Жених для валькирии, или приключения лифляндца в России

«Вот и всё, рыцарь Герхард. Истощил ты, братец, Божие долготерпение. Вот теперь - действительно всё…» Солдат ногой перевернул предполагаемый труп на спину, чтобы выдернуть шпагу, и присвистнул. - Ишь, дышит еще. Ну, тут дело верное – докторов зря не тревожь, снимай мерку для гроба, - с этими словами преображенец поднес к голове раненого пистолет. - Не сметь! – Варвара Голицына плашмя ударила его по запястью широким клинком своей офицерской шпаги. То, что ее противника сейчас пристрелят, как загнанную клячу, почему-то возмутило ее до глубины души. - Именем ея Императорского Величества приказываю: спешно доставить пленного в Преображенский полковой госпиталь, лечить, охранять! - Охранять?.. Сударыня, да куда он денется? - Он владеет важными сведениями, - холодно пояснила Варвара. – Возможно, сообщники постараются вывести его из игры – похитить или убить. - Так, может, сразу к Степану Ивановичу? – Кто такой Степан Иванович, уточнять не требовалось. - Я же сказала – в госпиталь! – И Варя отважно помянула пару неудобьсказуемых частей человеческого тела. Герхард неожиданно открыл глаза. Взгляд этих серо-зеленых глаз был беззлобным и печальным. Варя прочитала в нем: вот и закончилась наша с тобой дуэль. Может, и к лучшему… Оперировал Герхарда, по просьбе Вари, лично сэр Томас Димсдейл. Через неделю, встретив хирурга в приемной императрицы, Варя справилась о пациенте – оказалось, жив и, статочно, выживет. - Удар пришелся в подвздошную область, не задев париетальную брюшину, - охотно пояснил англичанин, - ранение непроникающее, хоть и глубокое: пострадали только мышцы брюшного пресса. Смерть в таких случаях наступает от потери крови или лихорадки, поэтому с уверенностью благоприятного прогноза дать не могу, но шансы хорошие. - Велик Господь! – удивилась, узнав об этом, Ремезова. – Такие раны, как правило, смертельны. Семижильный он, что ли? - Анна Михайловна, можно я его навещу? – вдруг произнес кто-то Вариным голосом, причем на Варином лице отразилась несвойственная ей растерянность. Подруги переглянулись. Марья Борщева высказалась в том смысле, что давить таких герхардов надо, и обругала Варю юродивой. Варя, вопреки обыкновению, даже не нашлась, что сказать в ответ. И впрямь - юродивая, похлеще знаменитого на весь Петербург Андрея Федоровича*… - Ты ему еще корпии нащипли, - ехидно посоветовала Надя Ховрина. - А сходи, - неожиданно одобрила Ремезова, - вдруг его на откровенность потянет, с тяжелоранеными такое случается. И они обыкновенно не врут. *** - Вы?.. Что вам нужно? – Герхард от изумления подскочил, но тотчас со стоном рухнул обратно на подушки. - Уже ничего, - холодно ответила Варя и повернулась, чтобы уйти. - Сударыня!.. Сударыня, постойте, я рад вас видеть. - Вы идиот? – предположила Варя. – Впрочем, мне самой место в бешеном доме. - Я не знаю, что будет завтра, но сегодня я жив и благодарен вам за это. Мир, мадмуазель! Давайте знакомиться. - Варвара Федоровна Голицына, - сухо сообщила Варя, глядя на Герхарда с большим подозрением. Тот, однако, коварных замыслов не таил - или же успешно скрывал их до поры до времени. - Андреас-Герхард фон Мёнигхузен*, к вашим услугам, сударыня. Варя скептически хмыкнула: княжну из рода Гедиминовичей захудалым лифляндским баронством удивить было трудно. Варя принесла яблочный штрудель с корицей из немецкой кондитерской. Герхард вдохнул запах родины и детства и прикусил губу. Ему было тошно, тоскливо и жалко себя. Хотелось заплакать, а еще лучше – помереть и оставить жаждущего сведений Шешковского с носом. Чума побери этих русских, с их варварством, Сибирью, нескончаемыми зимами, наводящими ужас пространствами и непредсказуемой добротой!.. В первые Варины визиты они почти не разговаривали: Герхард, получивший дюйм отличной сестрорецкой стали в живот, был все еще очень плох. Варя приносила ему красное вино и разварную говядину, полезные при потере крови, давала денег служителям и, немного посидев, уходила. Она бы очень удивилась, если бы могла прочитать мысли Герхарда. Потому что человек, которому следовало искать способ спасения от кнута и каторги, беспокоился о том, что грязен и пахнет наверняка не розами. Варя же благоухала мятной водой, именуемой по-русски «холодец», и когда она уходила, этот аромат – аромат прохлады и свежести – еще долго витал в воздухе. - Что-то ты зачастила к своему крестнику, влюбилась, что ли? – заметила Ремезова. Варя яростно фыркнула. – Спроси при случае, кто его учил шпажному бою. Вроде на Анжело* похоже, а вроде и нет! Повод поговорить о шпажном бое скоро явился. Варвара потянула руку, фехтуя тяжелым колишемардом, и, беседуя, машинально растирала запястье. - Выбираете оружие не по руке, - ворчливо заметил Герхард. – Берите малую шпагу, на черта вам оглобли? Без руки хотите остаться, что ли? Варя обиделась. - Я вас в фехтмейстеры не приглашала, - огрызнулась она. – Малой шпагой от боевой не отмашешься! - Запросто, - с некоторым даже высокомерием ответил Герхард. – Отбивайте клинок противника снизу вверх и атакуйте на верхних линиях – выбейте зубы, колите в глаз, отрубите ухо. – И он проделал замысловатые движения локтем и кистью, понятные всякому фехтовальщику, а Варя следила за его рукой, мысленно дорисовывая в ней шпагу. Однажды Варя явилась с распухшим носом, злодейски набеленная – точно затем, чтобы спрятать красные пятна на щеках. - Вас кто-то обидел, - проницательно заметил Герхард. – Жених запутался в дамских юбках? - Нет у меня никакого жениха! – отрезала Варя, и ее глаза стали неудержимо наполняться слезами. Она до крови прикусила губу: не хватало еще разреветься, как глупая смольнянка, у которой одни ваперы* в голове! - Дайте угадаю. У вас есть возлюбленный, конечно, гвардейский офицер. Как и положено гвардейцу - выпивоха, лошадник, картежник, бретер и волокита. Ему уже давно пора повенчаться на вас – или перестать морочить вам голову. На днях вы застали его в объятиях заклятой подруги, причем кружевная косынка, прикрывающая ее корсаж, валялась на полу, а его мундир был в беспорядке. - И рубашка тоже, - хлюпнула носом Варя. Больше всего ее ошеломила именно распущенная шнуровка рубахи. Хотя оголенная пышная грудь Катьки Головиной, записной вертопрашки, тоже взывала к отмщению. Жесткие горячие пальцы неожиданно сжали запястье девушки. - Ничего, - хрипло проговорил Герхард. – Ничего, сударыня. Зачем вам этот скот? - Можно подумать, не все мужчины – скоты в этом отношении, - злобно ответила Варя, выдернув руку и запрокидывая голову, чтобы удержать слезы. - Не все. Я девственник. - Вы?.. – поперхнулась Варя, слезы мгновенно высохли от изумления. – Но… как это? - Я еще не любил. Сраженная этой логикой, Варя молча открыла и закрыла рот. Человека с таким диковинным душевным устроением она встречала впервые. Хотя какой из коротышки любовник? Засмеют! В свете красивыми признаются только рослые, статные атлеты – даже преждевременная полнота не считается таким серьезным недостатком, как маленький рост. Наверняка причина такого поистине удивительного мужского целомудрия – дамские насмешки: дамы любят блистать остроумием там, где лучше бы его придержать… А сложен маленький барон отменно - широк в плечах, узок в талии и бедрах, с гордой посадкой головы, выдающей дерзкий и упрямый норов. Жаль, лицом нехорош - нос курносый, «уточкой»… глаза, впрочем, недурны… тьфу, что за чушь в голову лезет, плюнула Варя. За крамольной мыслью о привлекательности небольшой, но складной герхардовой фигуры явилась другая, еще более опасная: да полно, нужен ли ей на самом деле Саша Рославцев? Выбрала бы она его, не будь он единственным молодым мужчиной, который видел в ней не разряженную куклу, а амазонку? Быть собой – вот чего она хотела на самом деле… Может, потому и доходила порой до ненависти к Рославцеву, до злых слез, что пыталась высечь из себя хоть искру настоящего чувства? - Наверное, я тоже еще не любила, - проговорила она вслух. - Да не спешите. Как у вас говорят – бабы каются, девки собираются? Главное - не выходите за болвана, который велит вам подать в отставку, сесть, сложив губки бантиком, в гостиной и не брать в руки ничего тяжелее пяльцев. На следующий день Варя пришла снова – и внезапно услышала краткую и отнюдь не прежалостную, а даже несколько циничную, но все-таки исповедь. Причины для такой откровенности у Герхарда было две. Первая – злополучный штрудель: одно воспоминание детства повлекло за собой десяток других. Вторая – казематка Петропавловской крепости в обозримом будущем: Герхард не сомневался, что на допросе «запоет» как миленький, и ему казалось, что он обманет Шешковского, если своей охотой расскажет Варе то, что потом из него будут выбивать плетьми. - Я лифляндский барон, потомок рыцарей Ливонского ордена. Мои предки занимали в ордене видное положение, один даже был епископом, - начал Герхард. Его история Варвару не то чтобы растрогала – поразила сходством с ее собственной. До семнадцати лет юный барон жил в родовом поместье с вдовой матерью, затем поступил в университет. Два года спустя к баронессе посватался богатый сосед, желающий округлить свои владения. Мать ему отказала, тогда он стал судиться с ней и, прибегнув к подлогу, отсудил поместье, дававшее право на титул. Баронесса не вынесла потрясения и умерла на руках сына, прискакавшего из Тюбингена. Сын, отменно владевший шпагой, как и положено буршу*, поклялся отомстить - и отомстил с эпическим размахом, в духе древних германских саг. После чего бежал во Францию, чтобы не оказаться на виселице. Там двадцатилетнего бродягу, обнаружившего удивительные таланты по части смертоубийства и членовредительства, и завербовал «Королевский секрет». Титул был утрачен вместе с поместьем, однако позорить фамильный герб не следовало, и молодой человек назвался просто «шевалье* Герхард». Андреас-Герхард фон Мёнигхузен перестал существовать. И вдруг этот канувший в небытие субъект решил некстати воскреснуть… Воскресать было больно. К тому же у злокозненно восставшего из мертвых юного барона в душе цвели незабудки и прочие лютики, и, как всякий нормальный подросток, он мечтал о любви. Соседки по имению, все эти занятые акварельками и вышиванием белокурые Минны, Анхен и Гретхен, его не привлекали: воображение Герхарда еще в детстве поразили валькирии – воинственные девы на боевых конях, в кольчугах и шлемах. На беду, Варя совпала с этой умозрительной картинкой. Мысленно он ее так и называл – Валькирия, хотя ее настоящее имя – Варвара, чужестранка – тоже ей необыкновенно шло. Прекрасная чужестранка-воительница... Он был неглуп, в меру образован, отдавал себе отчет в своих душевных движениях и понимал, что в лице этой сумасбродной русской девицы на него, как пласт снега с крыши, шмякнулась fin amor – прекрасная любовь рыцарских романов. Как вовремя! - Что было дальше? – тихо спросила Варя. - Дальше… Сударыня, вы видели в модных лавках – крутится колесо, а в нем бежит маленькая собачонка? Попав в это колесо, уже не вырваться. Что бы ни было, колесо должно крутиться, а собачонка – бежать. *** - Что там с ним сделают? Как вообще допрашивают в Тайной Экспедиции? - Кнутом секут, - поежившись, ответила Надя Ховрина. – Горящими вениками по спине бьют. Фухтелем*… О прочем, полагаю, и сама государыня предпочитает не знать. Она же не Иван Грозный, она женщина, мать, ей это неприятно. - А потом?.. - Каторга. Нерчинские рудники, скорее всего. - Или Зерентуй, - добавила Ксюша Атласова. - Или Пустозерский острог, - внесла свою лепту Борщева. - Он лифляндский барон! - Полна Сибирь лифляндских баронов, - отрезала Ховрина, - вкупе с польскими князьями и графьями Священной Римской Империи. А если поискать, сыщутся и французские маркизы! - Может, его и не будут допрашивать с пристрастием, - пожалела подругу Ксения. – Если сам все расскажет. - Он не расскажет! - Расскажет, Шешковскому все исповедуются. Знаешь, какое у него прозвище? Духовник! - Почему? - Нравоучает, - пояснила всезнающая Ховрина. – И требует откровения помыслов. Маруся Борщева прыснула: - На прошлой неделе фрейлину Бутурлину вызывал для приватной беседы и так духовно окормил, что она монашкой сделалась. На гвардейцев и не глядит, а ведь в Измайловских казармах живмя жила! Никто не засмеялся. - Помочь в этом деле может только один человек, - сказала Надежда. – Граф Алексей Орлов. Он не боится Шешковского. - Бога он тоже не боится, - снова встряла Борщева. Она не могла простить графу истории с самозванкой. - А я так и знала, что вы поладите, если не убьете друг дружку, - заметила Ксения. - Духи наябедничали? – съязвила Варя. - Видела, как вы бились. Вокруг вас воздух искрил. *** Чем ближе был день свидания с Шешковским, тем страшнее становилось Герхарду. …На полу что-то поблескивало. Герхард поднял предмет – это была Варина сережка с розоватой жемчужиной в обрамлении крошечных бриллиантов. Герхард распустил ворот рубахи, оторвал изрядный кусок шнуровки, соорудил нечто вроде гайтана и повесил находку на шею. Таким образом он словно мистически обручился с не подозревающей об этом княжной Голицыной – а какой же немец, да еще потомок крестоносцев, не склонен к мистицизму? *Блаженная Ксения Петербургская *Фон Мёнигхузены – старинный лифляндский рыцарский род, оставивший заметный след в истории Ливонского ордена. *Генри Анжело – знаменитый фехтмейстер, англичанин итальянского происхождения. *Ваперы – головокружение, обморок *Бурши – немецкие студенты, славившиеся буйным нравом *Шевалье – звание французского дворянина, буквальный перевод – «всадник», «рыцарь» *Удары плашмя клинком сабли по голой спине