Моей бессоннице

      Последние выдохи лета рвутся из легких надсадным кашлем, бегут поскорее и подальше — на юг, где еще можно смешаться с настоящим светом. На их место приходит тоска, такая же хрусткая, как нити сизого дыма, запутавшиеся в падающих листьях попыткой удержать и вернуть хоть что-то. Это нерассказанная корочка тонкого льда на луже, это призрак никем не замеченной первой снежинки, стук серебряных колец друг о друга, дрожащий огонек сигареты в горькой ночи.       А после — непроходящий дребезг и шум, который только бы выдержать, только бы пропустить мимо или насквозь, неизвестно, что больнее, рана или потеря. Тонко, едва заметно — стекло в раме, оглушающе — дым и уголь железной дороги, на грани сознания — писк датчиков, усыпляюще — бесконечные каблуки по улицам, будто первые камешки горных обвалов, и благодарностью измученных мыслей — дыхание дождя: "Скоро закончится...".       Эта песня не из тех, что заводят хмурым вечером, она начинается в тот момент, когда лев обернется скромной и нецелованной, а забывается, как только уснет последнее слово, когда губы схватит холодом, когда лед почти остановит вдохи. Может быть, он оставит внутри что-то из июньского судорожного и нервного, августовского бессильного и усталого. Зато солнечного, как те частички всамделишного золота — его ведь все будут искать, понимаешь? Ищи скорее, дракон.