Небо ястреба

       «Он уже и забыл это чувство: полная беспомощность перед тем, что происходит. Злость, раздражение из-за недомолвок, последний скандал – а ведь первый произошел именно тогда, когда они встретились спустя несколько месяцев и скрывать что-либо было поздно – все не имело значения теперь. Уже давно он перестал полагаться на богов, веря лишь в себя, но сейчас он вновь был готов поверить в них, лишь бы это помогло ей.       Нельзя смотреть.       Сарада сидит рядом, ее ладони напряженно сжимают ткань кофты, взгляд застыл и устремлен вниз. В полуметре стоит Наруто, нервно барабаня пальцами по стене, хмурясь, то и дело уходя в себя, чтобы после вынырнуть, прислушиваясь к ощущениям чакры за закрытой дверью. Будь Какаши в деревне, он бы тоже пришел сюда…       От напряжения и недосыпа болезненно пульсировали виски.       Вторую беременность Сакура скрыла. А ведь он говорил, просил ее отказаться от идеи о ребенке, и она вроде как согласилась. И даже если случившееся, по ее словам, случайность, она должна была избавиться от плода – обещала. Хотя, о чем это он? Речь ведь идет о Сакуре.       Придвинувшись чуть ближе, Сарада взяла его за руку. Ее ладонь холодная и влажная. Смотря на нее – не ребенка, девушку, – на тонкий шрам у виска, он подумал о том, что ее жизнь не так давно тоже находилась на волоске. И все потому, что в ней течет его кровь. Теперь шарингана нет, она стала нормальным человеком, без изъянов. Именно за это, за ее будущее шла борьба: за то, чтобы ей исполнилось шестнадцать и жизнь продолжилась дальше.       Извлечь глаза из тела, наложить печать, подавляющую ген, и очистить кровь от продуктов распада с помощью нового препарата. Затем пересадка уже иных глаз, созданных на основе клеток Сакуры – таких же зеленых, ярких. Четыре месяца боли и неопределенности для них, Сакуры и Сарады, и несколько лет кошмара, в котором в одиночку жил он. Почему раз за разом возникает угроза для тех, кто ему дорог? Ирония в том, что все удалось лишь благодаря тем материалам, что ему получилось когда-то извлечь из падшего измерения, но благодаря им же сейчас для Конохи настали смутные времена.       Нельзя смотреть.       Глаза пульсировали, все чувства обострились, обратившись в воспаленный оголенный нерв, жгутом скрутившийся под ребрами, отдающий покалыванием в пальцы, сбивающий дыхание, словно душащий. Скопление чакры за дверью, яркие всполохи, от которых нельзя абстрагироваться, набирали силу, фонили, усиливая дурноту, подстегивая волнение и жуткое предчувствие. Из-за двери доносились еле уловимые голоса и глухие сдавленные стоны. Наруто стал расхаживать из стороны в сторону. Его чакра неспокойна, тело натянуто, словно тетива.       Этот месяц Саске был рядом с ней, но этого оказалось мало: нужно было настоять на госпитализации раньше. Вчера все произошло слишком быстро и неожиданно: раньше срока, без каких-либо признаков. Еще одна ошибка: эта беременность протекала легко, как теперь понятно, даже слишком. Лишь в первые три месяца существовала угроза выкидыша, так ему, улыбаясь, сказала Сакура. Не нужно было идти у нее на поводу! Теперь же они здесь. Схватки длились вторые сутки.       - Все будет хорошо.       Наруто дотронулся до его плеча, сжимая. Отвечать на это он не хотел: уверенность в голосе не убеждала – скорее всего, Наруто и сам в нее не верил.       - Все будет хорошо, – непроизвольно повторила Сарада. Она единственная, кто искренне на это надеялся, отметая худшее даже сейчас.       Вспышка чакры была особенно мощной – это ощутили все. Нельзя смотреть, но он обернулся. Скопления энергии – врачи, их чакра голубая и чистая. Они перемещаются быстро. Среди них особо четко выделяется мощь саннина – бывшей Пятой. На столе – Сакура, ее тело – сплошной грязно-синий свет, что замер в каком-то блеклом тонком состоянии. Движение лишь в области живота – пульсирующий сгусток, яркий, но цвет не такой, каким должен быть, нездоровый, слишком светлый. Его потоки, как паутина, начинали быстро распространяться по телу Сакуры, очерчивая каналы чакры, позволяя видеть то, на что способен лишь бьякуган.       Медики пытаются помочь, но вливание чакры не помогает, она рассеивается. По движениям он понимает, к чему все идет, что сейчас они будут делать.       - Что, черт возьми, там происходит?       Даже если бы Наруто дернул его, он бы не шевельнулся, не перестал смотреть, как бы ни было страшно. Сердце стучит, дышать тяжело и больно. Он больше не в коридоре, а в операционной, здесь. Все столь же размыто: лишь силуэты, сгустки чакры окружают его. Запах пота, крови, агонии. Мгновения уходят стремительно и необратимо. В ушах стоит крик – ее, громкий и надрывный. Чакру ребенка отделяют от ее, но тот словно не отпускает, держится и натягивает каналы, как леску.       Энергия Наруто подходит к грани: еще чуть-чуть – и в нее начнет вливаться чакра Лиса. Не важно!       Сакура вырывается, дергается, ее держат, пытаются воздействовать лекарствами и чакрой. Последнее действие – ребенка пытаются достать. Грязно-синее свечение вспыхивает рвано и резко, быстрым импульсом устремляясь вверх, за ним второе, тая».       Поднявшись, Саске утер лицо рукой: кровь, что лилась из глаз, как слезы. В голове – пустота, в теле – свинец. При попытке встать его завалило на бок, любое движение рождало сперва слабость, а за тем новую вспышку тупой боли. Мутило.       Что он только что увидел? Саске не помнил. Такое уже было несколько раз: видение, после которого остается какая-то размытость. Все, что известно наверняка, – чувства страха, безысходности, потери… части себя. Словно трагедия давно минувших дней повторилась: исчезло то, на что он полагался и чем дорожил. А также ощущение собственной беспомощности и боли, что отдавалась в груди с каждым последующим вздохом. Руки дрожали. Поднявшись, Саске делал медленные шаги, пытаясь успокоиться, абстрагироваться от чувств, что бурлили по венам. Пустота в голове рождала оглушительный звон. Немного дрожали ладони, не сжимаясь в кулаки.       Переждать хотя бы час!       Дорога неспешно тянулась вниз к реке, петляла между столетними деревьями и маленькими часовенками у их корней. Чуть дальше раскинулись рисовые поля, которые еще не успели засеять, рядом амбары.       Он должен был срезать после моста, пройти через топь и выйти к портовому городу Мизокуни: необходимо закончить дело с Суйгецу, прежде чем он направится в Коноху. Мысли об этом заставили поморщиться. Побег питомца Орочимару существенно осложнял жизнь, ведь Саске был уверен, что до этого момента есть хотя бы пара лет. Получится ли найти его раньше? Импульс боли прошелся от висков к середине черепа, словно прорезая мозг пополам, уходя вниз, к горлу и позвоночнику. Прошло почти сорок минут.       Еще раз проложив в голове кратчайший путь, Саске, тем не менее, выбрал иной – крюк через несколько небольших деревень, две из которых островные. Что-то словно направляло его: колебание воздуха, тишина, поглотившая пение птиц и звуки ветра, зыбкость почвы, наполненной вибрацией. Это «что-то» заставило смотреть внимательно на закрытые амбары, за которыми стояла группа людей – не селяне, а шиноби. Было движение и вскрик. Любой другой не почувствовал этого, но ученик змеиного санина ощутил запах теплой крови, вмиг пропитавший воздух. Глаза засекли погасшую энергию: стало меньше на человека. Раздался удар – один из замков сорвали.       Рука потянулась к Кусанаги. Он не признается в том, что сейчас, как никогда, хотел столкнуться с падалью, даже несмотря на слабость, спровоцированную приступом. Все нужно закончить быстро, чтобы минимизировать последствия.       Двое на три часа: удар рукоятью под дых одного, вывернуть руку другого с короткой катаной, направив оружие на товарища. Затем схватить за шею, ломая ее стремительно и плавно, с характерным хрустящим звуком. Это привлекло внимание третьего – здоровяка, что во втором амбаре. Он бросает печати – взрыв! Заносит булаву – слишком медленно. Саске уже за его спиной. Лезвие входит в спину легко. Он поворачивает клинок и быстро выдергивает, отбрасывая тело.       - Ублюдок! Сдохни!       Огненные шары с одной стороны и теневые сюррикены с другой. Враги как звери: глаза горят, лица искривлены оскалами, но на деле под всем этим страх. Все, что нужно было сделать, – убрать иллюзию с линии огня, чтобы они убили друг друга. Пронзительный крик и запах горящей плоти. На землю упало одно тело. Саске перерезал горло второму, заканчивая огненную агонию. Кровь лишь на лезвии, одежда не затронута.       Бой в несколько минут: шесть человек – наемники, получившие приказ сжечь зерно для посадки. В этой местности прошлый год был неурожайным, закупка продовольствия проходила по завышенным тарифам. Те, кто обогатились, не хотели терять золотую жилу и, по сути, рабочую силу – должников, трудящихся ради риса. Старая форма рабства. Все это ему рассказал последний из наемников, щуплый, перепуганный неожиданной атакой и убийством своих подельников. Он не узнал Саске, но боялся его, стоял на коленях, дрожал. Но все это лишь фарс, чтобы ослабить бдительность и наброситься с кунаем, ударив в спину.       Конец лезвия уперся в его потный лоб, царапая кожу до крови. Наемник замер, пустым взглядом смотря на Саске:       - Отведи меня к своему главарю.

***

      Саске изначально не собирался никого щадить, но сцена перед домом – самым большим на улице, огороженным стеной и охраной – окончательно убедила в правильности решения: с десяток вырывающихся детей тащили за ворота. Вокруг толпа – из мужчин, нескольких стариков, в основном женщин – смотрела на это, держа тех, кто бился в истерике, судя по всему, матерей. Пятнадцать наемников – на все ушло лишь семь минут.       Разговор с отбросом, спекулирующим на страхе и истощении других, был не менее короток. Стоя в покоях перед футоном, на котором лежал этот долговязый толстый ублюдок со вспоротым животом, Саске не испытывал ничего, даже отвращения – просто убийство больного животного, которое могло заразить остальных. Теперь нужно избавиться от последствий.       При каждом его шаге вспыхивало черное пламя. Не только тела, но и дом он не собирался оставлять, даже трупы во дворе – горело все, но огонь не преступит границ ворот, погаснет тихо, не оставив даже пепла.       Саске ощущал, как ныли мышцы, болела голова, в глазах отдавало пульсирующей резью, усилившейся в разы. Знал, что после приступа необходимо избегать использования чакры, но не мог иначе. Уже не мог. До Мизокуни семь часов ходьбы, нужно выдвигаться и избегать схваток. Скорее всего, выпить анальгетик, созданный для него Карин, придется уже сейчас. Жаль. Он последний.       Толпа перед домом никуда не делась: нервировало то, насколько тихими оказались люди, в их глазах зияли неопределенность и завороженность как черным огнем, так и самим Саске. Вперед вышел старик – аккуратно одетый, но с забинтованной головой и синяком на скуле – он прихрамывал и опирался на самодельную трость, за ним зияла тишина и пустота изможденных лиц.       Старик остановился в нескольких шагах от него и все также молча склонил спину и голову, остальные люди поступили также. Удивление завладело сознанием Саске лишь на секунду. Этот жест не нуждался в пояснении, хоть и стал для него неожиданным.       - У нас скромничая еда, простые дома, но позволь отплатить тебе хотя бы ночлегом. То, что ты сделал…       Морщинистое лицо еще сильнее сжалось, по щекам потекли слезы горести и облегчения. И старик был такой не один.       Это был первый раз, когда Саске кто-то поблагодарил, когда предложили кров. Возможно, именно поэтому и не смог отказаться, но также сейчас у него не было достаточно сил, чтобы без опасений продолжить путь. Какая из причин являлась основной, он предпочел не думать.       Комната, которую ему предоставили, находилась в небольшой гостинице, принадлежащей пожилой вдове, воспитывающей внука. Она старательно подготовила ее, жители принесли еды и медикаментов, его пригласили посетить баню. И все сопровождалось взглядами, которые говорили больше любых слов, – благодарность. В таких провинциях нет стражей правопорядка, они живут коммуной, все знают друг друга. Как так произошло, что больше сотни человек попало в рабство – иначе это нельзя было назвать – Саске не знал. Но он видел, как в деревню вернулись мужчины – бледные, еле идущие, словно высохшие. Их держали в землянках под замком, как животных. Все плакали: кто тихо, кто громко. Никто не устраивал праздника по этому поводу, просто люди стремились домой, к своим семьям. Вернулся и сын вдовы, перед матерью он упал на колени, обнимая и ее, и своего ребенка. Затем подошел к Саске, что стоял на улице, склоняясь в глубоком поклоне.       - Спасибо тебе.       На это он лишь кивнул, не зная, что должен сказать. То, что для него оказалось возможностью самому успокоиться и отвлечься, стало надеждой на иное будущее для этой деревни. Саске и раньше помогал, но сейчас все было иначе. Стало не по себе – с первыми лучами солнца он уйдет отсюда.       Ближе к вечеру в дверь его комнаты постучали. Молодая девушка держала в руках поднос с чаем и угощениями из риса. Пройдя во внутрь, она опустилась на татами, расставляя все на низком столике.       Ничего не спрашивая, Саске последовал за ней, садясь рядом, ожидая, пока ему нальют чай в чашку. Напиток чуть пригубил, но не глотнул, от еды отказался. Вместо этого он смотрел на нее: скорее миловидна, чем красива, с длинными черными волосами и нетипичными для этих мест серого цвета глазами, притягивала взгляд и фигура в шелковой рубашке кимоно, перевязанной поясом. Девушка неуверенно следила за ним, немного тушуясь от столь пристального внимания. Тяжело вздохнув, она вдруг забрала из его рук чашку и сделала быстрый глоток.       - Видите. Здесь нет яда, честно! – затараторила она, краснея. – Просто… это благодарность. Вы… наверное, для вас это не важно, но не для нас… Если вам это не нужно, то я уйду тотчас же, но я сама хочу…       - Не нужно.       Суть была понятна.       - Иди домой.       Она сжала руки в кулаки, упрямо закусывая губу.       - Но ведь что-то я могу для вас сделать?       - Не нужно, – повторил он, собираясь подняться, но она схватила его за руку, не позволяя этого.       - Я умею танцевать и хорошо пою. Моим родным очень нравится. Позвольте мне… станцевать для вас или спеть. Вы помогли моему брату! – последнюю фразу она выкрикнула, тут же смутившись этого. – Простите. Могу я подарить вам хотя бы это?       Настойчивость походила на одержимость отчаявшегося человека. Высвободив руку, он кивнул, рассудив, что так проще. Девушка сразу же просияла, смущенно улыбаясь и заправляя за ухо волосы у лица.       - Налить вам чаю?       Вытерев платком ободок чашки, она налила настой, протянула ему. После встала, отходя назад, разворачиваясь и глядя из-под полуопущенных ресниц. Запела – тонко и мелодично, беря ноты легко и мягко, тело двигалось в такт словам. Взмах руки и поворот, движение такое, словно она движется сквозь воду, повинуясь изменчивому течению.       Саске сделал глоток, показывая, что готов смотреть и слушать.       Стройные ноги скользили по полу, чуть выступая сквозь запах кимоно, открывая светлые тонкие икры. Голос опустился до нежного шепота, выражение на лице стало необъяснимым, но очень знакомым, словно он его уже когда-то видел его – отстранённо-спокойное, нечитаемое выражение с полуулыбкой в уголках губ. Темные тяжелые волосы спали на плечи, оттеняя светлую кожу.       Стало немного жарко, хоть двери на балкон и приоткрыты. Девушка неожиданно резко подняла на него взгляд. Он выдохнул.       Движения немного ускорились, совсем чуть-чуть, при этом не потеряв ни своей плавности, ни грации. Саске готов был поклясться, что начинает слышать мелодию танца, пропускал ее через себя, ощущая вибрацию ритма.       Девушка сделала полшага вперед, затем назад, мышцы рук напряглись, когда она вытянула их вперед, приседая, словно для поклона, но держа спину прямо и натянуто, выражение лица расслабленное, с дымкой на глубине серых глаз. Ее дыхание на высокой ноте он ощутил кожей.       В следующий момент она упала на колени, замирая на миг, волосы ниспадали на плечи и спину, волнами лежали на татами. Захотелось коснуться.       Только сейчас Саске понял, насколько она близко. Плавно и тягуче медленно поднимая на него лицо, выпрямляясь, она прогнулась назад, пока голова не коснулась пола. В ушах Саске играла мелодия, взгляд жадно следил за каждым движение, дыхание участилось… Жарко. Когда она выпрямилась, кимоно чуть сползло с плеча, оголяя нежную кожу. От звука ее голоса по спине прошел электрический разряд. Он чувствовал запах – горько-сладкий, медовый цветок. Комната начала размываться, все внимание направлено лишь на девушку, находящуюся перед ним.       Саске закрыл глаза, плотно сжимая зубы. Тело окутал пьянящий жар, концентрируясь в низу живота. Затем он ощутил прикосновение к груди – ее пальцы чуть скользнули под верхнюю рубашку, аккуратно снимая ее. Взгляд задержался на левой руке, полностью замотанной бинтами. Наклонившись, она поцеловала место перехода ткани к коже.       Он вздрогнул, вздохнув глубоко и напряженно. Затем этой же рукой провел по ее плечу, очерчивая силуэт, проходясь пальцами по шее, зарываясь ими в волосы на затылке, притягивая к себе и целуя – сильно, резко, страстно, почти кусая ее губы. Раздался стон – чей, не разобрать. Обхватив ее второй рукой, Саске опрокинул девушку под себя, нависая над ней, фиксируя ее руки, сплетая пальцы. Она выгнулась, не то специально, не то невзначай соприкасаясь с его грудью, чуть надавливая коленом на пах. Сквозь стиснутые зубы вырвался рваный выдох.       В голове какой-то дурман. Все, что он видел, – тело, лицо, глаза; все, что чувствовал, – аромат и тепло, что от нее исходили; все, что слышал, – тихий голос и глубокие частые вздохи. Ее кожа покрылась мурашками от его дыхания, щеки заалели, глаза блестели, как в лихорадке. Он видел в них свое отражение, зовущие, затягивающие его в свою бездонную темно-серую глубину… или нет. У них был иной цвет – льдисто-серый. Они обжигали холодным светом, что таился в них и не позволял истинным чувствам вырваться, скрывая, закрывая, не оставляя никакой возможности соприкоснуться, ощутить не обжигающий холод, а тепло, дарующее жизнь. Саске же известна лишь боль, что он приносит: припадок, ставший агоний, разъедающей нутро, выворачивающей и душу, и тело, убивающей столь же быстро, сколь и медленно, чтобы от боли можно было сойти сума и потерять себя. Спасения в этом свете для него нет. И все, что осталось, – идти к теплу, найти то, что могло спасти, облегчить муки, доказать, что он пока еще жив…       - Прошу, – зашептала она, беря в руки его лицо. – Я прошу тебя, Саске.       Память воссоздает иной образ в отчаянной попытке вытеснить им этот.       Другая смотрит на него с опаской, недоверием, надеждой, от которой ему и плохо, и хорошо одновременно. Ее губы плотно сжаты, бледное худое лицо пылает от его поцелуев, от чувств, что она не в силах больше держать в себе. Затем боль, из-за которой ее брови сошлись, образуя складку, глаза теперь закрыты, в самых уголках скопились слезы, стекающие по щекам. Она принимает его в себя, сжимаясь от того, что он вот так ворвался не только в ее душу, но теперь и в тело. Закушенная до крови губа сдерживает всхлип. Он утыкается своим лбом в ее, после скользит губами по переносице, продолжая двигаться, ловя ее болезненные стон и надрывные вздохи. Отвращение к себе сильно как никогда.       В один миг его будто окатило холодной водой. Мышцы ломило, тело же было охвачено желанием – тяжелым и тянущим, слишком острым и дурманящим – и требовало разрядки. И рядом женщина, но взамен ее лица он видел другое. Поэтому шел холод – страх вновь испытать тот леденящий ужас, обжечься, окунаться во мрак, из которого только предстоит родиться свету. И рядом нет того, кто может спасти от этого…       В этот раз он перехватил ее руки в запястьях, блокируя, пытаясь связать, но она выкрутилась, толкая ногой в живот, отбрасывая от себя. В тот же миг достала колбу с каким-то порошком. Нельзя дать ее разбить! Саске бросился вперед, ударяя по шее и припечатывая к деревянному столбу, как можно сильнее и жестче приложив об него головой. Девушка тут же обмякла, теряя сознание. Тело заныло, вмиг заставляя его застонать сквозь стиснутые зубы. Нет. Не сейчас!       Связав ее, он поднял с пола колбу – никаких опознавательных знаков не было. Но кое-какая догадка все же была, и, чтобы убедиться в ней, он отвел девушке волосы в сторону, находя на шее знакомую татуировку. Все же это дело рук Орочимару. Тот не собирался просто так отступать от задуманного. Эта девчонка здесь одна? А ведь она не выглядит ни истощенной, ни усталой, как все здесь – стоило обратить на это внимание. Скорее всего шла следом, выжидая. Но как он ее не заметил? Или же, как возможный вариант, ее прислали сюда, заранее зная маршрут Саске – это ведь Суйгецу назначил встречу. Все спланировано? Нет. Он сам выбрал обход, а предугадать это было невозможно.       Очередное движение напоминало о желании, что разбудили в нем и которое до сих пор не удовлетворилось. Сильнее чем когда-либо он в данную минуту ненавидел Орочимару.       - Ублюдок…       А ведь все могло получиться, но саннин поставил на неверный типаж.