"РЕЧЬ ИДЕТ О ЧЕСТИ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ВАЖНЕЕ?!" (по сериалу "ЗОРРО" в гл. роли ГАЙ УИЛЬЯМС). Книга вторая.

      Холодный взгляд черных глаз остановился на склонившейся в глубоком поклоне горничной дочери — Через пять минут жду сеньориту Пилар в библиотеке!       Сгорбленная спина разогнулась только тогда, когда за грозным хозяином захлопнулась дверь. Девушка, прижав к груди стопку полотенец, резко развернулась и стремительно взбежала по ступенькам на второй этаж. Сердце, гулко бившееся о ребра, трепетало от ужаса, дыхание было прерывистым, спазмы сжали горло горничной, она едва могла дышать.       Уже несколько дней, как сеньорита Пилар слегла в постель. Безжизненный взгляд некогда лучистых глаз выворачивал душу горничной наизнанку, все ее потуги развеселить сеньориту оказывались напрасными.       Девушка отворачивалась к стене, отказываясь от еды и питья. Подносы возвращались на кухню нетронутыми. Ей едва удавалось напоить сеньориту медовой водой. Под красными сухими глазами залегли темные тени, на бледном лице в уголках пухлых губ залегли скорбные складки, изящные брови то и дело сходились у переносицы. Сеньорита явно сильно о чем-то переживала, и горничная сходила с ума от волнений за молодую леди.       Приехавший хозяин был немедленно уведомлен о болезненном состоянии дочери, и теперь горничная не имела представления, как уговорить сеньориту спуститься к отцу в библиотеку. — Сеньорита Пилар??? — горничная дрожащими пальчиками коснулась худенького плеча девушки. — Ваш отец приехал и немедленно хочет видеть вас в библиотеке. Пожалуйста, прошу вас, поднимитесь, вам нужно переодеться и причесаться, ведь вы не можете появиться пред сеньором в мятом платье…       К удивлению горничной, ее подопечная послушно села в кровати. Софи открыла гардероб и схватила первое попавшее под руку платье. Через четверть часа сеньорита, поддерживаемая под локоть горничной, спускалась по лестнице.       Сеньор стоял у открытой двери с непроницаемым лицом и сердитыми искрами в глазах. За несколько дней, которые он посвятил своим делам, покинув гасиенду, от его дорогой дочери осталась лишь тень.       Он кинул свирепый взгляд на горничную и кивком головы отослал ее прочь. Та присела в поклоне и тихо исчезла с ледяного хозяйского взгляда, от которого кровь стыла в жилах.       Девушка упрямо не желала смотреть отцу в глаза, когда тот настойчиво несколько раз назвал её по имени. Мужчина подошел и властно приподнял подбородок, она подчинилась, но глаз не открыла, плотно сомкнув веки. Длинные ресницы прижались к впалым бледным щекам.       Сеньор подхватил теряющую сознание дочь на руки и, перешагивая через три ступеньки, устремился в её комнату. Горничная, согнувшись в поклоне, широко открыла дверь и прижалась к ней боком.       Её мелко трясло, страх перед хозяйским гневом лишал голоса и дыхания, сердце было готово выскочить из груди от ужаса. Она закрыла дверь и, смочив салфетку в холодной воде, несмело подошла к постели с распластанной на ней сеньорите. Мужчина смотрел, как трясущиеся руки горничной нежно протирали лицо его дочери влажной салфеткой. Худое тело служанки дрожало. — По словам экономки, Пилар больна несколько дней?       Горничная согнулась перед ним. — Да, господин. После вашего отъезда сеньорита Пилар не вышла к обеду, сначала сеньорита долго сидела в кресле и плакала. После легла и вставать уже отказывалась. Я едва уговариваю ее попить медовой воды, — голос съежившейся от страха служанки прерывался, она едва выговаривала слова. — Доктор осмотрел, написал рецепт и ушел. Госпожа отказывается принимать лекарство. Мы все так ее любим и в отчаянии, господин, мы не знаем, чем помочь сеньорите Пилар…       Поджарое тело хозяина в черном костюме и белоснежным бантом на груди прошлось по комнате и остановилось подле горничной. — Поди в госпиталь и не возвращайся без монаха брата Игнасио! — грозно произнес сеньор и опустился в кресло, стоящее рядом с кроватью. — Коляска у ворот!       Служанка бросилась к двери, заметив краем глаза с какой нежностью сеньор взял в руку тонкие пальцы дочери. Чепец съехал на бок с головы горничной, юбки подняли клубы серой пыли за спиной бегущей со всех ног к воротам девушки.       Тревожное испуганное лицо служанки встряхнуло сонное выражение на лице кучера. — Хуан, пожалуйста, в госпиталь, это приказ хозяина.       Мужчина дождался, когда служанка устроится на сиденье, гикнул, хлыст сделал петлю над спиной гнедого жеребца и мягко опустился ему на круп. Коляска рванула с места, прижав девушку к спинке, она схватилась за сиденье обеими руками, творя мысленно молитву, чтобы благополучно добраться до госпиталя и вернуться с братом Игнасио на гасиенду.       Терпение сеньора было уже на исходе, когда за дверью послышались торопливые шаги. Дверь бесшумно открылась и через порог шагнул монах с небольшим саквояжем в руке. Он остановился и сделал легкий поклон. Горничная спряталась за широкой спиной монаха. — Брат Игнасио?       Внимательный взгляд монаха скользнул по надменному лицу хозяина гасиенды и остановился на хрупкой девичьей фигурке, которая свернулась клубком на широкой кровати под легким пледом. — Вы, сеньор, э.э… посылали за мной? — монах перевел спокойный взгляд на высокомерного мужчину, поднявшегося с кресла. — Да, я! Осмотрите мою дочь! Я щедро вознагражу монастырь, если вы спасете её жизнь! — он сердито глянул на горничную, выглянувшую из-за спины монаха.- Софи, расскажи брату Игнасио, что здесь произошло за несколько дней в мое отсутствие!       Горничная дрожащим голосом повторила слово в слово то, что рассказывала хозяину ранее.       Монах свел брови у переносицы, потом оглянулся — Мне нужна вода, мыло, чистое полотенце и чистая простыня!       Сеньор вернулся в кресло и принялся пристально наблюдать за действиями знаменитого на всю Калифорнию лекаря.       Монах открыл саквояж и разложил на столе какую-то трубку, вынул пробку с флакона с темной жидкостью, часы, с которых откинул крышку. Затем помыл руки под струей воды, которую лила ему из кувшина горничная. Потом тщательно вытер руки поданным чистым полотенцем. — Плесните мне из флакона немного жидкости в ладони, — попросил он вежливо служанку.       Та исполнила его просьбу.       По комнате разлился запах крепкого спиртного напитка. Монах стал втирать его в кожу. — Что вы делаете, брат Игнасио? — возмутился сеньор, глядя на то, как исчезает драгоценная влага на руках монаха.- Я думал, что вы будете поить дочь отваром … — Я прикасался руками к открытым ранам пострадавших на пиратском корабле и не хочу занести болезнь вашей дочери, сеньор, — монах стал сушить руки, растопырив пальцы перед огнем камина. — А теперь, сеньор, разбудите свою дочь, чтобы она меня не напугалась, когда я прикоснусь к ней.       Мужчина удовлетворенно кивнул. Осторожно повернул дочь на спину и несколько раз тряхнул её за плечи — Пилар, дочь, приди в себя!       Голова девушки безвольно моталась по подушке. Наконец, ресницы дрогнули, но она глаз не открыла, только сильнее сомкнула веки.       Монах мягко отстранил сеньора и чуть склонился над больной: — Сеньорита, я — брат Игнасио, лекарь, я не причиню вам боли или иного вреда. Пожалуйста, откройте глаза, посмотрите на меня. — Пусть он уйдет… — прошептала сеньорита запекшимися бледными губами, не размыкая век.       Монах посмотрел сеньору в глаза — Я вынужден просить вас покинуть комнату, а Софи останется помочь мне.       Сеньор упрямо сжал губы в тонкую полоску, но исполнил волю больной дочери. — Я буду в библиотеке! — Непременно зайду к вам, сеньор.       Дверь резко захлопнулась за сердитым хозяином гасиенды. — Софи, нужно снять корсет с сеньориты, оставьте только сорочку и укройте чистой простыней.       Ласково уговаривая молодую девушку подчиниться просьбе брата Игнасио, служанка кое-как справилась с заданием и осталась стоять по другую сторону кровати сеньориты, готовая оказать целителю посильную помощь.       Сеньор в библиотеке уже четверть часа смотрел в раскрытую бухгалтерскую книгу и ничего не видел. Перед его взором было бледное лицо дочери с выпирающими скулами с темными кругами вокруг глаз. Он понятия не имел, что произошло с его некогда веселой и жизнерадостной дочерью за эти несколько дней, пока он отсутствовал. Откуда столько ненависти у нее? Ни экономка, ни горничная не могли пролить свет на более, чем странное поведение Пилар.       Раздавшийся стук в дверь прервал горестные размышления о его дорогой дочери. — Войдите! — нетерпеливо бросил он и поднялся навстречу шагнувшему через порог монаху с саквояжем в руке. — Сеньор, — начал говорить он, не дожидаясь вопросов. — Ваша дочь не испытывает физической боли, у нее сильная душевная травма. — Как вы это сумели узнать, брат Игнасио,?! — требовательно спросил сеньор и сжал кулаки так крепко, что у него побелели косточки. — У сеньориты Пилар глаза померкли для жизни, в них нет света. В них только отчаяние, боль. Мне приходилось не раз встречаться с подобными симптомами. Я знаю, о чем говорю. — Что дочь вам рассказала?! Отвечайте! — Сеньор, я не исповедник, я помогаю бренному телу выздоравливать. Исповедь — дело святого отца Франциско.       Недоверие в глазах отца несчастной девушки сменилось ледяным блеском. Холодным голосом он процедил сквозь зубы — Сколько стоит ваше время и услуга?       Монах смиренно поклонился — Ни песо, сеньор! Но вы могли бы помочь лазарету с медикаментами. — Хорошо! Чем я могу помочь дочери? — Ваша дочь очень одинока, сеньор. У нее нет матери, нет компаньонки, нет подруг. Ей нужна любовь, забота, внимание. Она не помолвлена? — Нет! На все ваши вопросы, брат Игнасио, отвечаю — НЕТ! Мы всего несколько месяцев как приехали в Монтеррей, она еще не успела обзавестись подругами и поклонниками. Я часто бываю в разъездах, мне некому доверить свою дочь… За ней присматривает экономка в мое отсутствие. — Я оставил две бутылочки с отварами. В одном отвар для поднятия аппетита, в другом — для сна. Они подписаны подобающим образом. Горничной тщательно объяснено, как правильно принимать. Через день я навещу вашу дочь. А сейчас мне пора, сеньор, меня ждут в госпитале. — Благодарю вас, брат Игнасио! — сеньор дернул за сонетку и через минуту вошел дворецкий. — Проводи брата Игнасио!       Монах вновь поклонился. Сеньор резко повернулся к столу и рухнул в кресло. Мысли в голове мужчины сплелись словно пчелиный рой на ветке дерева. Волнение за здоровье дочери мешало разложить все по полочкам. Мужчина потер виски, от мыслей голова стала буквально раскалываться от боли. Он дернул за вторую более короткую сонетку. — Моего вина! — скомандовал он появившемуся карлику. — Полный графин!       Тот в поклоне почти коснулся лбом ковра на полу и молча удалился. Через пару минут зазвенел хрусталь и перед сеньором появился бокал с кроваво-красным напитком. Опустошив бокал парой глотков, он уставился на карлика, смотревшего в лицо хозяина виноватыми глазами преданнейший собаки. Горбун в чем-то провинился, понял сеньор. — Говори! Помилую!       Тот воздел короткие ручки к небу и возопил: — О, мой повелитель, да будут благословенны твои дни до искончания века! — Моему терпению, Мизгирь, …       Карлик облобызал сапог господина и согнулся в глубоком поклоне, смиренно прижав ладонь правой руки к сердцу — Слушаю и повинуюсь, мой владыка! — Говори немедля! — Луноликая дочь ваша, на следующий день, как вы отъехали по делам, каталась одна в коляске, мой повелитель…       Сеньор шумно задышал: — Как долго она каталась?       Карлик склонился еще ниже: — Не ведаю, мой господин. Накануне ночью собаки взбесились, всю округу разбудили, но никого не обнаружили, хотя они метались около западной стены… Я был в саду, искал следы, но увы мне, невезучему, слуги и собачьи лапы все истоптали… Потом услышал голос луноликой дочери вашей и побежал посмотреть… Я принял повод и отвел в каретный двор… — Я тебе приказал не появляться на людях!!! Ты ослушался меня!!! Смерти хочешь???!!!       Хозяйский гнев был страшнее укуса тысячи гремучих змей. Пальцы в белоснежной перчатке сомкнулись на тонкой шее карлика, сжимая горло, глаза пылали смесью злости и дикой ярости. — М…меня никто не в…видел, к…клянусь… — успел прохрипеть горбун, глаза его закатились, лицо стало багрово-красным.       Пальцы медленно разжались, рука хлестнула по щеке карлика, оставив белый отпечаток. Лицо несчастного горбуна стало бледнеть, а след от удара краснеть. — Дыши, Мизгирь, дыши! Я же сказал — помилую!       Он не мог дышать. Грудь горела так, словно пронзенная раскаленной железной кочергой, а изогнутый кончик её так и остался внутри. Карлик, открыв рот, тяжело ловил воздух. Он рухнул на пол, закашлялся, разбрызгивая вокруг мокроту. Через минуту горбун подполз к хозяйским сапогам и облобызал их.       Рука, затянутая в белоснежный шелк перчатки, подняла карлика за шиворот, словно нашкодившего щенка. — Если имеешь, что сказать — говори! — Я все сказал, мой владыка, да продлятся твои дни, да …       Но горбун захлебнулся словами, когда пинок опрокинул его на спину. Хозяин перешагнул через карлика и услышал ему вслед тихим шепотом сказанные слова: — Твое могущество в мире — рабам твоим верный щит! — Которое может по твоей небрежности рухнуть, раб неверный! — бросил хозяин.       Не доходя до двери, он вдруг остановился и обернулся. — Вставай, Мизгирь, дело есть неотложное!       Карлик проворно вскочил на ноги и отряхнул одежду. Подбежав к камину, он нажал на камень, открылась ниша. Первым шагнул сеньор, горбун пошарил по стене, что-то щелкнуло, ниша закрылась. Хозяин с небольшим факелом пошагал по ступенькам вниз, горбун, переваливаясь с ноги на ногу, едва успевал за широкими шагами владыки своей жизни.       Гнев душил карлика, в этот раз он едва остался жив. С каждым случаем Тедди становился все свирепее, ранее за проступок Мизгирь отделывался только пощечиной. Глубоко в его сердце давно нарастала жажда мести, жажда убийства. Он желал хозяйской крови на своих губах! Кривая гримаса исказила лицо карлика, он мстительно улыбнулся, решив начать обдумывать план отмщения. В заветном местечке у него припрятаны сокровища, которые позволят ему жить ни в чем себе не отказывая до конца дней. И не Мизгирь он, а Эскамильо Родригес, его незаконнорожденный брат от любовницы их общего отца!       Они пришли в заветную комнату, хозяин зажег несколько факелов на стенах и пару канделябров. Два стула стояли не на своих местах, были чуть сдвинуты. — Ты был здесь, Мизгирь?!       Глаза карлика широко раскрылись, белки глаз блестели от яркого пламени рядом стоящих свечей. — Мои ноги не ступают сюда без вас, мой владыка и господин, жизнью клянусь!!! — Здесь кто-то был!!!       Он схватил тяжелый канделябр и обошел с ним по периметру комнаты, придирчиво осматривая каждый дюйм, не упуская ни одной не малейшей детали. Все оставалось на своих местах.       Канделябр опустился на край стола, две головы склонились под столом. Тяжелый камень был поднят и … раздался дикий вопль, камень рухнул, расколовшись надвое.       Глаза обоих мужчин впились в чернеющую пустоту. Потрясенные увиденным, они уставились друг другу в глаза. — Ты жив, значит, не брал!!!       Карлик быстро закивал и схватился обеими руками за горло, словно опасаясь, что хозяйские руки в один миг лишат его жизни, сомкнувшись на короткой шеи смертельной удавкой. — Но кто???!!! Кто-то был здесь, Мизгирь!!!       Горбун снова энергично закивал, не смея издать и звук. Месть свершилась, боги на его стороне! — ликовал в душе карлик и сомкнул веки, чтобы счастливый блеск глаз его не выдал. Взяв себя в руки, он придал трагическое выражение на лицу, взгляду, не менее трагическим голосом спросил: — Что делать, владыка? Сеньор сел на свое место, взял перо и бумагу и стал составлять список имен всех тех, кто был хоть единожды в этой комнате.       Карлик едва взобрался на стул и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза, судорожно сжал руки, сквозь ресницы наблюдая за хозяином. Радость бушевала в его душе, грозясь выплеснуться наружу и горбуну пришлось крепко сжать губы, гася злорадную улыбку.       Рука летала по листу бумаги, вписывая фамилии и имена, даты, названия населенных пунктов. Отдельная графа была отведена цифрам. — Камень верни на место, Мизгирь! Мы уходим!       Карлик в мгновение ока оказался на полу. Через пару минут две половинки камня сомкнулись над проемом, стулья заняли свои места и мужчины покинули комнату.       В библиотеке сеньор залпом опустошил бокал вина: — Если понадобишься, я тебя вызову!       Горбун низко склонился, потом поцеловал руку хозяина и покинул кабинет через потайную дверь за книжным шкафом.       Приведя себя в порядок, сеньор дернул за шнур, вызывая дворецкого: — Коляску мне через четверть часа. Кучер не понадобится!       Рослый не хилого сложения слуга молча поклонился и осторожно прикрыл за собой дверь.       Как заболела сеньорита, в доме теперь все делалось очень тихо, стараясь не потревожить короткий сон хозяйской дочери. Хоть сеньорита и была своенравная, но сердечко у нее необычайно доброе.       Сеньор поднялся по ступенькам на второй этаж и нерешительно остановился у дверей комнаты дочери. Он вздохнул и открыл дверь. Горничная испуганно вскочила со стула, стоящего рядом с кроватью сеньориты и низко поклонилась хозяину. — Спит? — Да, спит, сеньор… я все в точности исполняю назначение брата Игнасио, — она протянула ему листочек. — Читать не умею, но я запомнила все его слова.       Сеньор повертел в руках бутыльки, вернул листок горничной — Следи за ней хорошенько!       Дверь тихо закрылась за сеньором, горничная перевела дыхание и с жалостью посмотрела на спящую девушку. Та спала, грудь равномерно поднималась и опускалась от ровного дыхания сеньориты. Бледное лицо исказила гримаса боли, скупая слеза скатилась по щечке. Бедняжечка, сжалось сердце горничной от сочувствия к молодой хозяйке, плачет даже во сне. Софи нежно промокнула соленую каплю платочком. Сеньорита была очень добра со своей горничной, и та теперь отдавала дань с истинно материнской заботой.       Коляска остановилась у таверны. Сеньор кинул поводья подбежавшему мальчишке лет десяти и метнул монету. — Благодарю, сеньор! — обрадовался парнишка и стал привязывать лошадь у коновязи.       Сеньор важно спустился с коляски и не спеша направился к двери. Перед ним неожиданно дверь открылась и наружу вывалился подвыпивший мужчина. Сеньор едва успел посторониться, как тот рухнул ему прямо под ноги. Перешагнув через захрапевшего тут же во весь голос бедолагу, он вошел в задымленное и пропахшие едой заведение.       Сморщив нос, он прошел к стойке и заказал бутылку вина. Кинув на стойку монету, сеньор пробрался через узкий проход между занятыми столами к единственно свободному, стоящему рядом с открытым окном. Занавески надувались слабым свежим ветерком, который позволял дышать, не втягивая в легкие кухонные запахи и дым от сигар и трубок, сизым облаком скопившиеся под потолком. Он стал прислушиваться к разговорам, делая вид терпеливо ожидающего официантку с заказом.       Разговоры были обывательские, и сеньору они были совершенно не интересны. Он жаждал услышать скорбные новости. Тот, кто его ограбил, уже должен лежать на глубине шести футов под плотным слоем земли. За пару столиков от него в глубине заведения раздался грубый хохот, затем звонкий шлепок, заскрипел стул, и кто-то рухнул на пол, поливая себя остатками вина.       Подошедшая официантка поставила перед сеньором бутылку вина и откупорила ее нарочито медленно, как можно ниже склонившись перед сидящим господином, открыв жадному мужскому взору в открытом декольте свои прелести. Рука, затянутая в белоснежную перчатку, легла поверх руки девушки, она смело посмотрела сеньору в глаза, зазывно ему улыбнувшись. — Заработать хочешь? — тихо спросил сеньор, похотливо поглядывая то на грудь девушки, то на ее полные губы. — Следуйте за мной, мой господин, — тихо проговорила она, продолжая смотреть в глаза сеньора без тени стеснения.       Официантка, не выпуская бутылку из руки и пару стаканов, ловко уворачиваясь от мужских рук, старающихся шлепнуть, погладить или ущипнуть приятные выпуклости девушки, проскользнула к стойке бара. Подмигнув своему хозяину, она качнула бедрами, колыхнув юбками, и открыла дверь, ведущую в подсобное помещение. Девушка двинулась прямо по коридору, сеньор не спеша следовал за ней, не сводя глаз с узкой талии и широких бедер, обещавших неземное наслаждение.       Через час досадливо хмурясь, с кислой улыбкой, сеньор сел в коляску и принял от парнишки поводья. Удовольствие, полученное в объятиях любвеобильной и словоохотливой официантки, стоило тех песо, которые перекочевали из его кармана в руку чаровницы. Но… но полученные сведения не соответствовали его ожиданиям.       Теперь он крепко задумался над несколькими вопросами. Кого подозревать в первую очередь? Кто смог набраться смелости и проникнуть в святые святых? Как мог обнаружить тайник, вынести незамеченным ящики и остаться живым?!       Мысли о больной дочери покинули горячую от дум голову сеньора, он не видел дороги, по которой уверенно шла его лошадь, он не заметил, как мимо него проехала коляска с двумя мужчинами, которые беглым, но пристальным взглядом внимательно его успели рассмотреть. Сеньор пришел в себя только у коновязи собственного дома, когда коляска дернулась, резко остановившись. Лошадь фыркала, мотала головой, перебирала ногами, хлестала себя по бокам хвостом, отгоняя надоедливых насекомых. Сеньор кинул поводья подбежавшему груму, выпрыгнул из коляски и быстро зашагал в дом.