Подарок

      Отдав пальто и цилиндр проворному лакею, Мельбурн прошёл в малую приёмную своей резиденции и вызвал секретаря. Самыми срочными были записки к министру внутренних дел маркизу Норманби и руководителям Скотленд-Ярда о назначенном завтра на 10 утра совещании в Уайтхолле. Представителя профессиональных сыщиков и агентов с Боу-стрит премьер-министр лично не знал, но он будет приглашен лично Робертом Пилем. Участие зятя и вождя вигов в Парламенте — лорда Палмерстона также не вызывало сомнения. Самого же отца-основателя полицейской службы Англии и крестного отца лондонских «Бобби» не будет — его политический окрас мог раздражать министров-вигов. Городские же власти будут поставлены в известность о проводимых облавах не раньше, чем за час до назначенного времени. Таким образом, вероятность утечки информации максимально сводилась на нет.       Отдав необходимые распоряжения, Мельбурн мог, наконец, переодеться и с удовольствием отдал Хопкинсу свой помятый галстук. Он с юности имел привычку часто менять галстук на свежий, но в отличие от красавчика Браммеля не делал это по шесть раз на дню.       Освежившись после дороги и неожиданно долгого визита во дворец, он с удовольствием съел холодной телятины с соусом и каперсами, нежнейшего омлета со спаржей и выпил бокал красного вина. Этого хватило, чтобы подкрепить силы для запланированных на сегодняшний день и вечер визитов, и не впасть в дремотное состояние после беспокойной ночи в Брокете. Хопкинсу были даны подробнейшие инструкции, и через полчаса к крыльцу подали карету виконта без гербов, а сам камердинер восседал в ее глубине с резным сундучком на коленях.       Первой их остановкой по пути в Сити был хорошо знакомый Уильяму адрес по Флит стрит, 37. Карета остановилась у парадного крыльца под изящной вывеской банка «Hoare & co». Старинная эмблема в виде позолоченной кожаной бутылки красовалась чуть выше. За последние тридцать лет, что Уильям был постоянным клиентом этого старейшего частного банка Англии, здесь внешне ничего не изменилось, и они поднялись по мраморным ступеням к массивной двери с молотком.        Вот также давным-давно, семнадцатилетним юнцом, Уильям, удивляясь собственной отчаянной наглости, переступил этот порог. Катастрофа тогда была неминуема! Первый в жизни проигрыш немыслимой для его годового содержания суммы в 50 фунтов золотом, юношеское гордое обещание заплатить долг чести, чужие насмешливые лица вокруг, приятели, внезапно исчезнувшие из подозрительного игорного дома — все пронеслось калейдоскопом в голове Мельбурна, как будто случилось только вчера...       …Вот, он срывающимся фальцетом просит срочной встречи с управляющим, и на удивленный вопрос служащего о назначенном времени представляется своим настоящим именем.       Это был тот самый банк из далёкого детства, в который однажды, обычно жёстко контролируемая своим мужем, но сегодня свободная от чужих глаз, привезла его мать. В ожидании окончания ее разговора за закрытыми дверями кабинета, он сидел на высоком стуле личной приёмной владельца, отчаянно скучал, болтал ногами и досасывал мятный леденец, предусмотрительно выданный ему маменькой. Чуть позже невысокий седеющий мужчина проводил их до самого крыльца, внимательно посмотрев на юного отпрыска старинного рода и почтительно поцеловал затянутую в шёлковую перчатку руку визитерши. По настроению леди Мельбурн, маленький Уилл безошибочно уловил ее радостное возбуждение, что так редко посещало мать в стенах их огромного особняка на Пикадилли. Значит, их совместный визит в банк удался! Уиллу не составило труда дать слово джентльмена, что о посещении этого красивого дома он не проговорится отцу. Лёгкий поцелуй в щеку и осыпающаяся душистая пудра с ее завитых волос, защекотавшая нос, скрепили эту маленькую тайну. О дальнейшей судьбе ее тайного вклада в банк «Hoare & co», мать никогда при Уильяме не упоминала.       … Помня, как ребёнком мать однажды взяла его с собой в этот банк, где немолодой управляющий лично встречал виконтессу Мельбурн на пороге кабинета как особо важного вкладчика, он пришёл сюда в порыве юношеского отчаяния. По единственно знакомому ему адресу, других банков в Лондоне вчерашний выпускник Итона просто не знал. Проведя только две недели в родительском доме, ему не к кому было обратиться, негде было просить денег в долг…        Проблема была еще и в том, что сказать о проигрыше своему отцу, лорду Мельбурну, Уильям так и не решился. Их отношения и без того были не слишком тёплыми, в силу разных обстоятельств к своему второму сыну Пенистон Лэм был практически равнодушен. Его гордостью всегда был и оставался до самого последнего дня старший сын и наследник. Только мать и младшая сестра Эмили были искренне рады возвращению Уильяма из Итона в родное гнездо, младшие братья почти забыли его и держались особняком. День выплаты между тем неумолимо приближался.        …Хозяин банка и его бессменный управляющий на протяжении стольких лет, заметно постаревший сэр Чарльз Хор, сидел за массивным письменным столом, и только вежливо кивнул входящему юному достопочтенному Уильяму Лэму.       Несколько раз за время этого тягостного для него разговора, Уильям пытался встать и уйти, гордо неся свою голову навстречу неминуемому позору. Но что-то в справедливых и безжалостно правдивых словах старого банкира удерживало юношу на месте. Его щеки вспыхивали румянцем, а пальцы нервно теребили пуговицу пальто. Итог разговора поверг его в ступор. Деньги он получит как несовершеннолетний только под личное поручительство своей матери, виконтессы Мельбурн, к которой банкир питает всяческое уважение.       — Это все, что банк может предложить Вам, юноша! — отчеканил старик и строго посмотрел на Уильяма из-под густых седеющих бровей.       Ему как несмышлёнышу преподали урок, аристократической гордости был нанесён ощутимый урон, но злость на самого себя и свою детскую доверчивость, позволившую старшим приятелям втянуть его в сомнительную авантюру была ему тяжелее во стократ. Уильям смог произнести несколько вежливых слов и молча покинул кабинет.       Впереди его ждал непростой разговор с матерью. Все ещё прекрасная леди Элиза только укоризненно вскинула свои тёмные глаза на сына, но сама помочь ему не могла, уже успев истратить своё месячное содержание, безотчетно выдаваемое мужем на «булавки». Со свойственным ей тактом и безграничной любовью к своему второму сыну, она нашла весьма неординарный способ выплаты банку взятой в долг суммы, после погашения карточного "долга чести".       В оставшиеся месяцы до отъезда в Кембридж, Уильям составлял многостраничный каталог произведений искусств и книжных раритетов в городской усадьбе и загородном доме ее старинного друга — Джорджа Уиндема Третьего графа Эгремонта. Это позволило ему не только получить новые знания, существенно расширить свой кругозор, но и ближе познакомиться с этим незаурядным немолодым джентльменом. В качестве благодарности, граф сделал благотворительный взнос в один из многочисленных фондов вигов, патронируемых его матерью. Деньги с полагающимися процентами без промедления были возвращены банку и Уильям смог, наконец, почувствовать себя свободным. Урока, полученного в юности, ему хватило надолго — впредь он не играл в сомнительных, недостойных джентльмена местах и не ставил на кон средств, которых не было в его кармане.       Эта, почти забытая им самим история, неожиданно всплыла в памяти, когда в сопровождении служащего они подошли к такой знакомой двери кабинета нынешней владелицы банка — внучки сэра Чарльза.       Неожиданный личный визит лорда Мельбурна — давнего вкладчика банка и обаятельного джентльмена, откровенно порадовал мисс Терезу Хор. На ее худощавом бледном лице появилось подобие улыбки. Старая дева и уже признанный в банковском сообществе профессионал, буквально на мгновение превратилась в обаятельную молодую женщину.       Хорошо, что сегодня она задержалась чуть дольше обычного и может принять его сама. Ему, знакомому мисс Терезой несколько лет, было проще решать вопросы с ней, чем с одним из партнеров. Откинув ненужный апломб, и не тратя время попусту, она внимательно выслушала пожелания виконта и сделала пометки в своём блокноте. Задача была предельно ясна: завтра к полудню составить полный отчёт о состоянии его основного вклада, движении средств на текущем счёте и подсчитать приблизительную стоимость принадлежащих ему ценных бумаг. Кроме того, лорд Мельбурн хотел сейчас же навестить банковское хранилище и свой именной сейф.       В сопровождении личного камердинера лорда и вызванного в кабинет старшего кассира, отвечающего за доступ к этой части банка, они вчетвером спустились в подвал, оборудованный под хранилище и снабжённый солидной охраной.       После несколько утомительных проверок и записей в журнале учета посетителей, их допустили в небольшую комнату без окон, освещаемую свечами в напольном канделябре, где стояли рядами массивные личные сейфы клиентов. Они открывались поворотом двух ключей — самого владельца и банка, а также набором особого шифра.       Когда одновременно с банковским служащим они вставили в замок оба ключа, Мельбурн, закрыв широкой спиной свою руку, набрал тайный код на лицевой панели сейфа. Потянув ручку, он открыл массивную дверцу. Это послужило сигналом для выхода посторонних из помещения. Хопкинс, по своей годами выработанной привычке телохранителя, встал на пороге. Уже через несколько минут он наполнял привезённый сундучок аккуратными упаковками с золотыми соверенами и несколькими разнокалиберными бархатными футлярами, вручаемыми ему из рук в руки хозяином. Лязг металлической дверцы, поворот ключей и вот они с тем же почетным эскортом поднимаются в прохладный мраморный вестибюль.       Прощаясь, Мельбурн почтительно пожал руку хозяйке финансового царства и сказал несколько учтивых слов.        — Будьте уверены, милорд, мы все подготовим. Я буду ждать Вас ... к полудню — сказала всегда серьезная и деловая банкирша, но почему-то совершенно по-девичьи покраснела.       Экипаж с застоявшимися на холодной улице лошадьми, начал медленно набирать скорость. До Сити, по загруженным в этот закатный час улицам города, ехать было не меньше получаса. Уильям торопился застать директора Банка Англии на месте, но совсем некстати на его озабоченном лице промелькнула самодовольная улыбка. Он вспомнил чуть дрогнувшие пальцы и зардевшиеся щеки достойной преемницы недавно умершего старого банкира. Что ж, значит он ещё способен производить должное впечатление на женщин, и мисс Виктория Кент, такая нежная и желанная, по которой он уже определённо соскучился, яркое тому подтверждение.       Миновав громаду собора Святого Павла, медленно проплывающую за стеклом, Мельбурн протянул руку к шнуру, соединённому с облучком кучера и отдал короткий приказ. Он должен посетить ещё одно место, и уже через несколько минут они свернули влево в сторону улицы Чипсайд и въехали за границы Лондонского Сити. В отличие от своего суверена, премьер-министру не требовалось на это специального разрешения Лорда-мэра Сити. Да и королеве вряд ли бы пришло в голову появляться в этой части города, без особых на то причин. Этот средневековой ритуал свято блюдется до сих пор и Мельбурн прекрасно помнил ворчание старого короля Вильгельма, дяди Виктории, когда с соблюдением всех формальностей они наконец пересекли границу Сити. При большом скоплении подданных они посетили тогда новое здание Банка Англии, гордо возвышающегося над Треднидл-стрит. {      Проехав по узкой улице Короля, экипаж Мельбурна минул помпезный вход в контору Ллойда, и остановился чуть дальше у неприметной двери. Хопкинс с запиской виконта в кармане, ловко спрыгнул с подножки, моментально растворившись в недрах самого известного страхового дома. Через несколько минут он вышел в сопровождении чопорного немногословного служащего, отвесившего виконту старомодный низкий поклон, и незамедлительно проводившего его по служебным коридорам к нужному кабинету. Огромный зал, где за дубовыми перегородками заключались сделки, оформлялись страховые документы и висел знаменитый колокол Ллойда, остался в стороне от их маршрута. Велик был шанс встретить там случайных знакомых или быть узнанным, что в планы Мельбурна явно не входило.       Спустя четверть часа Уильям уже садился в свой неприметный экипаж, вплотную поданный к невысокому крыльцу. На лице его явственно читалась досада, ведь получив исчерпывающую консультацию человека, в профессионализме и скромности которого он не мог сомневаться, ответ для него выходил однозначно отрицательный. Ни его авторитет, ни положение первого чиновника государства на незыблемость английских законов и практику заключения страховок никак не влияли. Пара дельных советов, данных виконту при прощании, сгладили неловкую концовку их разговора. Мельбурн оставил на столе своего визави невысокий столбик из золотых, в благодарность за предоставленную консультацию и время, выделенное для него в плотном графике, но не за «молчание».       Конфиденциальность была безусловным атрибутом этих стен, иначе контора Ллойда никогда не смогла занять своё нынешнее доминирующее положение главного страховщика Сити.       На этих узких улицах развернуть карету и вернуться на относительно широкую Чипсайд-стрит было непросто. Поэтому проехав вперёд и забирая вправо, они по улочкам старого еврейского квартала в самом сердце Сити выехали на угол искомой улицы.}       Перед крыльцом монументального здания Банка Англии с классическим порталом, украшенным колоннами, среди экипажей, ожидавших своих хозяев, Мельбурн приметил карету со знакомыми гербами. Удача явно поджидала его в конце этого долгого пути. Он неспешно покинул свой экипаж, оставив Хопкинса на страже ларца, и направился внутрь здания.       Вышколенные лакеи подобострастно согнулись в поклоне, узнавая посетителя, и проводили его в просторный холл. Снимая цилиндр и пальто, виконт ещё раздумывал о предстоящем в этих стенах разговоре, когда увидел знакомую, крепко сбитую фигуру, спускающуюся по широкой лестнице. Встреча с канцлером казначейства была неожиданной, но очень своевременной. Ведь нового главу банка, к которому он приехал, и недавно назначенного на должность, Мельбурн знал пока плохо в отличие от Френсиса Бэринга, барона Нортбрука, члена его кабинета. Они тепло поздоровались, обменялись парой фраз и, почти синхронно надев пальто, вышли на морозный вечерний воздух.       Их взаимная симпатия зародилась всего несколько лет назад, когда Уильям ближе познакомился с кандидатом на этот высокий пост в его правительстве. Барон Нортбрук был моложе виконта, но опытен в финансовых вопросах, строг и взыскателен как начальник казначейства и обаятелен как человек. Его поздняя женитьба и любовь к размеренной семейной жизни были притчей во языках среди прожжённых политиков и старых холостяков-министров. Однажды заехав по срочному делу на дом к барону, Мельбурн застал человека, занимавшего в иерархии государственной службы страны четвертую позицию, играющим с пухлыми близнецами- «херувимами», повисшими на его локтях и весело болтающих в воздухе ногами. Эта картина затронула в душе виконта чувствительную болезненную струнку, и он нарочито быстро уехал из этого тёплого дома, наполненного до краев простым человеческим счастьем.       Решено было ехать в клуб «Атениум» на Пэлл-Мэлл, где всегда можно найти уединенный уголок и переговорить без лишних глаз и ушей. Они тронулись с площади почти одновременно, окончательно покидая Сити и держа путь в сторону Вестминстера. Мельбурн не тратя время даром, дал своему камердинеру распоряжения на оставшийся вечер и утро. Дел требующих его внимания было ещё много, но виконт рассчитывал провести этот вечер с максимальной пользой в стенах самого тихого и интеллектуального мужского клуба Лондона. Руководствуясь расхожим мнением, что нет такой проблемы, которую нельзя было решить в клубе за час с бокалом шерри, джентльмены выбрали это место на полпути к своим городским особнякам. Барон, как человек семейный торопился вернуться домой к обеду, но срочность вопроса заставила его поменять планы.       Здание «Атенеума», построенное по проекту Децимуса Бертона в 1830 году, по праву считалось одним из самых элегантных классических зданий в Лондоне. Единственной женщиной в его стенах, с которой мирились джентльмены, была статуя Афины Паллады на фронтоне. Это правило было краеугольным камнем мужского восприятия мира и строго соблюдалось с момента появления в конце XVII века первых закрытых клубов для джентльменов.       Мельбурн отпустил свой экипаж, и они с канцлером, как завсегдатаи были дружелюбно встречены легендарным неподкупным дворецким клуба, зорко следящим за вновь прибывшими гостями. Мельбурн был давним и почётным членом этого храма интеллектуальной мысли, в других клубах он появляется значительно реже. В клубы, традиционно поддерживающих тори, он не ходил принципиально, другие же были ему неинтересны как своей направленностью, так и кухней. В легендарном «Олмаксе» с его балами и хорошенькими дебютантками он не бывал со времён молодости своей сестры, тогда ещё в первом замужестве графиней Каупер. Сначала семейный статус и связанный с ним скандальный шлейф, а затем и жирный крест на устройстве личной жизни, мешали Мельбурну переступить его порог.       Прославленный герой войны с Наполеоном и кумир англичан, герцог Веллингтон спасовал однажды перед матронами этого пафосного заведения и был развернут ими на пороге. На нем были дневные брюки, но не полагающиеся для вечера шелковые панталоны! Прошли долгие годы, и теперь сама леди Палмерстон числилась в дамах-патронессах…       Им отвели уютный кабинет на втором этаже, свежие газеты и бокалы с шерри красовались на низком столике рядом с кожаным диваном. Ничто не мешало их беседе.       На вопросы Мельбурна, бароном давались краткие, но исчерпывающие ответы — он владел ситуацией и все вопросы работы Главного банка страны были в его руках и под неусыпным контролем. Он посоветовал Мельбурну для решения конфиденциальных вопросов, связанных с договором хранения и сейфохранилищем, обратиться минуя высокое начальство, к старшему клерку особого подразделения, которого он давно и хорошо знал. Записка к нему была тут же написана рукой канцлера на фирменной дорогой бумаге клуба и отдана Мельбурну. Они подняли бокалы с рубиновым напитком за удачу и перешли к следующему вопросу.       Посвятив в общих чертах канцлера казначейства с повесткой завтрашнего заседания в Уайтхолле, Мельбурн заручился его поддержкой в вопросе выделения Парламентом дополнительных средств на работу полицейских служб страны и создания особого премиального фонда.       Они допили шерри и поднялись, Фрэнсис Бэринг откланялся и поспешил к выходу, лорд Мельбурн сложил его записку в карман — завтра она будет ему весьма кстати!       Ужинать в клубе в повседневном костюме категорически не приветствовалось, а в одиночестве было mauvais ton. Надо подняться с уютного дивана и ехать домой, вызвав запиской свой экипаж с Довер-стрит, но Уильям продолжал сидеть на диване и рассеянно листать сегодняшнюю «Таймс».             В приоткрытую дверь уединенного кабинета неожиданно втиснулась высокая фигура зятя. Лорд Палмерстон был как всегда кстати!       Наедине без лишних ушей, они давно перешли на «ты» и сейчас их диалог вряд ли напоминал великосветскую беседу. Лорд Генри прикрыв за собой дубовую дверь, сел напротив в кресло и Уильям ознакомил его с текущей диспозицией.       — Королева высказывает недовольство твоим самоуправством и нежеланием считаться во внешней политике с ее мнением, Генри. Учти при малейшем промахе она захочет твою голову на блюде! — начал Уильям свою «воспитательную» речь.       — Неужели нельзя быть с нашей маленькой королевой более покладистым и терпеливым? Она ведь женщина, властная, нетерпеливая, но женщина! Тебе же всегда удавалось убедить ее в своей правоте! И поступать сообразно интересам страны, жёстко, но неуклонно.       — Она заметно изменилась за последний год, Уильям! Разве ты этого не видишь? Мельбурн молча кивнул. — Может повзрослела, а может муж нашёптывает и настраивает против меня… Он немец и не должен лезть во внешнюю политику страны! Он стал подданным Соединенного королевства меньше года! — сказал министр с горечью. — Ты же знаешь, какой объём работы мы выполняем в министерстве. Даже твой брат уже который год не может навестить родину из-за занятости и ответственности, что лежит на каждом нашем дипломате.       Уильям не делал попыток возразить — Фредерик Лэм, младший брат Мельбурна действительно давно не возвращался с континента, в ранге полномочного посла Англии пребывая при разных европейских дворах. Они не виделись несколько лет и общались исключительно по переписке.       Мельбурн встал, подошёл на цыпочках к двери и резко ее распахнул, в коридоре было пусто. Он опять плотно закрыл ее и вернулся в объятия кожаного дивана. Им предстояло обсудить те сведения, что ещё сегодня днём излагал Роберт Пиль в кабинете принца.       Лорд Палмерстон по своей, годами выработанной привычке, молча слушал Уильяма и только потом задал два-три уточняющих вопроса. Безопасность королевы, полумифическая организация «Молодая Англия» и возможная активность ирландских националистов в самом сердце страны, его беспокоили и по отдельности и в целом. Они обсудили детали и выработали основной план завтрашнего совещания. По ирландским активистам, лорд Генри обещал навести справки в своей особой "разведслужбе" при министерстве.       За окном повисла непроглядная декабрьская тьма и Мельбурн вспомнил о времени и об ужине, на который он не сможет расчитывать в этих стенах. Лорд Палмерстон выразительно хмыкнул: — Я как "отец-основатель" имею здесь больше привилегий, чем кто-либо. К черту условности и запреты! Идём наслаждаться хорошей едой и пить отличнейший бренди! — и они спустились вниз, в ту часть клуба, где джентльмены исправно служили Бахусу и поглощали в приятной обстановке лучшие творения знаменитого французского повара.       Уильям, сидя за накрытым столом в компании своего зятя, впервые за день смог отпустить напряжение этого бесконечно длинного дня, насладиться лёгкой светской беседой и отличным ужином. Ближе к полуночи карета Лорда Палмерстона вернула его по заснеженным улицам в городскую резиденцию на Довер-стрит.       … Минувший день полный хлопот и переживаний оставил свой след в уставших глазах и на отяжелевших веках виконта Мельбурна. И добравшись наконец до своей спальни, он моментально уснул едва коснувшись щекой подушки, так и не задув оставленную на туалетном столике свечу. Завтра, 29 декабря 1840 года его ждали многочисленные дела, от благополучного разрешения которых зависела как судьба страны и королевы, так и его собственное будущее.