Twelve Breads to Woo Them

— Ау! Ты полегче там, мясник, — смеется Пит, корчась от боли, пока я наношу мазь на агрессивно красный рубец у него на спине, совсем рядом с позвоночником. К счастью, хуже уже не будет. — Тихо! Мешаешь мне сосредоточиться. — Я ворчу и притворяюсь, что зла на него, когда он немного поворачивается ко мне с ухмылкой. Но не могу сдержать улыбку, которая появляется сама по себе, ведь он тут же отворачивается. — Простите, доктор Эвердин, я буду вести себя хорошо и тихо, только поторопитесь со своими пытками этой ужасно пахнущей бурдой, и я смогу пойти домой, где на меня наорут, пока я буду месить тесто. Надо переделать сырные булочки, знаете ли. — Что ж, а вы нахал, да, мистер Мелларк? — говорю я, наклоняясь к нему, чтобы видел, что я тоже шучу. — К твоему сведению, это противовоспалительная мазь мирового класса, сделанная самой моей матерью, из лучших медицинских трав, собранных вручную. Так что заткнись и сиди смирно, пока я не закончу. Он поднимает руки в знак поражения, его плечи сотрясаются от тихого смеха, столь заразительного, что я присоединяюсь к нему, прежде чем осознаю это. Но это легкомыслие продолжается недолго. Его глаза, сощурившиеся от смеха, смотрят в мои, взгляд беспечный и ясный, добрый и нежный. Это напоминает мне о причине, по которой я намазываю его бледную мягкую кожу мазью, и все веселье улетучивается. Я снова начинаю разглядывать его спину, а он вздыхает, опустив голову. — Китнисс, — говорит он тихо. — Зачем ты это сделала? Ну, налетела на мою мать, как взбесившаяся самка енота, защищающая своих детенышей? — Он делает паузу. — То есть, я более чем благодарен тебе, никто раньше не заступался за меня, когда она выходила из себя, но все же. Теперь она возненавидит тебя еще больше, и все станет в десять раз сложнее. Кто знает, какие сплетни она распустит про тебя среди своих подруг из швейного кружка. Не хотелось бы ставить под угрозу твои дела в городе, я не стою того, чтобы ты портила отношения с покупателями. — Разве я не попросила тебя замолчать еще минуту назад? — огрызаюсь я, отчего он вздрагивает. Вытерев руки от мази, спускаю низ его рубашки, закрывая спину. Это служит для него знаком слезть со стола, на котором он сидел, и теперь он внимательно смотрит, как я опускаюсь на стул. Начинаю нервно перебирать пальцами, прежде чем громко вздохнуть. — Можешь сесть, если хочешь, — говорю ему устало. Как только он садится, поднимаю взгляд и твердо сжимаю губы. — Не знаю, что на меня нашло, если честно. Я просто разозлилась. Не выношу, когда родители так безбашенно себя ведут. — Не могу поверить, что действительно призналась ему в этом. Чистейшая же правда: я разозлилась, но не знаю, почему среагировала так рефлективно. — Уверена, тебе тоже достанется из-за того, что встал между нами. И твоему отцу, за то, что остановил ее после очередного удара. Он пожимает плечами. — У нас и раньше такое случалось. Мы можем управиться с ней. — Какое-то время он молчит. Потом пытается отшутиться: — Но было забавно, когда отец схватил ее, словно взбесившуюся тряпичную куклу, и затащил в дом. — Истеричка, — говорю я с невозмутимым видом, хмурюсь и скрещиваю руки на груди. Он грустно улыбается и склоняет голову, разглядывая свои руки. — Она не всегда такая, знаешь. Временами она бывает очень хорошей. Милой даже. Проблема в том, что случается это крайне редко. Я могу лишь сидеть и наблюдать за тем, как он теребит прозрачную нитку, торчащую из старой подстилки под тарелку, еще тех времен, когда мама жила в городе. Мы все ходим вокруг да около, поэтому я задаю вопрос: — А ты, почему ты это сделал? Почему ты продолжаешь… спасать меня? — Хотелось сказать сердито, а получилось как-то плаксиво. Он невесело фыркает, качая головой в неверии. — Ну же, Китнисс. Ты знаешь почему. По крайней мере, теперь это должно быть очевидно. — Он проводит ногтем по трещинке на столе, отводит взгляд. — Почему бы просто прямо не сказать, раз уж я, как видишь, не очень понятлива. — Пытаюсь сдерживаться. Терпеть не могу, когда ко мне относятся как к идиотке, которая не понимает очевидного. Побуждения Пита Мелларка все еще мне неясны, но звучит так, словно я должна понимать все, что ясно ему. Ну не умею же я читать мысли! Пит стонет, явно расстроенный моим ответом. — Скажем так, ты не осознаешь, какое впечатление производишь на людей. Я возмущаюсь, ловя ртом воздух: — И что конкретно это должно значить? Он кусает губу, словно пытается воздержаться от ответа, затем трет глаза, кончиками пальцев надавливая на глазницы, и складывает руки на столе, смотря на меня с крайним раздражением во взгляде. — Ладно, давай с начала? — говорит он примирительным тоном. — Разве не странно, что мы потратили все свое детство в одном классе и ни разу не выполняли в паре какую-нибудь школьную работу? Приземленность вопроса ненадолго приводит меня в замешательство — такого я не ожидала. Хмурю брови, задумавшись об этом на секунду, ведь это правда. В Дистрикте-12 только одна школа, и обязательно для каждого ребенка ее посещать, за исключением тех, у кого есть явные умственные или физические недостатки. Мы с Питом одного возраста, плюс-минус несколько месяцев, так что росли, учась в одном классе, но ни разу не работали вместе над каким-нибудь школьным заданием. — Да, — соглашаюсь я. — Это странно. — Ммм. А знаешь, что еще более странно? Я с любопытством смотрю на него, без слов спрашивая, что еще он находит странным, и он уже изучает меня взглядом, приподняв бровь, позволяя задать этот вопрос. — Что может быть страннее, чем всю жизнь проучиться с человеком в одном классе и ни разу не пересечься с ним? — снисходительно спрашиваю я его. Он ухмыляется, затем протягивает мне руку через стол, чтобы пожать ее. — Мы так и не были официально представлены друг другу. Я Пит Мелларк. Я собираюсь стать новым пекарем в городе, если, конечно, мой брат Рай не вернется домой из Второго дистрикта, пожиная лавры. Тогда я стану безработным и бездомным, так что надеюсь, что он все же не передумает стать успешным военным. Рад знакомству, мисс… — Он наклоняет голову в сторону, шевеля перед моей рукой пальцами, и я закатываю глаза. Я так не могу. Смешно от всей этой ситуации. Так странно и глупо, но я все же сжимаю его руку и удивляюсь тому, какая она теплая. С едва заметными мозолями на ладони и пальцах, но я фокусируюсь лишь на ощущении, будто моя крошечная рука тонет в его большой. Не думаю, что когда-либо замечала, как цельно смуглая кожа смотрится рядом с бледно-розовой. Я удивленно рассматриваю наши руки, пожалуй даже, слишком долго, пока Пит легонько ее не сжимает. — Мэм, я все еще жду. Разве мать не учила вас, что некультурно заставлять кого-то ждать... — Да вы невыносимы, сэр! — ворчу я, но как только он замечает, что я едва сдерживаю смех, снова закатываю глаза и сдаюсь: — Меня зовут Китнисс Эвердин. Я охочусь, чтобы прокормиться, и спасибо одному назойливому пекарю, теперь еще и обучаю детский хор, а кроме этого и не знаю, каково это — заниматься нормальной, легальной работой. — Оу, да ладно тебе. За кого ты меня принимаешь? Я отлично разбираюсь в людях! Прикусываю язык, сдерживаясь от ответа на его «Моя мать не так уж плоха». Бесполезно спорить, даже если я права. — Как скажешь, Мелларк, — фыркаю я вместо этого. — У меня есть доказательство! — восклицает он. — Да ладно? — Да… Это ты! — Я что? — Я в недоумении, на грани от этого заявления. Оно звучит так твердо и уверенно, так, словно он прекрасно знает, о чем говорит. Не могу понять почему, но мое сердце начинает биться быстрее. — Доказательство того, что я отлично разбираюсь в людях. Я сказал Мадж Андерси, что ты с удовольствием согласишься помочь с хором, и ты согласилась! — Он чуть ли не светится. Бросаю на него злобный взгляд. — Не с таким уж и удовольствием, — говорю я, прежде чем меня окончательно обовьет гнев. — Ты подставил меня, Пит. Никто не спросил у меня, хочу ли я вообще петь и учить этому детей. Я совсем не подкована для этой работы, но ты почему-то решил, что я соглашусь, потому что у меня нет выбора. Ты… ты подстроил все так, чтобы я получила эту работу! — Я все больше повышаю голос, пока говорю. — Даже если так, то что с того, Китнисс? — возражает он раздраженно. — Какое значение это, черт возьми, имеет? Ты получила работу, и она хорошо оплачивается. И ты больше не будешь терять сознание посреди улицы из-за того, что бог знает когда в последний раз ела. — Вообще-то я упала, потому что ты сбил меня стофунтовым мешком с мукой! Ела я или нет — не имеет к этому никакого отношения… — Брехня! — кричит он сердито, ударяя своими большими, сильными руками по деревянной поверхности. Теперь мы оба стоим, оперевшись об стол между нами, в позе нападения. — Это имеет прямое отношение к тому, как ты питаешься. Если ты будешь недоедать, то ослабеешь, начнешь болеть и падать в обморок от истощения, а в худшем случае и… — Его голос вздрагивает. Он часто моргает, отводит взгляд, но я вижу, как влага скапливается в уголках его глаз. — Ты знаешь, как человек может загнуться без явной на то причины. Да. Я знаю. Официальной причиной никогда не является голод, потому что, не дай боже, кто-нибудь начнет жаловаться на новое правительство Панема, которое только и делает, что помогает дистриктам улучшить условия жизни, которых нет. — Не думаю, что снова смогу спокойно смотреть, как ты чахнешь у меня на глазах, Китнисс. И, раз уж теперь я способен что-то сделать, то я помогу, даже если ты отказываешься понять, почему я это делаю. — Он садится обратно на стул, его голос тихий и спокойный, словно он устал спорить, словно мы тут просто обменивались шуточками, а не орали друг на друга. — Я… я не понимаю, почему ты так заинтересован помогать мне, Пит, — отвечаю я, плюхаясь рядом. — Ты ничего мне не должен, а я задолжала тебе всю свою жизнь и жизнь моей семьи. Ты спас нас тогда, и я благодарна за это. Ненавижу тот факт, что ты попал под удар, чтобы накормить меня, и тебе не нужно снова этого делать. Я согласилась на работу, которую ты каким-то образом выпросил для меня у Мадж, и я буду очень стараться. Но пожалуйста, мне не нужны твои жалость и сострадание. — Я говорю на удивление спокойно. Этот парень открывает во мне ту сторону, которая, как мне казалось, видна только Прим; у меня не получается возводить вокруг себя стены рядом с Питом Мелларком. Он закрывает лицо обеими руками и делает глубокий вдох. — Это не жалость, Китнисс. Веришь или нет, но я никогда не жалел тебя, да и не стану. Напротив, ты чертовски пугаешь меня. Я открываю рот, чтобы спросить, с какого это перепугу я пугаю его? Да он фунтов на сто тяжелее меня! В детстве он был самым коренастым в нашем выпуске, с этими его широкими плечами из-за постоянной работы в пекарне и занятий борьбой в школе; теперь он достаточно мускулистый, больше мужчина, чем парень, если уж на то пошло, к тому же, если я вдруг захочу посмотреть ему прямо в глаза, то придется вставать на носочки. Он застает меня врасплох, резко поднявшись. — Занятия в школе почти закончились. Твои скоро придут домой. Я должен вернуться к работе до того, как вечером покупатели нахлынут. Сегодня день черствого хлеба: отец распродает вчерашний хлеб за полцены каждый день, это должно как-то помочь менее обеспеченным семьям, по указанию мэрии о поддержке. Хотелось бы мне, чтобы был лучший способ прокормить дистрикт. — Это бесцеремонное заявление заставляет меня уставиться на него. Необычно слышать подобное от хорошо устроившегося торговца, а Пит Мелларк наглядный пример такого положения, если он и правда собирается унаследовать семейный бизнес. — Еще увидимся, Китнисс. Спасибо за чудо-мазь. — Пит, — зову я его, когда он уже направляется к двери, но не откликается, пока не касается дверной ручки. — Да? — говорит он равнодушно. — Прости, если разозлила тебя. Я не хотела, просто… Я не могу позволить себе… — Я заламываю руки, подходя к нему вплотную. — У меня сестра, ты знаешь. Я должна защищать ее, несмотря ни на что. — Да, знаю, — кивает он. — Именно поэтому я и считаю, что ты более чем подходишь, чтобы учить детей. Пока, Китнисс. Я еще долго смотрю на свои дрожащие пальцы после того, как он уходит. Пит Мелларк образует в моей голове путаницу, мой желудок недовольно скручивается в узел, когда я думаю о нем, а если слышу его голос, то мучаюсь от нервного ожидания, пока не увижу его лицо. После мои чувства становятся еще более запутанными, чтобы попытаться их объяснить, и меня раздражает то, как он заставляет меня себя чувствовать, но… Я не могу не ждать очередного случая, чтобы поговорить с ним.

***

Последние две недели у меня ушли на разучивание песни с Мадж. Зима окончательно обосновалась, снега не было с тех пор, как он выпал впервые почти три недели назад. Пока что нам не на что жаловаться: воздух по обыкновению сухой и холодный, что уменьшает количество бактерий и вирусов, пока оно окончательно не сойдет на нет, помогая нам оставаться здоровыми. Каким-то образом не меняющаяся погода заставила живность расшевелиться и рискнуть высунуться из своих нор и гнезд. Рори поймал кучу всяких жирных тварей, запутавшихся в его силках, а я в дни, что хожу в лес, умудряюсь подстрелить кролика или несколько белок. На прошлой неделе мне попалась лиса и заплутавший гусь. Лисью шкуру я продала за довольно большую сумму, а Руба, мясник, отхватила у меня гуся и глазом не моргнув. Дела идут настолько хорошо в последнее время, что я не запротивилась ходить в пекарню дважды в неделю за любым хлебом, который могу себе позволить. Однако я специально старалась не видеться с Питом, выучила, когда его смена, и больше не сталкиваюсь с ним в городе. Не могу сказать, что не горжусь своими навыками увиливания, но ощущение разочарования всплывает всякий раз, когда мне удается избежать встречи с ним. Но сегодня я озабочена чем-то более страшным, чем неожиданное столкновение с младшим Мелларком. Сегодня первый день, когда я увижу своих учеников, и так нервничаю, что хочется просто убежать в лес и остаться там навсегда; но когда я направляюсь к школе, вижу там уже ждущих меня Мадж и ее учителя музыки, мистера Хокинса. Подруга радостно приветствует меня, от чего становится немного легче. — Приступим? — спрашивает она, улыбаясь. Я делаю глубокий вдох. — Ну давайте!

***

Далекие звезды, их приют — небеса. Что видят они, наблюдают ли? Звезда Рождества, ты прядешь серебряные нити. Что за зрелище! Ты здесь, чтобы направить меня? Свет звезды, гори ярко. Чтоб видно было через темноту ночи. Освещай мой путь, Направь меня домой на Рождество. * — Прекрасно! Великолепно! — восклицает мистер Хокинс, одаривая нас аплодисментами. — Мы двигаемся в правильном направлении! На сегодня все, жду вас всех без опоздания, как закончатся уроки. Начнем с того же места! Отличная работа, дети! Вашему маэстро будет, чем гордиться! — визжит он, как очень взволнованная маленькая девочка, заставляя младших детей вздрогнуть от страха, а более взрослых — хихикать, спрятавшись за нотными листами. Вот же дурак. Конечно же, они придут вовремя. Мы используем актовый зал для репетиций хора. Каждый ребенок в городе придет сюда, кроме тех, конечно, кто сляжет в постель. Это единственное в дистрикте достаточно большое место, чтобы уместить всех этих детей, не считая площади, где они будут выступать во время фестиваля через несколько недель. Мистер Хокинс сильно напоминает мне чудачку Эффи Тринкет, которая курировала Двенадцатый дистрикт, когда еще существовали Голодные игры. Мне непросто работать с человеком, который порой ведет себя так легкомысленно, однако для капитолийца он не так плох, как мог бы быть. Думаю, он уже достаточно прожил вне богатства и удобств капитолийской жизни, чтобы усвоить, каков реальный мир, но временами он все же может выдать какую-нибудь глупость. — Вы тоже отлично справляетесь, мисс Эвердин! У вас голос как у ангела! — говорит он мечтательно. — Если закрыть глаза, пока ваше пение сопровождается прекрасной игрой мисс Андерси, вполне можно поверить, что находишься в каком-нибудь хорошем месте, — вздыхает он. А вот и оно — изящно поданное оскорбление, которое, по его мнению, должно восприниматься как комплимент. Мне остается лишь закатить глаза и держать язык за зубами, пока Мадж незаметно качает головой, уныло улыбаясь. — Спасибо, мистер Хокинс, дети отлично поработали сегодня. Он чуть ли не лишается чувств, когда Мадж начинает нахваливать его организаторские способности, отчего у меня появляются рвотные позывы, так что я собираю свои вещи и направляюсь к двери. — Он самовлюбленный мудак, этот Хокинс, но вынужден с ним согласиться. — Его голос такой же, как и всегда, и от его звучания моя кожа покрывается мурашками. — Ты и правда поешь божественно, — заявляет он, вставая рядом со мной. — Неправда, — скромно бормочу я. Поднимаю руку и начинаю теребить конец косы пальцами, неожиданно ощущая себя очень неловко. — Конечно же, правда. — В его голосе слышна улыбка, и пусть я неотрывно смотрю на грязные следы от ботинок, чувствую на себе его взгляд. — И всегда ею было. — Он произносит это предложение больше как секрет, нежели утверждение, затем вздыхает и задумчиво произносит: — Все же жаль, что сейчас не весна. — А что так? Шкура мерзнет? — Впервые за эти дни я встречаюсь с ним глазами и ухмыляюсь. — Нет. Холод я могу выдержать, просто лучшая часть твоего пения попросту пропадает, когда поблизости нет птиц. — Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я озадаченно. Он замолкает и касается моего предплечья, которым я прижимаю к себе нотные тетради. Я тоже молчу. Какое-то время мы смотрим друг на друга, а затем он говорит: — Что же, это достаточно удивительное явление, — начинает он тихо. — Знаешь, когда ты поешь, птицы замолкают и слушают… Как это было с твоим отцом. Его слова приводят меня в ступор. Чувствую, как глаза расширяются от удивления. Я онемела, и нахлынувших чувств даже не замечаю, что он продолжает идти в сторону города. Почему-то я паникую, смотря, как он уходит. — П-Пит! — выкрикиваю я, пытаясь догнать его. — Да? — Он даже не оборачивается, чтобы посмотреть на меня. — Эммм… что… как… уф! — Я останавливаюсь, стараясь избавиться от тумана в голове. — Что ты там делал? — выпаливаю я, потому что вопрос, который мне хочется задать на самом деле, застревает в горле, ведь он не сорвется с губ просто так, не сопровождаемый жалким всхлипыванием. — О, просто хотел посчитать количество детей для кое-чего особого, — говорит он просто. — Ого, — медлю я, все еще дрожа из-за его нетактичного высказывания насчет моего отца. Подозреваю, что он догадывается, что задел больное, и просто делает мне проще, меняя тему. — И как… узнал, что хотел? — спрашиваю я, стараясь набрать темп. Он смеется, наконец, искоса посмотрев на меня. — О да, я узнал, что хотел, даже если учесть, что это совершенно отличается от того, что я ожидал увидеть. — Уточнений не последует, и мне становится все сложнее подавить в себе желание заплакать, так что на развилке, где дорога справа ведет в город, а другая, слева — в Шлак, я неловко останавливаюсь, пытаясь — и оказываясь не в состоянии — не смотреть на него и ничего не говорить. — Ну ладно, — безропотно начинаю я. — Было приятно снова с тобой увидеться. — Мне тоже, — говорит он мягко. — Значит ли это, что теперь ты перестанешь избегать меня? — спрашивает затем с ноткой веселья. Я злобно смотрю на него из-под ресниц, супясь. — Я не избегаю тебя! — Да я и не даю тебе для этого возможности, — криво улыбается он. — Ну… — Эй, мисс Эвердин! — зовет мальчишеский голос, прерывая слова, которые могли бы все испортить. — Посмотрите, что мне дал мэр! Я поворачиваюсь и вижу худого, долговязого мальчика, очертя голову бегущего в мою сторону. На нем серая шерстяная шапка, с маленькими голубыми звездами, рассыпанными по всей ткани. — Ал! У тебя появилась шапка! Рада за тебя! — восклицаю я, искренне взволнованная этим. — И не только, глядите! — Он поднимает рукавицы, покрывающие его кисти чтобы я оценила. —И перчатки тоже, под стать! — Да это замечательно! — говорю я, теребя его шапку. — Эй, поаккуратней, ладно? Мои друзья смотрят! — Он выглядит таким раздраженным, что я едва сдерживаю смех. — Прости, — извиняюсь, изображая раскаяние. — Да все окей. Просто не хватало еще, чтобы моя девушка обращалась со мной, как с ребенком, перед парнями… — Он кивает в сторону небольшой группы мальчишек, высматривающих нас из-за дерева. — Позвольте сказать, мисс Эвердин! — вставляет Пит, заставляя нас с Алом подпрыгнуть от неожиданности. — Поверить не могу, что вы посмели смутить мужчину перед его друзьями подобным образом! — Я теряюсь после этих слов, пока не замечаю озорной огонек в его голубых глазах. — Сэр, надеюсь, что в скором времени вы найдете девушку получше, и она будет относиться к вам с большим уважением! — говорит он Алу серьезным тоном. — Что? Вы с ума сошли, мистер пекарь? Да во всем дистрикте нет девушки лучше! Она умеет охотиться, свистеть, и торгуется лучше всех, кого я знаю, а еще поет милее сойки-пересмешницы в летнюю пору! Я буду держаться к ней поближе, а когда стану достаточно взрослым, чтобы самостоятельно управлять почтовым отделением, женюсь на ней! — Ну, раз уж это окончательное решение, то поздравляю со скорой свадьбой. Надеюсь, вы придете ко мне за свадебным тортом, за счет заведения. Мужчина, собирающийся обуздать дикую сойку-пересмешницу, заслуживает бесплатного торта, — произносит Пит торжественно, пока я смотрю на него с открытым ртом. — Вау! В самом деле, мистер пекарь, сэр? Вы дадите мне бесплатный торт? — На лице у Ала удивление и благоговения. — Да, когда ты будешь готов жениться на женщине, которую полюбишь, — говорит Пит, и я знаю: это реальное обещание, только что данное молодому парню из Шлака, которому надо кормить братьев и сестер. — А вообще, почему бы тебе не прийти в пекарню на следующей неделе, и я дам тебе образец. Можешь забрать домой и обсудить со своей родней. Никогда не рано начинать выбирать торт на будущее. Кажется, Ал сейчас упадет в обморок. — Ох, спасибо, мистер пекарь, сэр! Я приду, когда вашей матери не будет поблизости. — Мудрое решение, — соглашается Пит, нервно потирая затылок. — Даже не возразишь. Тогда увидимся! — Обязательно! — тяжело дыша, Ал бежит назад. — Банда ни за что не поверит! — Он спешит скорее встретиться со своими друзьями. Оказавшись в нескольких шагах от нас, он окликает меня вновь: — Эй, мисс Эвердин! Посмотрите на небо! И я смотрю: оно начинает чернеть по краям, Полярная звезда уже гордо сияет на своем почетном месте. — Моя сестренка — ей пять — интересуется, та ли это рождественская звезда, о которой вы сегодня пели? Я оглядываю мальчишек и вижу детей помладше, собравшихся на полуразрушенной детской площадке школы. Маленькая девочка, одетая в выцветшее красное платьице, смущенно на меня поглядывает. Я направляюсь к ней, и к своему удивлению, слышу рядом тяжелые шаги Пита. — Привет, милая, — говорю я девочке, подойдя к ней и присаживаюсь на корточки. — Ее зовут Стэр*. Это значит «звезда» на каком-то старом языке, существовавшем еще до Темных времен, — говорит более взрослая девочка, подойдя к Стэр, и берет ее за руку. Стэр прячется за своей, могу предположить, сестрой. — Видишь, Мэриголд, я же говорил, что знаю мисс Эвердин. Она моя девушка, и мистер пекарь приготовит торт на нашу церемонию поджаривания хлебца, — хвалится Ал, вставая рядом с ними. Мэриголд и Стэр заглядывают туда, где за мной нагнулся к земле Пит, и с любопытством смотрят на него. — Это твои сестры? — спрашиваю я Ала. Он гордо кивает, а затем убегает к своим приятелям. — Рада познакомиться с вами, девочки, — говорю я мягко. — Я Китнисс, а это, — показываю на Пита, — это Пит Мелларк. — Он правда пекарь? — спрашивает меня Стэр своим прелестным тонким голоском. Широко улыбаюсь. — Да, он самый — мистер пекарь. — Он правда собирается испечь моему брату свадебный торт? — Очередь Мэриголд с трепетом задавать мне вопросы. — Испеку, когда он подрастет и найдет себе хорошую невесту, — мягко произносит Пит. — Хочешь тоже? —спрашивает он, пока девочки смотрят на него выпученными глазами. — А можно нам вместо этого печенье? — смущенно шепчет Стэр, прячась за сестрой. — Конечно, — отвечает Пит. — Сделаю его в дополнение, специально для тебя… Только если еще раз взглянешь на меня. Девочка украдкой выглядывает из-за плеча сестры, на мгновение засверкав робкой улыбкой, а затем скрывается вновь. Пит так улыбается, что я невольно задумываюсь, не болят ли у него щеки. — Спасибо, Стэр. Знаешь… ты выглядишь в точности, как мисс Эвердин, когда она была в твоем возрасте. — Он замолкает на мгновение, смакуя в голове воспоминания. — Вплоть до красного платья. А еще она, как и ты, носила две косички. Громкий свист пролетает по площадке, и дети тут же начинают разбегаться, в спешке прощаясь — чья-то мать подала первый сигнал возвращаться домой. Совсем стемнело. Стэр смотрит вверх, на небо, и я замечаю задумчивость в ее глазах. — Это Полярная звезда, — говорю я, отвлекая. — Уверена, рождественская звезда такая же яркая и красивая, как эта. — Голос очередной матери, зовущей своих детей домой, пронзает холодный воздух. — Думаю, вам, девочки, пора домой. Обещаю, что расскажу вам все, что знаю о звездах, в другой раз, идет? Обе девочки кивают и уносятся прочь, рука об руку, назад к своей матери и теплу, который только можно устроить в дряхлом доме в Шлаке. Я глубоко вдыхаю, выпрямляясь. — Ты правда собираешься сделать это, мистер пекарь, сэр? — задаю я вопрос, передразнивая Ала и смотря в ту сторону, куда убежали девочки. — Что? — спрашивает он, стоящий ближе, чем я думала. — Испечешь им печенье. — Я поворачивают лицом к нему. — Ты не должен обещать им подобные вещи, если не собираешься доводить дело до конца. Эти дети теперь верят, что ты дашь им угощения, которые они не могут себе позволить, и будет попросту жестоко разбивать их маленькие сердца, если ты не… — Я уже сказал тебе, что планирую для детей сюрприз, разве нет? — перебивает он меня, закатив глаза. — Просто… поверь мне, ладно? — Да, конечно, только устрой что-нибудь грандиозное, — отмахиваюсь я. — Уже поздно, и мама собиралась сегодня готовить ужин. Мне пора идти. — Да. Мне тоже. Увидимся… как-нибудь. — Он уходит, не удостоив меня взглядом и давая тем самым понять, что он не в восторге от меня. Я прихожу домой и весь вечер нахожусь не в лучшем расположении духа. Уже после того, как сворачиваюсь калачиком в постели, ощущая тепло Прим под нашими потертыми одеялами, я задумываюсь: «Как Пит Мелларк может помнить, что когда мой отец пел, птицы замолкали и слушали, а еще то, как я носила волосы, когда мне было пять? Почему он обращал на меня так много внимания? И что более важно, почему я обращала?». Последнее — самое очевидное. Я наблюдала за ним, потому что он обратил на себя мое внимание с помощью самого изумительного хлеба, который я когда-либо пробовала: плотного, ржаного, с орехами и изюмом. Но то, что я так много думаю об этом, вызывает у меня головную боль, так что я решаю игнорировать любую мысль о нем, возникающую у меня в голове, наконец погружаясь в мгновенный — но неспокойный — сон, наполненный пением птиц, сияющими звездами и смехом маленьких детей. Придя на занятия хора на следующий день, я понимаю, как глупо было думать, что я смогу игнорировать любую мысль о Пите Мелларке, ведь это, можно сказать, невозможно? Я начинаю осознавать, какие пути он прошел, только чтобы я заметила его, что очевидно, потому что сцена актового зала с пола до потолка украшена сложенными из бумаги звездами разного размера, на тускло-синем фоне школьных стен. Но наиболее удивительная часть сюрприза Пита — на столе в углу сцены, где лежит несколько дюжин изящно разрисованных печений в форме звезд, сложенных в кучку, так и норовящих оказаться в тощих детских пальцах. — Песочное печенье, — говорит Мадж, подойдя сзади. — Вкусные и сытные. Как раз то, что нужно нашим певцам, чтобы понять суть Рождества. — И эти звезды! Как раз под тематику песни! Надо сказать, этот талантливый молодой человек многого добился бы, будь он пекарем в Капитолии, — нараспев говорит мистер Хокинс, любуясь сценой. — Он мог бы, но его муза здесь, — произносит Мадж загадочно, с тенью ухмылки. — Жаль, — парирует Хокинс, удаляясь. — Попросту тратит талант из-за девчонки! Между тем, неприятное ощущение пустоты пронизывает мои внутренности. Желание одновременно расплакаться, ударить что-нибудь и кричать, пока не сорву голос, приводит меня к жгучей боли, которую я не могу уразуметь: по непонятным мне причинам я уже ненавижу эту безликую, безымянную незнакомку; разве что, из-за того, что Пит Мелларк растрачивает свой талант в Двенадцатом из-за нее.