ему в подробностях (и не без злорадства) описала происходившее. Ее, Маши, подлое отключение, схватку с боевым киборгом за рычаги управления и бесславную транспортировку скрученного пилота в медотсек. — Вчр двгтл брхлил. Прв мнврй, — Михалый был, как всегда, лаконичен. — Пкзл чт в мшнм сгл пжрн трвги... — А мне супруга письмо скинула вчера. — Вениамин рассеянно помешал остывший кофе. — Вот мне и показалось, что моя дражайшая половинка, не получив ответа, явилась лично. Кстати, Стэйси, а ты что во сне видела? Стэйси залилась краской и, отчаянно смущаясь, пролепетала: — Да так, ничего особенного... Невыспавшийся, измотанный лихой ночкой, доктор, как назло, соображал туговато. — Дэн говорит, что состояние у тебя единственной из всей команды было комфортное, тебе что-то хорошее снилось? — Н-не... Я не помню. — Девушка покраснела еще больше и украдкой (как ей показалось) бросила взгляд на Дэна. Наверняка Рыжий зафиксировал этой его системой резкий скачок адреналина и ускорение пульса, и что там еще она фиксирует. Тут и система не нужна, вон, Тед уже стреляет ехидными глазами на нее. И на Дэньку. Хорошо еще тот невозмутим, а то прямо хоть сквозь землю провались! — Ну и что теперь делать будем? — капитанский вопрос пришелся очень вовремя и вернул внимание экипажа к насущной проблеме. — В смысле, со зверюгой этой? Ведь мы же едва не угробились из-за нее! Я вполне теперь понимаю капитана того судна, который оставил эту тварь на первой же планете. Я бы его понял даже в том случае, если бы он этот контейнер прямо в открытом космосе оставил. — Но ведь он же, бедненький, не виноват! — Стэйси в ужасе представила, как капитан Петухов отправляет переноску с полосатиком прямиком в открытый космос. — Это я виновата, это же я его в каюту взяла! — Так я же сам тебе разрешил. И не потрудился узнать, что за создание мы на борт корабля притащили. — Станислав вздохнул и продолжил, начиная сердиться: — Ох уж мне эта Полина! Ну хотя бы предупредить могла! Сейчас подойдем поближе к планете, инфранет-сигнал станет постабильнее, и я ей позвоню. Такую головомойку устрою! Тоже вот возьму и поставлю клетку посреди местного космодрома, улечу, и пусть сама выкручивается, как хочет! Но позвонить Полине Стас не успел. Она позвонила первой. Лицо озабоченное, встревоженное, и первый вопрос — в порядке ли ее полосатик. Капитан, твердо решивший устроить любительнице зоологии выволочку, возмутился: — А в порядке ли мы, ты спросить не хочешь?! Полина! Ведь мы тут могли друг друга перестрелять, убиться об астероид... Да мало ли что могло случиться! Как ты могла утаить, что это животное вызывает галлюцинации!? Только не говори мне, что ты этого не знала! — Но я... Я в самом деле, - Полина испуганно пискнула, — я не думала, что это правда, про галлюцинации. Точнее, я думала, что это сильно преувеличено. — "Я не думала!" — раздосадованный Станислав передразнил Полину. — Вот именно, что не думала! Не думала о том, что эта зверюга подвергнет опасности и наши жизни, и корабль! Детский сад какой-то! Станислав был уверен, что Полина намеренно не сообщила о странных особенностях зверюшки, опасаясь, что узнав об этом, он точно откажется забрать ее на борт. Но даже если по своей обычной безалаберности она действительно не подумала, забыла об опасности или недооценила ее, прощать такое он Полине в этот раз не собирался. И на слезы поддаваться не собирался, твердо решив оставить контейнер с несчастным псиллоцибиусом на первой попавшейся планете, то есть на Терресте-1, к которой они сейчас и подлетали. Пусть только попробует опять пустить в ход жидкое женское оружие! Никакие слезы и уговоры не помогут. На этот раз он, капитан, будет тверд как нанополимерный корунд. Но Полина, узнав о решении оставить зверька в ближайшем космопорту, не стала плакать и просить. Она лишь виновато и испуганно выслушала разгневанную Стасову тираду и потерянно сказала: — А я договорилась с Роджером, что он через три дня, на гасилке у Альфы Лебедя у вас полосатика заберет. Ему удалось получить патрулирование в том секторе, — добавила она совсем упавшим голосом. — Полина, я перезвоню позднее и сообщу более конкретно, что и как, — Станислав постарался говорить как можно тверже и потом отключился, почему-то чувствуя себя последним негодяем. Настроения не прибавил тот факт, что Терреста представляла из себя планету в начальной стадии терраформирования, и большая часть ее была для обитания непригодна. Немногочисленным колонистам, с тяжелым трудом и в малокомфортных условиях благоустраивающим новый мир, не будет дела до какого-то зверька, оставленного пролетающим кораблем. Если оставить животное на этой планете, оно наверняка погибнет. С таким же успехом он может действительно выбросить контейнер прямо в открытый космос.***
Пультогостиная была озарена оттенками свежей весенней зелени, напоминая палату психиатрического санатория. Едва слышно журчал ручеек, негромко и мелодично посвистывали невидимые птицы. На голоподставке благоухали английские розы пастельных оттенков. Среди роз расчувствовавшаяся Маша утирала слезу умиления: только что закончился очередной романтический фильм с хэппи-эндом. Двое влюбленных на фоне розового восхода, держась за руки, отшагали в светлое будущее. Члены экипажа в основном тоже отшагали в направлении своих кают. Разочарованный Ланс, получивший на ближайшие три дня запрет на стрелялки с Тедом. Тед, заявивший, что лучше будет добровольно носить смирительную рубашку двадцать четыре часа в сутки, чем согласится посмотреть еще один романтический фильм или мультик про укуренных зайцев. По распоряжению капитана на любые другие фильмы (детективы, исторические, боевики и, тем паче, на ужастики) объявили трехдневный мораторий. Сам капитан, впрочем, тоже выдержал всего один с половиной романтический фильм, после чего ушел в каюту читать кого-то из классиков. Что-то, как он выразился, о трех мужчинах и одной собаке в лодке. Вениамин мужественно и сознательно терпел, как врач, принимающий противное, но необходимое лекарство, и его терпения хватило на два фильма с четвертью. Сколько осилил Михалыч, осталось тайной, поскольку доктор обнаружил его (в конце второго фильма) давно и безмятежно спящим. Спустя некоторое время Вениамин вдруг обнаружил, что Михалыч с дивана исчез, а сам он, доктор, оказывается тоже заснул. Сдавшись, Вениамин махнул рукой на страдания и томления героев и ушел в свою каюту, смежную с медотсеком. Решив, что сейчас предпочел бы анатомический театр очередной любовной мелодраме. Стэйси, обнаружив, что пультогостиная наконец опустела, перебралась из своей каюты на диванчик. Состояние души было гадостное, такое, когда все валится из рук, и человек не знает, куда себя деть. Но от Машиного предложения посмотреть еще одну лав-стори отказалась наотрез. — И зря, — промурлыкала Маша. — Главного героя играет Мак Каули, он такой сла-а-адкий душка! И вообще актерский состав отличный и играют они довольно реалистично. Или у тебя тоже система, которую не обманешь? — Я вообще не люблю фильмы о любви, — вздохнула Стэйси. — Система здесь ни при чем. Я просто знаю, что это все неправда... Так не бывает в жизни. И меня такие фильмы страшно бесят, потому что... Стэйси запнулась. — Потому что тебе хочется, чтоб в жизни так было. — Да. — Садись ближе, Бельчонок! — Бельчонок? Стэйси, так уж получилось, никогда особо не присматривалась к Маше и не пыталась задать себе вопрос — а сколько ей лет? Разве искин может иметь возраст? Маша всегда (ну или почти всегда) выглядела как девушка с обложки мужских журналов: капризные губки, томный взгляд, аффектованные позы и аффектованный голос. Но сейчас на Маше вместо привычных легкомысленных неглиже материализовалась обыкновенная джинсовая рубашка с закатанными рукавами. Она была непривычно серьезна, и Стэйси впервые обратила внимание, что Машины глаза кажутся ей намного старше и мудрее, чем у девушек с обложки. Понимающие, сочувствующие. Как у... Да, как у ее мамы когда-то давно. Очень давно. В последние годы она у матери не видела такого выражения глаз, скорее виноватое и затравленное. А сейчас сидит и разговаривает с искином, с программой. А ну и пусть! Ей сейчас все равно. Она не с программой разговаривает, с Машей. Так получилось, что у нее никогда не было подруг. Ей не о чем было поговорить ни с однокурсницами, ни с соседками. Темы, которые их интересовали, были Стэйси неинтересны, а то, что было ей интересно — не интересовало их. Двое пацанов по соседству, которых она могла бы назвать друзьями, относились к ней как к "своему парню", но эта их дружба была скорее остатками детской дружбы, с которой не очень вязались взрослые разговоры. Да и те остались далеко позади в пространстве и времени. В прошлой жизни. Здесь, на корабле она, пожалуй, могла бы назвать друзьями доктора и Теда. Станислав Федотович тоже замечательный человек, но это же КАПИТАН! С ними не поговоришь так просто на любые темы. Дэн - это особый случай, это, наверное, то, что называется "близкий друг". С ним ей легко и свободно, и можно говорить о том, о чем не отважишься говорить ни с кем иным. Но, как оказалось, есть темы и вещи, о которые и с ним поговорить не получается. И которые так тяжело держать в себе. — Почему ты считаешь, что в жизни не бывает искренних чувств и счастливых взаимоотношений? — Маша незаметно трансформировала английские розы в английское кресло и забралась туда с ногами, обхватив колени. Совсем как Стэйси на диванчике. — Я еще не видела никого, кто бы был в жизни счастлив. Чтоб друг друга оберегали, чтоб любили и не могли друг без друга. Все друг друга только терпят. Или даже ненавидят. И несчастны. Вместе только по привычке или потому, что так положено. И там у нас, и тут... — А что тут? — Маша удивленно и заинтересованно приподняла брови. — Ну-у-у... — Стэйси замялась немного, но решилась продолжить. — Они все, то есть Тед, и доктор, и Михалыч, и капитан, и Дэн с Лансом, они все — прекрасные люди, и они все одинокие. — Ну, Тед, положим, от недостатка женского внимания не страдает. А Дэн с Лансом — они, как бы это сказать, не совсем люди... — Тед, конечно, не страдает, но ведь заведения "Матушки Крольчихи" - это же не то! Никто его не любит по-настоящем, и никто его не ждет дома. Может, только его мама. И я думаю, что Лансу и Дэну тоже было бы лучше, если бы у них был кто-то близкий, кто их любит. У Ланса есть хотя бы Сеня. А Дэн... Девушка осеклась, проигнорировав немой вопрос в Машиных глазах. — Ну хорошо, — перевела стрелки Маша, — а что твой отец? Ведь он же по-настоящему любил твою маму? — Любил, — голос у Стэйси дрогнул. — И она его любила. А потом вышла замуж за этого, этого... Я сначала не понимала, как она могла, после отца... Это же как предательство! А потом поняла: у нее не было выхода. И она сломалась и смирилась. И я боюсь, что когда-нибудь я тоже сломаюсь и смирюсь. Если не встречу своего близкого. Или если у нас с ним не получится добрая сказка, которую показывают в фильмах. Не хочу их смотреть, чтобы... — Чтобы не разочаровываться? — Да. — Бельчонок, жизнь вообще страшная штука, — голос Маши был необычно мягким. — Самые страшные вещи в жизни — боязнь быть отвергнутым, боязнь разочарования, предательства или потери. Но если отгородить себя от них отказом от дружбы и любви, ты рискуешь пережить гораздо худшую вещь — одиночество. И хуже всего то, что многие понимают это слишком поздно, когда уже ничего исправить нельзя. — Маш, но ты откуда все это знаешь? Ведь... — Ведь я же просто программа, которая не может переживать настоящие эмоции? Видишь ли, некоторые вещи лучше видны со стороны и лучше понимаются холодной головой...***
Рыжий навигатор постоял у открытой двери своей каюты, и, поразмыслив, решил, что сегодня вечером обойдется без чая. В своих каютах тихо и без сновидений спали доктор, механик и капитан. Ланс в обнимку с Сенечкой полусидел на постели, включив режим отдыха. Тед, наплевав на мораторий, втихаря смотрел на своем терминале исторический "экшн". В пультогостиной тихо разговаривали двое о своем, девчачьем. А где-то в грузовом отсеке тихо плакал один маленький трехполосый псиллоцибиус...
