В Петербурге городе, на Пяти углах

Что-то непривычно щекотнуло его по плечам и груди, и Яков проснулся. Анна сидела боком к нему, касаясь бедром, роскошные волосы свободно спускались по спине. Лучи восходящего солнца попадали в окно купе и высвечивали розовым нежную кожу ее лица. Анна полуобернулась на шорох простыни, и он прикрыл глаза, не желая нарушать утреннюю идиллию. Но продолжал наблюдать за своей женщиной через неплотно сомкнутые ресницы. Она встала, начала причесывать длинные каштановые волны. Упругие груди поднимались и опускались в такт движениям гребня, и восхитительный их вид через полупрозрачную ночную рубашку надолго приковал его взгляд. Причесавшись, Анна ловко подняла волосы, заложила в какой-то немыслимый узел на затылке, заколола шпильками. Яркие лучи теперь четко обрисовывали чуть располневшую талию и широкие бедра. Он уронил руку с дивана, будто раскинувшись во сне, дотронулся до тонкой сорочки. Анна, ничего не заметив, наклонилась за упавшей на пол шпилькой, ткань натянулась на крепкой округлой попке. Пульс его уже давно бился внизу живота, теперь же реакция на волшебное зрелище стала явственной. Пока Анна закалывала следующую прядь, его пальцы столкнули еще одну шпильку с края столика. Сладкая и мучительная картина склоняющейся к полу Анны повторилась. Похоже, внутренний его стон вырвался сквозь зубы, девушка обернулась. - Яков! А я-то думаю, что я неловкая такая с утра! Как не стыдно! – она шутливо стукнула его по груди гребнем. Засмеявшись, он сел и поймал ее за талию. Подтянул к себе, заключил ее бедра между широко разведенными коленями. Погрузил лицо в полные груди, поймал ртом сначала один камушек соска, затем второй, оставив мокрые следы на шелке. Анна выгнулась, держась за его плечи, поерзала низом живота по напряженному стволу. - Анна Викторовна! Вижу, вы быстро учитесь… - глядя на нее снизу вверх и улыбаясь, он прошелся вниз по ее бедрам, добрался до края сорочки. Зацепив пальцами шелковую помеху, проделал по нежной коже обратный путь. Пробрался горячими ладонями под кружево штанишек. Сжал обнаженные ягодицы, замер, задыхаясь от желания. Раздался громкий стук в дверь. - Господа, господа, прибываем на Варшавский вокзал! - донеслось из коридора. - Ой, мы же не одеты! – пискнув, Анна высвободилась из его рук, заторопилась, потянулась к платью. Штольман на минуту закрыл глаза, глубоко подышал, отрешаясь от плотских соблазнов. Вздохнул, помог Анне с платьем, тоже стал одеваться. Пришлось опять возвращаться к мешковатой, но чистой одежде приказчика, поскольку новый сюртук и брюки были безнадежно заляпаны. Глину он попытался вчера смыть, но подсохшие разводы выглядели еще хуже. … На площади перед Варшавским вокзалом они попрощались с Коробейниковым. Штольман свистнул извозчика и сказал: - Аня, если позволишь, поедем сейчас к тебе. Я оставлю у тебя пожитки до вечера. Мне нужно явиться в полицейский департамент, разобраться со своим статусом. - Конечно, Яков Платонович, позавтракаем вместе, - Анна и сама собиралась предложить Якову пожить у нее, но опасалась, что её полицейский не пойдет на такое явное нарушение приличий. - Пять углов, - велел Штольман извозчику, подсаживая Анну в экипаж. По дороге он крепко обнимал невесту за талию, смягчая тряску на булыжной мостовой. По Забалканскому и Загородному они быстро добрались до цели. У дома Капниста извозчик остановился, пробурчал: - Прибыли, барин. Поднимаясь на второй этаж по плохо освещенной парадной лестнице, Анна предупредила: - Яков, у меня в служанках Шурочка. Она некрасивая, но очень добрая и милая. - Ты у меня милая, Аня, - у входной двери в квартиру он обнял ее, целовал в шею, мешая попасть ключом в замок. Смеясь, Анна шутливо отбивалась: - Яков Платонович, давайте же войдем в дом. Яков отобрал у невесты ключ, одной рукой открыл замок, потянул на себя дверь. Обнимал другой рукой, не прекращая целовать, добрался в полутьме до милых губ. … Из открытой двери на них пролился яркий свет зажженной в прихожей лампы. Мария Тимофеевна, обомлев, смотрела на дочь в объятиях незнакомца. - Анна, что это такое? Что ты себе позволяешь? Немедленно иди сюда! – матушка Анны в гневе топнула ногой. - Витя! Посмотри, что творится! Виктор Иванович появился из комнаты, нахмурившись: - Машенька, что ты кричишь? Анюта, ты вернулась, очень хорошо! Яков убрал руки от невесты, провел ее в прихожую, встал на свет. - Здравствуйте, мама, папенька, - Анна удивленно окинула взглядом родителей. – Что вы здесь делаете? - Нет, это ты нам скажи, что ты здесь делаешь, с этим… - Мария Тимофеевна наконец узнала Штольмана, но не собиралась его приветствовать. - Витя, ты представляешь, они целовались! - Яков Платонович, очень рад вас видеть, - Миронов протянул руку полицейскому. - Машенька, я не понял, что они делали? - Зачем ты с ним здороваешься, Виктор! Они целовались! Это же позор! – мать Анны наконец сошла с места, ухватила дочь за талию, потянула в сторону. - Аня, немедленно отойди, это неприлично! - Мама! Штольман вздохнул. Не напрасно он опасался визита к родителям Анны. Подобравшись, он произнес: - Виктор Иванович, Мария Тимофеевна. Я просил руки вашей дочери, и она оказала мне честь, согласившись стать моей женой. Мария Тимофеевна опять застыла, как вкопанная. Через секунды общей тишины она смогла прошептать: - Витя, что же это… - Ну, Яков Платонович… Вы так неожиданно исчезли, и теперь это… Аня? – Миронов вопросительно посмотрел на дочь. Анна улыбнулась отцу, подошла к Штольману, взяла его за руку. - Папа, я согласилась. Я люблю Яков Платоновича. Яков поцеловал ее ладонь, ободряюще взглянул в голубые глаза. Сказал, обращаясь к родителям невесты: - Мы собираемся объявить о помолвке. - Они собираются! Ты посмотри, Витя! – язвительно прокомментировала Миронова. - Маша, прекрати, - Виктор Иванович отмахнулся от призывов жены. - Яков Платонович, можно вас на пару слов? Мужчины отошли в комнату. Мария Тимофеевна приступила к допросу дочери.