Сердце-обличитель

«Я мертва. Да, видимо, я умерла. Но где я?» – она сидела на койке в больнице. Горел холодный свет. Вокруг царила стерильная чистота с отвратительным запахом. Маринетт была совершенно одна. Люди словно повымирали. «Или я сплю? Но… Нет. Наверное, нет. Слишком все реальное», – брюнетка слезла с койки и подошла к двери. «Конечно, я умерла. В автокатастрофе. Было очень больно. Но… почему я здесь? Что это за странное место?» Дюпен-Чен открыла дверь и выглянула наружу. Никого. И она не стала криками обращать на себя внимание. На всякий случай. Так, мало ли чего. Было страшновато, но она смирилась. С годами, человек ко всему привыкает; первичные чувства тускнеют на общем фоне уже приевшегося настоящего. Девушка привыкла, что ее кожа больше не чувствует тепла от солнца, родители приходят почти каждый день ровно в четыре и ставят в вазу новый букет цветов, Алья все-также пытается выяснить причину исчезновения ЛедиБаг, а Кот Нуар в одиночку патрулирует улицы Парижа. Маринетт изредка бросает потухший взгляд на свое бледное тело и тяжело вздыхает – сколько лет прошло с момента автокатастрофы? Что было причиной? Она уже не помнит всех подробностей, зато боль отчетливо застыла в висках, отдаваясь эхом в затылке. Словно это было вчера. И вот, потом возник этот белый коридор с кучей закрытых дверей. С любопытством оглядывая окружение, она проходила все дальше и дальше, но скупой интерьер не менялся. Дверей было много, но ни одна из них не поддавалась. Всего один раз Дюпен-Чен удалось открыть дверь на половину, но это было пустой тратой времени. Маленький лучик света скользнул по темному полу и через секунду дверь вновь захлопнулась с той стороны. – Именно через веру, подсознание и внутренний мир можно проникнуть в другие миры. А ведь я долго думал, как это можно сделать. Хм, возможно ли, что другие способы могут помочь уйти из моего настоящего мира? Вряд ли. Я не верю. Внутренний мир – тот самый мостик между одной реальностью и другой, который я искал. Осталось только… выбраться отсюда… – Она слышала этот голос всего раз после аварии, но не видела кто говорил. Могло ли это что-то значить и кому именно он мог принадлежать – брюнетка не знала. Тикки ее не слышала, никто не слышал. Здесь Дюпен-Чен была совершенно одна. Маринетт могла долго гулять по этому месту, пока в итоге не оказывалась там, где хотела. Яркий свет в коридоре на миг заполнил все пространство и вот, через мгновенье, она уже стояла у собственной койки, потупив взгляд. Мать сидела так близко, что стоило протянуть руку и, казалось, пальцы ощутят мягкую ткань белого свитера, но нет. Ладонь в очередной раз прошла насквозь, брюнетка отдернула руку, прижала к груди. Теперь такое происходит почти постоянно, а ведь раньше ничего подобного не было. Некоторые обрывки фраз иногда «долетали» до матери, как писк комара над ухом. Может и в этот раз получится. Дюпен-Чен сжала губы в тонкую линию – нет, не выйдет. В прошлый раз не вышло и в этот раз не выйдет. Но она вновь попыталась: – Мама, я здесь! Я тут! – Девушка замахала руками, переместилась с одного места. – Я рядом, мам! Посмотри на меня, пожалуйста! – Маринетт… – На минуту Сабина отвлеклась, перевела взгляд с дочери на окно. «Заметила?» – Обрадовалась девушка, отойдя в сторону. – Папа сегодня не сможет прийти, милая, так что, – женщина накрыла ладонь дочери своей, сжав пальцы. Она еще несколько минут молча всматривалась в собственное отражение, пока на глаза не стали наворачиваться слезы. Нет, так не пойдет, она должна быть сильной. Она должна держаться ради нее. Улыбка вновь возникла на лице; натянутая, фальшивая. – Мы с отцом придем завтра. Ты только держись. Сабина удивлялась насколько неподвижна и безмятежна ее дочь; черты лица спокойны, дыхание медленное и равномерное, глаза закрыты. Казалось, она просто спит. – Когда ты поправишься, мы обязательно съездим к бабушке в Китай. Я обещаю, – правая рука женщины легла на лоб. Ощущение слабого тепла возникло в районе затылка и разошлось по телу электрическим импульсом. Дюпен-Чен приложила два пальца к виску, ощущая нечто новое. Раньше такого не было. Нет, она больше не чувствовала тепла ее рук так четко, как раньше. Сейчас «тепло» становилось смесью новых эмоций, не сулящих ничего хорошего. – Нужно выкинуть дурные мысли из головы и найти способ вернуться в собственное тело, только как?.. – Бросив озадаченный взгляд на потолок, Мари призадумалась – кто ей может помочь? Тикки не слышит, Нуар тоже. – Ах, все намного сложнее, чем кажется на первый взгляд, – брюнетка начала мерить шагами палату. Во-первых, она сама настояла на том, что не стоит раскрывать их личности, во-вторых, время здесь, в реальности, и время там, в коридоре, разное. Пятнадцать минут в там равны двум с половиной часам тут. И как бы прискорбно это не звучало, но одно время накладывалось на другое, оставляя отпечаток. Сутки пролетели так быстро, что внутри вновь возникло то самое ощущение – она снова проживает один и тот же день. Наблюдает за рассветом, откинувшись на крышу какого-то здания, затем, как Париж медленно наполняется людьми и безлюдные улицы оживают. Нечто подобное уже было вчера и позавчера и несколько дней назад, да и на прошлой неделе. Раньше Маринетт не обратила бы на такие мелочи внимания, но сейчас… Что-то изменилось.

***

Иногда наступает время, когда тебе больно улыбаться. Весна, осень, хотя это не имеет значения. Невыносимо больно видеть их улыбки, почти так же больно, как улыбаться самому. Мыслить просто, как и остальные. Видеть тоже, что и остальные. Хотя кто решил – можно или нет? Те, с ухмыляющимися лицами? Хватит… Хлоя старается прекратить думать об этом, а в голове так и крутиться заевшая пластинка с повтором – когда-то и ты была такой. Да, когда-то, но определенно не сейчас. Наложив на лицо последние штрихи, Буржуа закрывает зеркальце и убирает в сумку. Сабрина оживленно что-то рассказывает, но блондинка давно ее не слушает. Нужно стереть с памяти все, что напоминает о прошлом. Выкинуть и сжечь дочерна, до пепла. Чтоб не осталось ничего. Но от прошлого не так-то легко избавиться, стоит выйти из лимузина, счастливые лица бросаются на глаза в первую очередь. Да, когда-то и она была именно такой. Беззаботной. Злость вскипает с новой силой, но на лице возникает улыбка – да, у нее своеобразный характер. До конца не сформированный, состоящий из обрывков разных лиц и масок. Где-то на самом дне затерялась настоящая Хлоя Буржуа. Погрязла в трясине по самую голову. И желательно ей остаться там навсегда. – Что это у тебя такое? – Схватив край вязанного шарфа, что обвивал шею Сабрины, она брезгливо поморщилась. Ведь знает же – Ренкомпри не сможет ответить ей. Будет глотать слова при произношении, отводить взгляд в сторону, лишь бы избежать конфликта. Она слабая, блондинке ее порой жалко, но не всегда. – Это подарок. – Какая безвкусица, выкинь. Хлои Буржуа, по сути, больше нет. Есть избалованная дочь мэра – Андре Буржуа – с кучей разных образов и масок, которые меняются в течение дня, подстраиваясь под ситуацию. Или ей так просто кажется? Ведь легче не становится от правды, которую знаешь только ты. Да, она могла солгать всем, кроме себя. Себе лгать не получится. Иссиня-голубое небо и оранжево-красное солнце раздражает. Этот яркий свет невыносим. Сабрина вновь замечает, как подруга достает те самые темные старомодные очки и цепляет на нос. Натертая переносица болит, но на лице блондинки не дрогнул ни один мускул. Теперь солнце не так режет глаза, но смотреть на него по-прежнему противно. Очень часто хочется найти большой камень и швырнуть в небо, прямо в центр, туда, где радостно сверкает желтый диск, разбив его, словно стекляшку. Хлоя Буржуа затерялась среди тысячи лживых масок, осколков воспоминаний из безрадостного детства. Где-то там она и должна остаться и больше никогда не выходить наружу. Бросать колкие фразы направо и налево, совершенно пренебрегая чувствами других – ее конек. Но это мнимое чувство превосходства не приносит никакой радости. Лишь подчеркивает ее собственные комплексы черным маркером, но она смирилась с участью одиночки и эгоистки. Ее отец точно такой же человек, а она всего лишь подражатель или копия оригинала. Заняв свое место, блондинка замечает растерянный взгляд подруги. – Что? – Хлоя, твои… Очки, – Сабрине непривычно ее поправлять или указывать. Ренкопри чувствует, как в легким кончается воздух, а кончики пальцев непроизвольно начинают нервно постукивать по столу. У Хлои давящий взгляд. И девушка уже начинает жалеть, что открыла рот. В голове полная каша; слова не хотят собираться в предложения. – Что с ними не так? – Это ведь не те… Дальше продолжать не стоит, дочь мэра прекрасно поняла все без слов. – Все время про них забываю, дурацкая привычка, – что она под этим подразумевает – Сабрине сложно понять. Буржуа не настолько ей доверяет, чтобы рассказывать все подряд, но… Стоит Хлое снять очки и посмотреть в черные стекляшки, как на лице возникает совершенно другая улыбка. Искренняя. Подруге хочется улыбнуться в ответ, но эта искренность такая мимолетная. Стоит очкам оказаться в сумке, как на их месте возникают новые – модные, а улыбка на лице вновь становится лживой. У нее ужасный характер, но прекрасная внешность и высокое положение в обществе. За весь день блондинка несколько раз пыталась подойти к Адриану и поговорить, но он держался отстраненно, словно они совсем не знакомы. В итоге пришлось намекать прямым текстом – как ей казалось. Ведь только он и она знают, что сегодня за день. – Адриан, милый, ты не забыл? – Буржуа нагло схватила блондина за руку и потянула на себя. – А что сегодня за день? – Ну как же ты мог забыть, – девушка щелкнула пальцами перед носом Сабрины. Та достала блокнот из сумочки и, поправив очки на переносице, начала вслух читать расписание дня. – Так, в 14:56 – встреча с Адрианом М П большими буквами и… – Дальше не надо читать. Итак все ясно, так ты свободен? – Она выжидающе посмотрела на Агреста. – Хлоя, прости, но мы с Нино и Альей собирались проведать Маринетт. – Пф, нашел с кем провести время, – вскинув голову и скрестив руки на груди, парировала девушка, – с этими неудачниками. – Они мои друзья. – Как и я. Или ты забыл, что было несколько лет назад?.. – Я то не забыл, а ты? – Что я? – прищурилась блондинка. – Ты изменилась. – Я такая же, какой и была. – Ты просто этого не замечаешь, но ты изменилась, – он развернулся, – не знаю, что с тобой произошло, но девушка, которую я знал, была совершенно другой. «Совершенно другой и чувствовала себя при этом великолепно. Почти счастливо.» Счастливо? А разве нет? Она поднесла ладони к лицу. Разве это не так? – У каждого из нас свои скрытые способности, – произнесла в темноту, сохраняя прежнюю маску. Адриан остановился и посмотрел на нее через плечо. Да, он вспомнил. Наверное. Он не мог забыть. – У каждого из нас... свои... Звучит более четко. Обрывисто. Неправильно. «У каждого из нас свои скрытые способности. Так сказать, темная сторона личности, о которой мы и не догадываемся, пока она однажды не даст о себе знать», – а ведь он говорил по-другому. С другой интонацией. – Можешь идти, раз у тебя дела, – Хлоя утыкается в телефон, закусив губу и упорно делая вид, что ей плевать. Разве не чувствовала она, как будто ей кто-то управляет с тех пор, как она захлопнула за собой дверь? Что кто-то, сидящий в ее голове, выбирает за нее единственно верные варианты действий? Смогла бы папенькина дочка, которой она всегда была, сориентироваться так быстро в этих немыслимых обстоятельствах? Нет, нет и еще раз нет. Агрест уйдет, как и все до него. Она будет молча смотреть ему в след, сохраняя самообладание и лишь дома все будет не так. Дома нет масок. Но и нет свободы. Буржуа завидует ЛедиБаг. У героини Парижа есть свобода, в то время, как у нее самой нет ничего. И не потому, что так решили обстоятельства – так решила сама Хлоя. Это ее выбор одевать маски, даже зная, что это неправильно.