Fight

Необдуманные поступки в большинстве случаев приводят к плачевным последствиям, за которые человеку в дельнейшем приходится очень дорого платить. Но иногда, по огромной щедрости вселенной, случаются исключения и те или иные ситуации, случившиеся спонтанно, заканчиваются благополучно. Я отношу такие неожиданности к разряду подарков судьбы или же снисходительности к бедному и глупому человеку. Такие неразумные решения в основном принимаются по глупости, а иногда из-за нерешительности, которая в моём случае и является основной причиной такого резкого поворота в моей судьбе. Солнце давно опустилось за линию горизонта, прихватив с собой всё своё тепло и оставив нам лишь холодный ветер, а мне кучу такой привычной неуверенности. Кажется, что чем ближе мы подходим к дому Новикова, тем больше я сомневаюсь в правильности и адекватности своего поступка. Да, он спас меня несколько раз, но это не значит, что три недели спустя после знакомства я должна идти к нему домой. Я даже адреса его толком не знаю, кроме неоднозначной фразы: "вон, тот дом, видишь?" и неопределённого взмаха руки вперёд. О, да, в этой темноте я много чего вижу. И только его непринужденная болтовня и нескончаемые попытки увести меня от мыслей о домашнем скандале дают мне прозрачную надежду на то, что он необходимый мне сейчас человек. То есть никто кроме него не сможет исправить ситуацию и помочь разобраться в себе, и я с лёгкостью отмечаю, как тревога постепенно отступает, сменяясь на шаткое спокойствие и безразличие ко всему остальному, кроме этой уморительной истории о неприкрученном левие конька как результат проигранного спора. - Заходи, - он придерживает мне подъездную дверь, пропуская вперед. Оглядываю обшарпанные стены, когда-то выкрашенные в зелёный цвет, и внутренне сжимаюсь, а тусклый свет одной единственной лампочки добавляет всей картине особого антуража. Он здесь живет? Это же не пригодные условия для жилья, как он здесь оказался? Сергей, видимо, замечает мою растерянность, хотя этого не заметить было невозможно, и кидает мне обнадёживающее "не пугайся". Я не брезглива, но фактор чистоты для меня всегда был важен, а здесь чуть ли не моль перед глазами летает. Я с удивлением ловлю себя на мысли, что хочу скорее оказаться в его квартире, хотя заранее знаю, что и там состояние помещения может быть не лучше, но не хочу уходить отсюда, потому что сейчас мне кажется, что он слишком одинок в этом бардаке, и теперь уже помощь нужна ему. Мы поднимаемся на третий этаж, и он проскальзывает передо мной к входной двери, проворачивая несколько раз ключ в замочной скважине. Пока я стою за его спиной, успеваю расслышать несколько голосов, доносящихся из квартиры. Он не один? Но потом объяснения сами находят меня, когда я вспоминаю, что он говорил про съемную комнату. Сергей пропускает меня в квартиру, и я оказываюсь в узком, тёмном коридоре, с кучей сумок и пакетов на полу, вижу несколько плотно закрытых дверей, ведущих, видимо, в комнаты, а прямо напротив входной двери виднеется кухня и рядом находящийся санузел. Толчок широкой ладони в спину отвлекает меня от осмотра квартиры, и Сергей ведёт меня вглубь коридора. Моя внутренняя растерянность доходит до превосходной степени, я особо не соображаю что происходит, но почему-то именно эта рука, до сих пор лежащая на моей спине, не даёт дойти до ручки окончательно. - Серёженька, у нас гости? - из дальней комнаты нам навстречу выходит полная женщина пенсионного возраста. Она тепло улыбается, и голос у неё приятный, и напряжение в этом коридоре с её появлением медленно начинает спадать. - Здравствуйте, тёть Шур, - мне остаётся только улыбаться в то время, когда Новиков останавливается, приобнимая меня рукой за плечи, - дальняя родственница приехала поступать. Поступать в конце июня, браво. Но тётя Шура, судя по всему, не очень то и поверила в эту байку, потому что она продолжает улыбаться мне и осматривать с ног до головы оценивающим взглядом, от которого я прячусь за спиной Новикова, стесняясь. Очень неловкое положение, куда я не вписываюсь ни коем образом. Сергей перекидывается с женщиной ещё парой фраз и быстро заталкивает меня в свою комнату, закрывая за собой дверь. Его комната небольшая, с минимум мебели и максимум свободного пространства: узкий диван у стенки, рядом шкаф, напротив старенький телевизор и круглый стол посреди комнаты. Здесь чисто и прохладно. - Располагайся, - он начинает снимать с себя спортивную кофту, оставаясь в одной футболке, а я продолжаю топтаться на месте. Мне не то чтобы неловко, мне просто не по себе: быть у чужого человека дома, в его квартире, которая показывает всю его жизнь наизнанку. Я невольно возвращаюсь на час назад, в свою комнату, где наверняка сейчас сидит дядя Паша и ждёт меня, а потом обязательно будет искать, но не найдёт, потому что я сейчас здесь, на самой окраине города, где меня меньше всего будут искать. - А она милая, - я пытаюсь ободряюще улыбнуться, гляда на мускулистую спину Новикова. - Кто? - он оборачивается на меня в пол оборота. - Твоя соседка. Я вздыхаю и делаю несколько шагов в сторону дивана, а потом без спроса сажусь на него. Наглость несусветная. - А, тётя Шура, - нет, только не надо раздеваться при мне, прошу тебя. Он снимает с себя футболку, и первое что бросается в глаза - это ссадины и гематомы на его теле, синяки на предплечьях, и он видит немой ужас в моих глаза, принимая его с насмешкой, - это хоккей, - он широко и нагло улыбается, пока я смущённо отвожу от него глаза, разглядывая старую люстру на потолке. А потом он просто берёт и молча выходит из комнаты в одних спортивных штанах, оставляя меня одну. Я даже не успеваю ничего спросить, когда дверь закрывается за ним. Устала. Это всё, что я сейчас ощущаю. Немного прыгаю на диване, и долго смотрю на подушку, которая покоится рядом. Я даже сидя чувствую какая она мягкая, поэтому ложусь на неё, закрывая глаза. Это совсем некрасиво, но я не могу себя перебороть: слишком хочу спать. Перед глазами возникает мама, и я готова плакать от досады, потому что малознакомый мне парень отнесся ко мне теплее, чем родная мать, и это делает мне очень больно. В голове просто не укладывается, что между нами теперь скандал. Утыкаюсь взглядом в телевизор, будто там что-то транслируют, но на самом деле экран черный. И мне становится так больно и не уютно. Так мерзко и пакостно на душе, там, внутри, в районе солнечного сплетения. И эта боль растекается по всему телу, я почти ощущаю её физически. Ей становится тесно в моем теле, она будто пытается выскочить меня, отчего кожа пылает. И мне хочется просто задохнуться в этом чувстве, чтобы больше никогда не видеть этого ужаса. Невозможность вытащить себя клешнями из этой поганой обстановки вокруг угнетает. Дыхание становится прерывистым, надрывным. Я молчу, а если и буду говорить, то очень медленно и тихо. Поому что нет сил. Ни на что. - Тётя Шура дала тебе чистое постельное бельё… - он довольный залетает в комнату, но когда видит меня, резко останавливается и замолкает. Я даже не перевожу глаз на него, кожей чувствуя его смятение. Сейчас нужно просто подняться с дивана и извиниться за свою наглость, но, к моему удивлению, Новиков понимает всё без моих слов, медленно подходя ко мне и протягивая руку, - давай, вставай. Он говорит так тихо, мне кажется, что его голос проникает внутрь меня и успокаивает разбушевавшийся ураган страстей и эмоций. Что внутри всё согревается от его спокойного голоса, и что мир становится не таким враждебным ко мне. Я верю в это с трудом, но в этот момент он дарит свою уверенность мне, воссоздавая мой рухнувший мир заново. Ладонь в ладони, и моё едва уловимое "спасибо", как шорох листьев на лёгком осеннем ветру. Сергей застилает диван, пока я сижу за столом и вновь осматриваюсь, отмечая, что особей женского пола здесь и в помине не было: разве у женщины может стоять стол без скатерти? Не знаю почему, но дом у меня всегда ассоциировался с такими элементарными мелочами, которые и создают уют. Скатерть, ковер, шторы - это и есть дом. Что-то колкое шевелится в груди, когда я вдруг понимаю, что не знаю где сейчас мой дом. Куда я пойду завтра, когда Новиков устанет возиться со мной, и смогу ли я вернуться обратно, к родителям, где меня не ждёт ничего, кроме обид. Люстра над столом освещает комнату таким тёплым светом, что помещение становится в сто раз уютнее и домашнее, и я с удивлением для себя понимаю, что мне здесь нравится. Сергей наскоро застелил простынь и выдал мне одеяло, а потом положил плед на пол. - Зачем это? - все мысли улетучиваются, когда я замечаю, что он примостил подушку прямо на пол. - Предлагаешь вместе спать? Знаешь, я не такой, чтобы на первом свидании… - Слушай, это вообще уже наглость, - я перебиваю его шуточку на самом интересном месте, понимая, что кажусь ему ахиреть каким оборзевшим гостем, - я, наверное, пойду, потому что ты не должен из-за меня здесь… Я подскакиваю со стула и действительно собираюсь уйти, потому что мне кажется, что я не должна приносить столько проблем и неудобств Новикову, мне уже даже самой становится жутко неловко за своё поведение и нытьё, которое он был вынужден слушать всю дорогу до дома. Но он оказывается рядом со мной слишком быстро. Настолько быстро, что я даже не успеваю пошевелиться или сделать шаг назад. Он берёт меня за локоть, пока я ошарашено смотрю на него и судорожно пытаюсь сообразить что делать дальше. У него тёплая ладонь. - Ты сегодня ночуешь здесь, - это даже не предложение, это приказ. - Давай, тогда я буду спать на полу, а ты… - Ты сегодня ночуешь здесь на диване. Он так смотрит на меня, настойчиво, что у меня колени трясутся. Не даёт и шанса ему противоречить, поэтому мой неопределенный вздох, не отрывая глаз от него, говоит сам за меня: я остаюсь не потому, что мне некуда идти, а потому, что он слишком упрям и не терпит возражений. В его глазах нет и намека на злость или усталость от меня. Он просто помогает мне, безвозмездно, и я до сих пор не знаю, как отблагодарить его, но, пожалуй, разберусь с этим завтра, потому что когда гаснет свет, а моя голова касается мягкой подушки, меня больше ничего не волнует и не тревожит. Я просто хочу спать. Но сон не идёт ни в какую, потому что, черт, я первый раз в жизни ночую не дома. Там, где нет ни мамы, ни дяди Паши. Не в своей комнате, и перед сном смотрю не на свой потолок. Равновесие моего "идеального" мира нарушено, а жизнь подпустила к моей шаткой стабильности полную дисгармонию обстановки вокруг. У меня больше нет укрытия, где я пряталась бы и закрывалась от внешнего мира и его проблем. Я сейчас обнажена и максимально уязвима в плане полного отсутствия контакта с этой жизнью. Помню, дядя Паша как-то говорил мне о том, что я скоро должна выйти во взрослую жизнь, и от того, как и в роли кого я туда прибуду будет зависеть моя дальнейшая судьба. Мне было шестнадцать, я верила в справедливость и добро в этом мире. Была отчаянно уверенна в торжестве добра, и всегда знала, что свою жизнь потрачу только на то, чтобы всё было по честному. Мама говорила, что всего того, во что я верю, не существует. Что на этой планете каждый сам за себя, что самый лакомый кусочек элитной жизни достанется избранным, хитрым и расчётливым, а не борцам за справедливость. Я слушала и соглашаясь моргала с тайной уверенностью в душе зная, что она не права. Это не было юношеским максимализмом и наивностью. Это была несостыковка характеров в её первой степени. Мы разные, тут и спорить нечего. Но она моя мама, а я её дочь. Мы родные люди, и все невзгоды должны преодолевать обязательно, иначе какая из нас семья. Только я бессовестно не хочу верить в том, что моей семьи давно нет, и если бы не дядя Паша, что-нибудь подобное с моим побегом произошло бы намного раньше. - Сергей, - мой едва различимый шепот в этой звенящей тишине раздаётся набатом. - Что? - кажется, он уже спал. Черт. - Спасибо. - Спи давай, - он ворочается на полу, пока я занимаю его диван и вдыхаю полной грудью запах, принадлежащей исключительно ему. Запах спокойствия и надежды.

***

Если бы не пение птиц, я бы спала намного дольше и спокойнее, но они чирикают, сидя на дереве, находящимся прямо около окна спальни, и мешают мне спать. Летнее солнце сильно припекает и светит мне прямо в лицо, от чего я морщусь и переворачиваюсь лицом к спинке дивана. Он мягкий и уютный, а ещё хранит тот самый запах, который означает только самые надёжные вещи в моей жизни. И Новикова в том числе. Я сажусь и потягиваюсь: мне тихо и не тревожно внутри. Огладяваюсь вокруг: я здесь одна. Куда делся Новиков? Эта пустота мне не нравится, я хочу быть в его обществе, разговаривать с ним и чувствовать, что он рядом. Поэтому я окидываю комнату последний раз взглядом, находя свои сандалии, которые я оставляла перед сном около дивана, а сейчас они стоят около шкафа. Я точно помню. Он что, с утра ещё и вещи мои по местам раскладывал? Новиков всё-таки крайне непредсказуем, я до сих пор не могу понять, почему он возится со мной, поэтому пока бессовестно пользуюсь его добротой. Но меня не покидает ощущение, что всё это скоро закончится. Ощущение запаха жаренных блинов, проникающее в комнату, кажется, с кухни, отзывается громким урчанием в животе, как бы прозрачно намекая о последнем приеме пищи в обед вчерашего дня. Я собираюсь покинуть комнату и отправиться на разведку все квартиры, но прежде кидаю мимолётный взгляд на стол в надежде увидеть там записку. Увы, её там нет. Коридор при дневном свете выглядит немного мрачным и не совсем чистым, будто здесь всё ещё подъезд. Напротив комнаты Сергея находится ещё две закрытые двери, там, наверное, живут тетя Шура и ещё кто-то. Напротив входной двери, как я вчера успела заметить кухня и санузел, дверь которого на этот раз закрыта. С кухни доносится грохот, и я иду туда, надеясь найти там Новикова. - Доброе утро, душенька, - тётя Шура поворачивается ко мне в пол оборота, улыбаясь. Она светлая. Полностью. Я не думала, что такое бывает, когда ты смотришь на человека и видишь в нём сплошной свет. Добрый, чистый, дающий надежду на всё хорошее. Она не видит во мне некудышную дочь и глупую студентку. Тётя Шура смотрит на меня и, наверняка, видит перед собой только худую девочку с впалыми щеками и округлившимися на этом фоне глазами, растрёпанный внешний вид, и глупую, скромную улыбку. - Здравствуйте, - сажусь за стол, что стоит напротив кухонного гарнитура, у стенки, подпирая подбородок рукой, - я Ира. А вы? Мне кажется интересным с ней говорить, а главное хочется, потому что эта женщина видится мне самой добродушной в моей жизни на сегодняшний день, и её добрый взгляд в мою сторону намекает мне, что мои чувства к ней взаимны. - Александра Ивановна. Кушать будешь? - А где Сергей? - это вещь волнует меня в первую очередь. - Ушёл куда-то с утра пораньше. Он у нас птица вольная, вечно где-то пропадает. С моих губ едва не срывается фраза о том, что он с завидной регулярностью спасает непутевых девиц, но я решаю скрыть этот факт из его биографии, пусть она думает, что я действительно его родственница. Сестра. Двоюродная. Мы ведь та-а-ак похожи, черт возьми. - Я, наверное, должна ему что-то приготовить. Вы не знаете, есть ли у него продукты? В голове вихрем проносится мысль о том, что я совсем ничего о нём не знаю, и всё что мне известно - вещи поверхностный и никак его не характеризующие. Я ничего не знаю о его жизни, быту, привычках, даже элементарно вкусовых пристрастий не знаю. Он до сих пор остаётся для меня человеком-загадкой, но я чувствую, как он становится мне самым близким человеком на свете. И это уму непостижимо. - Да ничего у него нет, конечно. Парень молодой, - женщина продолжает печь блины, стоя ко мне в пол оборота, - если хочешь, я одолжу тебе чего-нибудь. Её слова вгоняют меня в стопор: она мне настолько доверяет, что может даже одолжить продукты, возможно купленные на последние остатки её пенсии? Я соглашаюсь, обещая всё вернуть ей чуть позже, и принимаюсь за готовку каши и нарезку бутербродов. Скромно, но хоть что-то. Александра Ивановна с радостью вступает со мной в диалог, рассказывая о Сергее, о том, что он дышит одним лишь хоккеем, что живёт здесь один, но эта информация кажется мне очень личной, и я немного смущаюсь, когда слышу о нём больше, чем следует мне знать. Я не знаю сколько прошло времени, мы много говорили, тётя Шура рассказывала о себе, и я тоже, с маленькой ремаркой: о скандале с мамой решила не говорить, продолжая вить нити легенды о родстве с Сергеем. Я обязательно расскажу ей обо всем, но позже. Не сейчас. Почему - не знаю. Не хочется ни думать об этом, ни произносить вслух. Слышу шорох где-то в коридоре, открывшуюся дверь в какую-то комнату, а потом быстрые шаги в сторону кухни. - Тётя Шура, вы не видели… - а спустя пару секунд в дверном проёме показывается встревоженное лицо Новикова, который упирается напуганным взглядом в меня, и замолкает, - её. Он растрёпанный, со взъерошенными волосами и быстро осматривающими глазами сейчас стоит, тяжело дыша, и смотрит на меня. У меня напряжение по телу расползается под этим взглядом, и я коротко кинув Александре Ивановне встаю из-за стола, оставляя свой чай, выхожу из кухни, направляясь в его комнату. Он идёт за мной. - Я тебя потеряла, - говорю я, когда дверь за ним закрывается, а я уже сижу за круглым столом, сложа руки. - Я бегаю по утрам, - он начинает снимать с себя вещи, попутно закидывая их в шкаф. - И по вечерам? - мы ведь встретились вчера только благодаря его пробежке. - И по вечерам. Тишина между нами достигает своего апогея, и первой, разумеется, не выдерживаю я. - Я завтрак приготовила, на кухне, на столе стоит, - вообще не впопад, но да ладно. Я не теряю попыток завязать с ним разговор, который, как мне кажется, необходим. - Как себя чувствуешь? - В каком смысле? Вариантов может быть масса. - В смысле, что ты вчера поругалась с мамой, из дома ушла и ночевала где попало, - Сергей садится напротив, принимая схожую мне позу, и смотрит в упор. Всё происходит так естественно, будто так было всегда: мы мило беседуем, я не испытываю никакой неловкости, Сергей - Я ночевала не где попало, а у тебя, - попытка объясниться оказывается провальной и только усугубляет моё глупое положение. Он всё ещё доминирует надо мной, и я ничего не могу с этим сделать. - Не это важно. Я говорю, как себя чувствуешь? Я честно пыталась держаться и не подавать вида, но я не могу выкинуть это из головы никак: просто переживаю об этой ситуации ежесекундно и нахожусь в состояние сильной тревоги, которая стихает лишь тогда, когда мои глаза находят его. Возможно, мой сдавленный выдох покажет моё истинное состояние. - Будто через мясорубку прокрутили. Это нельзя скрыть, потому что избегать самое ценное в своей жизни неправильно. Так же неправильно, как и уходить из дома, заставляя родных переживать за тебя. На счет мамы сомневаюсь, но вот мой дядя Паша точно сейчас места себене находит: любимая дочь как никак пропала. - Какие планы? О каких планах он говорит? В размере жизни или сегодняшнего вечера? - Думаю домой вернуться. - Будешь извиняться за то, в чем не виновата? - я сижу перед ним как нашкодивший ребёнок, а он мой родитель, который читает мне лекции о правильном поведении. - Я всё равно вернусь. Рано или поздно. Мама вряд ли будет извиняться, а я не продержусь так и недели. И я не вру, потому что никогда прежде не ставила никому условий, не устраивала скандалов, и предпочитала проглотить обиду вместо того, чтобы конкретно сказать, что именно меня не устраивает. Могла держать обиду в себе, разрушая всё самое доброе и ясное внутри себя и снаружи, в один момент возненавидеть всё вокруг из-за своей слабости. Ведь слабость - причина всех обид: тебя ранит то, что задевает за больное, а это самое больное берётся из-за слабости. Перебороть и справиться с этим может не каждый, а я со своей слабохарактерностью и подавно. Но что-то вчера сломалось, в один момент, когда дверь за мной закрылась, и я вышла на улицу, как в новую жизнь. - Тебе нужно знать моё мнение по этому поводу? Он оказывается чертовски деликатным, я даже и представить не могла, что он может настолько аккуратно пытаться помочь и при этом не залезать в лишние степи. Это мне несомненно льстит и отчасти меняет мнение о нем: я впервые задумываюсь о том, что Новиков возможно внутри очень чувствителен, но я отбрасываю в миг эти мысли, когда замечаю огромную синюю отметину на его руке. Остаётся лишь ощущение того, что он невероятно терпелив, раз выносит эту боль и меня заодно. Я осторожно киваю. - Попробуй хоть раз настоять на своём, ведь ты была права. Не унижайся, Ир, - я, кажется, замираю, когда он зовёт меня по имени, что-то перехватывает моё дыхание, потому что слышать такое обращение от его лица - это что-то невообразимое. Он смотрит мне прямо в глаза, и я уверенна в том, что он не врет мне. Сейчас я тоже права. - Я не знаю, как выгляжу в твоих глазах, и что ты думаешь обо мне, но спасибо тебе большое. Ты единственный кто был готов мне помочь. Не могу поверить, что это происходит между нами: сближение, нормальное общение, и вообще человеческие отношения. Это почти невозможно, но наше общение сейчас не напоминает разговор двух обиженных и обделённых людей, я в первые нахожусь с ним на равных. Новиков смотрит долго, в его глазах за это время проносится миллион эмоций, он то хмурится, то жалостливо улыбается, но в конце концов принимает лёгкую и довольную полуулыбку, и, оживившись, потирает руки, показывая, что тема тяжёлых, но коротких разговоров, подошла к концу, и мы можем приступить к чему-то более приятному. - Завтракать будем или нет? - он так резво переводит разговор в другое русло, что я с радостью принимаю эту игру, и мы идём вместе на кухню, где оказывается, что он очень любит каши, но не очень умеет их готовить. Поэтому мои незамысловатые старания оказались не зря. Я улавливаю в себе наслаждение, с которым наблюдаю за Сергеем и тем, как он ест, и лампочки радости загораются в моей голове. Он говорит про вкусный завтрак, а я понимаю, что это самое малое, чем я могу отблагодарить его. - Слушай, мне на тренировку скоро, ты дома будешь или как? Дома. То есть он думает, что его комната - и мой дом тоже? Его щедрость и доброжелательность ко мне настораживает, но я стараюсь не думать об этом, потому что отчего то уверена, что он не тот человек, который хочет каким-то образом меня использовать. Моё сердце дёргается от того, что я теперь понимаю, что он отнесся ко мне с большим сочувствием, что он заранее знал, что я иду к нему далеко не на одну ночь. Он делал это осознанно, с расчетом на несколько шагов вперёд. Это и льстит, и напрягает одновременно. - Тут буду, мне идти особо некуда, - назвать его дом своим вслух мне не позволяет совесть, а потом я воспринимаю первую часть его фразы всерьёз, и пытаюсь осторожно узнать о нездоровой любви к хоккею и недавней травме, - ты ведь только с тренировки? Кажется, я только что сморозила глупость, иначе почему он так весело улыбается, пока я мою за ним тарелку. - Чтобы чего-то достичь в хоккее, нужно жить им, а не имитировать игру, потерпевшая. Нет, всё по старому вроде. Я возвращаюсь в статус потерпевшей, и в очередной раз убеждаюсь в том, что он невероятно прав в своей ереси, которую периодически несёт. - Да, кстати, - после минутной тишины он подходит ко мне, отдавая в руки кружку. Я начинаю мыть и её, а он продолжает стоять рядом, напрягая меня своим присутствием в радиусе от меня в сорока сантиметрах, - тебе, наверное, одежда нужна или ты так ходить будешь? Черт, я совсем не подумала об этом, когда убегала из дома. То ли от неопытности в этих делах, то ли от своей забывчивости, но факт остаётся фактом: я рискую ближайшие несколько дней провести в одной и той же одежде, не выходить на улицу, не принимать душ. Перспективка мрачная. - Наверное, нужна, - на автомате повторяю я. - И что с этим делать? - он смотрит на меня как на маленькую. А что с этим сделаешь? У меня нет денег, чтобы пойти и купить новые вещи, а идти домой - выше моих сил, я в дерьме пока. Если у тебя есть идеи, то озвучивай их, а не смотри на меня как на девочку не умеющую разговаривать. - С тобой всё в порядке? - логичный вопрос на мой немой ответ и непонятный взгляд в его сторону, - давай я дам тебе денег, и ты купишь себе что-нибудь на первое время? Нет, это уже ни в какие ворота. Я скоро лопну от скромности. Пока не думаю о том, зачем он всё это делает, почему помогает мне, но зато я думаю о том, как это у него всё слаженно получается, будто он всё наперёд знает, и про одежду мне напомнил, о которой я вообще даже и не думала до сего момента, и готовое постельное бельё, припрятанное у соседки. У него что, богатый опыт в сожительстве со сбежавшими из дома девушками? Я не буду твоей содержанкой, Новиков. - Нет, - так строго, что самой противно, я морщусь, а потом пытаюсь исправить свой тон на более доброжелательный, - я ничего не буду у тебя брать, и не предлагай ничего, пожалуйста. Ты слишком много делаешь для меня. Сократить между нами дистанцию, которой и так было достаточно, чтобы чувствовать его терпкий запах, оказалось не так уж и сложно. Кажется, он сам немного ахирел от того, что я первая начала делать хоть что-то по отношению к нему, и его ошарашенные глаза упираются в моё лицо, а я всё ещё смотрю на него жалостливым взглядом. - Сходить за твоими вещами домой? Сергей справляется со своим негодованием на отлично, разворачиваясь ко мне лицом, и теперь мы стоим почти вплотную друг к другу, я почти чувствую его дыхание на себе, и, кажется, это самое странное, что было между нами за всё время нашего знакомства. Он такой высокий, что я на его фоне просто карлик. Смотрит на меня с такой ответственностью, будто я ему очень близкий человек и он действительно переживает за меня. Но это ведь абсурд. - Если бы ты был знаком с моей мамой, то ни за что на свете не предложил бы этого. - Всё так плохо? Кажется, минимальное расстояние между нами даёт возможность быть нормальными людьми и общаться по нормальному, без моих истерик и его издёвок. Это почти нереально, но я чувствую к нему доверие и его заинтересованность, хоть и не знаю причин. Я верю ему и доверяю самое сокровенное, о чем не могла сказать даже Дашке: что мама считает меня легкомысленной, что у нас почти нет взаимосвязи, и мне даже кажется, что он настолько меня понимает, как никто другой бы не смог. - Мы не близки, - это самый минимум, характеризующий наши отношения. Я опускаю голову, будто сказанные мною слова меня позорят, и я не хочу видеть отвращения ко мне в его глазах. Но этого не происходит, потому что он просто оставляет мимолётное прикосновение к моему плечу, что заставляет меня поднять на него свой взгляд. Если бы мои ощущения были материальны, то между нами определённо пролетела молния. - Тогда надо у кого нибудь попросить, но я не думаю, что одежда тёти Шуры будет тебе как раз, - он меняет тему, потому что старается развеселить меня своими шуточками и заставить не думать о плохом. И это работает. Я тихо смеюсь и смотрю, как он улыбается. - Я бы позвонила Дашке, но у меня нет с собой телефона, - развожу руки в стороны, улыбаясь, и он качает головой, наверняка насмехаясь над моей забывчивостью. Новиков идёт в сторону коридора, и я иду за ним. Я чувствую себя здесь более менее спокойно, как будто живу здесь несколько недель, но тишина, царившая в квартире, так расслабляет, что ни одна отрицательная мысль не лезет в голову. - Пошли, Маша-растеряша, дам тебе позвонить, - я улыбаюсь его спине, когда мы идём в его комнату, - кстати, как тебе больше нравится: потерпевшая или Маша-растеряша? Я не отвечаю, потому что считаю странной мысль о том, что в его исполнении мне нравится любое обращение.