i
«А если бы я не отступила — меня бы снесли. И никто, стоящий позади бы не поймал меня.»
Хрустнув пальцами, девушка осознала, что ее настроение опустилось еще ниже от ее же мыслей, технически, она сама рыла себе яму, размышляя об этом. Поднявшись на нужный этаж, Рианнон шла по школьному коридору, прижимая учебники, которые уже осточертели, но она не испытывает агрессии, только очередную усталость, ближе к себе, надеясь не выдать, как я ей неприятно находиться в этом месте, в месте, где ей не просто «неприятно» находиться, но и физически больно. Пройдя мимо компании ребят, либо ее ровесников, либо старших на год, она морщится, чувствуя запах никотина, которыми были пропитаны их одежда, волосы, словно они сами пропахли этим противным запахом; кусает губу, не делая резких движений, давит зубами, стараясь не прокусить — Дороти не любит вкус крови. Эти взгляды, направленные на нее заставляют нервничать сильнее: он нее ничем не пахнет, она прилично одета, она почти отличница, она не делает людям ничего плохого, тогда, черт возьми, почему к ней такой отношение, словно она — серийный убийца, перерезавший какую-нибудь деревушку. От волнения она внезапно хватается на цепочку на шее, тормоша своеобразный кружое на ней — помогает успокоиться. Задевая костяшками участок шеи, она морщится, словно обжигается чем-то — Рианнон вообще не сильно любила касаться собственного тела, особенно шеи, что уж говорить о касаниях посторонних, которые сравнивались, даже не с ожогом, а словно ее насквозь прошибает молнией, и все это бы сопровождалось горением в зоне прикосновения, она даже не позволяла бабушке — единственному близкому человеку, касаться ее волос, когда та желала причесать ее «маленькую принцессу». Оглядываться, оторвавшись от раздумий и выходя из своих мыслей, она смотрит за спину — она всегда оборачивается, по несколько раз на дню, чтобы убедиться, что за ней никто не идет. Но в то же время ей не нравится, когда позади нее нет никого.Противоречит сама себе.
Ходячее противоречие... или недоразумение
Опять сжимаю кулаки от злости, даже не на других, а на себя, за то, что позволяю им это делать, за то, что не могу надеть маску безразличия, продолжая злиться и показывать эмоции, забавляя их. «Я не люблю, когда надо мной смеются, но гребанная школа заставила меня засунуть то, что я не люблю, далеко и поглубже.» Поднеся его ко рту и кусая костяшки, дергаюсь от боли, когда задеваю ссадины, оставленные раннее. «Нужно быть осторожнее.»
Продолжаю идти, то и дело оборачиваясь, замечая, как люди смотрят на меня: внутри вновь все сжимается от этих взглядов, направленных на меня: эта стабильность угнетает, я устала от этой рутины, которая преследует меня изо дня в день, я устала от собственной беспомощности — даже не могу ничего противопоставить тем, кто высмеивает меня, заставляя чувствовать себя дерьмом, и им плевать на мои чувства. Тогда почему мне не плевать на их чувства, почему я боюсь, что люди подумают обо мне, а они нет, почему их не заботят чувства других? Я-я... устала от жизни — в чем ее смысл, если мы все всё равно, рано или поздно, умрем. Кто-то раньше, кто-то позже, кто-то через несколько лет, а кто-то прямо сейчас — это неизбежно, так почему бы просто не приблизить то, чего предотвратить мы не в силах. То, что наступит, несмотря на желание жить, несмотря на то, что, возможно, есть люди, которые держат тебя в этом мире, но никто не застрахован, никто не живет вечно — все мы рано или поздно умрем. Кто-то может смириться, а кто-то будет бороться за максимально счастливую жизнь, желая прожить ее, как подобает, желая продлить счастливые моменты, чтобы тебя помнили, чтобы даже после смерти тебя не оскверняли. Просто те, кто сдались не просто перестали бороться, они не боятся умереть, не боятся смерти, не пытаются продлить то, что рано или поздно закончится.
Дороти Рианнон была тем человеком, который сдался. Была тем человеком, у которого просто не было сил бороться с жестокостью современного мира: ее ранимая, слегка романтичная, отчасти наивная натура не справлялась с тяготами двадцать первого века самостоятельно. Нет, это не значит, что она — безответственная и несамостоятельная, исключено, это значить лишь то, что выживать в одиночку — выше ее сил, что противостоять напору неадекватных подростков, которые желают получить страдания других людей, скрывая свои собственные — вот оно, ее слабое место. Именно такая Дороти закрывалась в себе, ее окутывала тьма, заключая в свои оковы и выдавая другую Дороти Рианнон, которая— Имей мужество существовать, — так всегда говорил Дэн, когда депрессивность его подруги выходила из-под контроля, когда она прекращала слушать его — единственного человека ее друга и решала умничать, не задумываясь о последствиях, когда она была настолько угнетена собой и своими проблемами, что готова была прямо сейчас подняться на крышу собственного дома и полететь камнем вниз, лишь на мгновение почувствовав боль, а затем умереть. И никто не знал, какую боль: физическую, при соприкосновении с землей, или же душевную, во время самого полета, когда внутри нее будут дробиться органы и когда кнопки «вернуть назад» уже не будет. Хауэлл терпеть не мог этого, хотя сам-то был не лучше: Дороти не слепая, она видит, что он, несмотря на всю его поддержку, сломан, что его тоже гложет боль изнутри, он тоже не железный, рано или поздно — он бы сдался, не смог бы сдерживать эмоции вечно, она знала, что он — не кукла, на лице которой всегда будет улыбка, он — человек, и от тоже чувствует, он тоже страдает, только не показывает этого. Просто два сломанных подростка нашли друг друга и теперь они стараются не дать друг другу утонуть, в то время, как они уже давно захлебывались внутри себя.
Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Взглянув на своих одноклассников, девушка отводит взгляд, зная, что они смеются над ней, над ее именем, над ее семейными проблемами, родителями, никто ей не поможет, никто не посочувствует ей, а ведь она, хоть и не показывает этого, нуждается в этом. Она никому не нужна. Она не хочет быть слабой в глазах ее сверстников: они ее высмеивают, из-за чего ее самооценка падает ниже Марианской впадины, они ее бьют, из-за чего ссадины и синяки нужно прятать под длинными рукавами и воротами кофт от бабушки, ведь Дороти Рианнон не хочет разочаровать хотя бы ее. Она не говорит ей о своем состоянии, а если милая старушка все таки заметит, то Рианнон будет ссылаться на учебу, на вопрос: «Как дела у твоих друзей?», девушка стабильно отвечает: «Все в порядке, Ба», хотя глубоко внутри что-то сжимается от наглой лжи. — Кто назовет ребенка Дороти? — рыжеволосая поворачивается, услышав свое имя, не то, чтобы она горела желанием контактировать с кем-то, она так редко слышит свое имя без этой привычной издевки и сарказма, которыми кишат ее одноклассники. Словно уничтожать им больше некого и они желают добить того, кто не будет бороться, — Ее родители словно знали, что их дочь будет посмешищем. — И вновь этот смех, не одного человека, а целой компании: девушку никогда не унижали «один на один», им нужна была ее реакция, чтобы поднять свой статус, чтобы их зауважали в своем круге общение. Все те, кто опускал ее самооценку делали это, чтобы подняться.Эгоисты.
Сдерживая подступающие слезы, глаза, цвет которых всегда был непонятным и менялся от обстоятельств и внешних факторов, заблестели от слез, которые девушка отчаянно отказывалась выпускать: она не должна сдаваться и реагировать на их издевки — они неоригинальные, абсолютно каждую из них она уже слышала, и уж точно не один раз. Она не должна ронять слезы перед теми, кто ее итак унижает, она не должна опускаться еще ниже, в глазах ее зачерствелых одноклассников, сердце которых прогнило насквозь.«Главное - не забывать дышать»
Я должна сосредоточиться и дышать. Дыши, Дороти Рианнон, не смей ронять слезы, ты — сильная, докажи это хотя бы самой себе. Я глубоко вздыхаю и выдыхаю, чувствуя, как начинаю успокаиваться, что не может не радовать. Я начала замечать за собой, что когда застреваю в своих мыслях — все равно не останавливаюсь и продолжаю блуждать по школе: это я так хорошо обхожу людей или это они расступаются передо мной. От нежелания контактировать, естественно. Я начала относиться к этому спокойно уже в девятом классе, но к произношению собственного имени в стенах этого здания я не могу привыкнуть до сих пор, так странно, вместо привычного: рыжих девушек в средневековье сжигали на костре, рыжие — бесстыжие, поговаривают, что все рыжие — шлюхи, я слышу «Дороти Рианнон». Не люблю свое имя. Не люблю свою фамилию. Не люблю себя в целом. Если же я не люблю саму себя, то в чем смысл моего существования? Что, если меня высмеивают в школе не просто так, что, если я — урод, которого будут гнобить до остатка его дней: в университете, на работе, везде, где я не появлюсь — на меня будут бросать косые взгляды, словно я — не человек, словно у меня огромное пятно на все лицо, других причин пялится на людей без повода я не вижу. Черт, не люблю, когда на меня смотрят, но, мои одноклассники, да и вообще все ученики заставили смириться с этим комплексом, но я до сих пор не люблю зрительный контакт. Даже не то, что не люблю его, скорее боюсь до дрожи в коленях: я буду смотреть себе в ноги, на искусанные руки, сквозь человека, за него, но не в глаза. Глаза — зеркало души, что если кто-то поймет, что со мной происходит, что, если люди сочтут мою душу... не такой, и станут не любить еще больше. Я просто не хочу, чтобы меня читали, как раскрытую книгу. Но я не желаю оставаться загадочной и таинственной — это привлекает внимание, а мне это не нужно. Вернее, еще больший интерес к моей, асоциальной персоне. «Ходячее противоречие». Хорошо, что мои ровесники не знают о том, что я — еще более страннее, чем они думают, потому что еще одного прозвища я точно не выдержу.
Рыжеволосая делает очередной неуверенный шаг, но, споткнувшись об собственную ногу, чуть не упала, вовремя схватившись за стенку: девушка не ела несколько дней, так что держать равновесие было довольно проблематично, голова часто кружилась и, порой, она замечала какое-то движение в пустой комнате. Галлюцинации? Или Дэн?...В панике осматривая помещение, оглядываясь по сторонам и стараясь угомонить бешено скачущее сердце. Ноги словно стали ватными, отказывались слушаться и, ради сохранения равновесия, Рианнон впечатывается спиной к стене: имея опору за собой она чувствует себя в безопасности, но в то же время ей некуда отступать в случае чего. Противоречит сама себе. Она еле дышит, дыхание рваное, паника овладела им, делая его настолько неконтролируемым девушкой, что той становилось еще страшнее. Все то, что она не контролировала — заставляло ее волноваться. В комнате темно, а выключатель на противоположном конце комнаты и у нее не хватит смелости подбежать к нему. Он знал это. Слезы начинали медленно капать с ее глаз — она не хочет, чтобы произошло то, чего описать нельзя. Она не сумасшедшая. — Просто не хочешь меня отпускать, — до боли знакомый голос заставил девушку закричать от переполняющих изнутри эмоций. Крик резал слух девушки, он был настолько громким, что отдавался в ушах, чувства захлестнули ее, голос в голове прошелся по тонкому льду. Одно предложение резало сердце, потому что это было правдой — спустя столько месяцев, она не может смириться с тем, что потеряла его. Дороти всхлипывает и она чувствует этот ком в горле, чувствует эти спазмы, которые не дают дышать, они лишь усиливают нарастающую панику. Она до сих пор не смирилась с его смертью, но так и не может принять очевидного. Присутствия ее лучшего друга. Медленно сползая по стене вниз, девушка прижимала руку ко рту, заглушая всхлипы, сжимая глаза до боли, не желая видеть его, не желая видеть того, чего, по сути, не существует. Она вновь противоречит себе, вновь не согласна сама с собой: она не хочет видеть того, чего не существует, но в глубине души верит в то, что это реально. Слезы продолжали безостановочно течь, скатываясь по щекам и оставляя за собой влажные дорожки, они не позволяли истерике прекратиться, руки дрожали, а при каждой новой попытке сказать что-то голос ломался. — Прими мое существование. Дороти Рианнон вновь кричит, надеясь заглушить голос в голове собственным криком. Попытка ответить не увенчалась успехом и девушка продолжала шумно всхлипывать, открыв глаза и смотря на стенку напротив нее. — Ты мертв. — Уверена? Девушка медленно подползает к прикроватной тумбочке, на которой стоит ночник: она не понимала, зачем это делает, она вообще не понимала, что сейчас происходит, она просто сверлила взглядом стенку, не имея никакой причины на это, ведь голос шел из головы. Рианнон двигается ближе, делая движения медленными, боясь сделать что-то не так. Сделать что-то не так в чем? В ситуации, которую она даже не контролирует. Тянется к светильнику, и, нажимая кнопку у его основания, прикрывает рот рукой, сдерживая очередной крик, когда видит тень, скорее всего мужскую, словно кто-то облокотился на стенку спиной. И она догадывалась, кем был этот кто-то.
Выпрямившись, Дороти вновь осматривается, и, на удивление, многие потеряли интерес к ее неинтересной персоне — возможно просто нашли занятие продуктивнее, чем смотреть на... на Дороти Рианнон. Тяжело вздохнув, девушка обращает внимание на довольно доброжелательную компанию ребят.Раньше все мне тут такими казались.
Заметив широкую улыбку темноволосого парня, девушка, не то, чтобы корчится, скорее морщит носик от непривычного позитива со стороны окружающих ее людей: обычно все корчатся, заметив ее присутствие еще за несколько метров. Дороти разглядывает всю ту же кампанию, смотря так, чтобы они не заметили, что она смотрела на них: не хватало еще, чтобы единственные ребята в школе поменяли свое отношение с нейтрального на резко негативное. Темные волосы, морщинки около темных глаз, которые появляются при широкой улыбке, одновременно с милыми ямочками на щеках, даже смотря на довольно большом расстоянии можно было заметить родинки, которыми буквально было обсыпано все лицо, которое, кстати, было до невозможности бледным.Быть может он — северянин? Не знаю, не могу утверждать точно.
Оторваться от созерцания темноволосого парня заставил звонкий смех рядом стоящего блондина, на смех которого, кстати, обернулось еще несколько человек. Он смеялся так... по-настоящему, так, по-живому, от него веяло чем-то человеческим. Находясь с ним волей-неволей чувствуешь тепло, растекающееся не по телу, а по сердцу. Возможно, его голубые глаза цвета зимы могли показаться холодными, но его энергия, которая лезла буквально из всего, его теплота, которую он создавал, возможно, сам того не подозревая, создавала не ощущение «холодной» зимы, а зимы с приятным солнцем, которое заставляет находиться на улице, не отпускает домой. И тебе действительно хочется провести там как можно больше времени.Странное сравнение.
Возможно, некоторые могли думать, что его открытость людям, его улыбчивость и позитивное настроение двадцать четыре часа в сутки были несомненным плюсом для него, ведь проблем с социализацией у него не будет, ему будет легко устроиться на работу, заводить новые знакомства и подбадривать неуверенных в себе людей. Не то чтобы Рианнон было не согласна с этими людьми, возможно она думала немного иначе. Впрочем, как и всегда.Это, безусловно, хорошая черта характера, но если он такой только для людей, а придя домой он не может контролировать себя и свои эмоции — это уже совсем другое.
Встряхнув головой и подумав о том, что это не ее дело и нужно прекращать сверлить эту кампанию взглядом, Дороти делает шаг, покрутив в руке цепочку на шее, легонько дернув, вскоре отпустив.Сжав разжав кулаки, я давлю на виски, не сильно волнуясь о том, что на меня могут странно покоситься: я порой не отдаю отчет своим действиям и это смущает не только меня, но и окружающих, я думаю, хотя, разве до меня есть кому-то дело? Не думаю. Я редко смотрю на людей, но на этих ребят почему-то захотелось, какая-то тяга на подсознательном уровне — такое редко бывает, поэтому я просто не устояла. Это довольно странно. Вся моя жизнь предельно странная. Вновь поворачиваюсь и сразу резко двигаюсь влево, уворачиваясь от летящего в меня теннисного меча. Реакция. Не уверена: кинули ее специально или нет, но сам факт того, что его кинули и кинули в меня. Проходит немного времени, чтобы я успела сообразить, что когда отскакивала в сторону — врезалась в кого-то
— И-извини... — заикнувшись, продолжает, — ...те, я-я не хотела...«Чертчертчертчертчертчертчертчерт»