Ещё по одной?

      Моя жизнь — это огромные качели. От жизни к краю смерти и обратно в высь. Именно так, потому что в полёте я рискую зачастую даже больше, чем на земле. С тех пор, как впервые ощутил в своих руках штурвал, с тех пор, как научился управлять… Нет, не людьми или эльфами, не движением планет или горных пород, ведь это всё неважно, несерьёзно. С тех пор, как я впервые ощутил крылья, взялся за рычаги и разбудил демона не своим ещё кольцом Развоплощения, которое болталось на пальце. С тех пор, как взял свою жизнь в свои руки.       До этого я будто бы жил в стазисе, бродил между кронами огромных дубов, каких ты никогда не видел, и считал, что вижу звёзды во всей их красоте. В первый раз, попав в упорядоченный хаос настоящей жизни, я испугался. Для меня, привыкшего к холодной, отчуждённой пустоте эльфийских рощ, было страшно и дико смотреть в открытое, яркое до рези в глазах небо, видеть горячие узкие улицы, наполненные жаркими существами и жаждой жизни. Я с разбега влетел в солнечный огонь и упал обратно в ледяной бочаг существования, в котором уже тогда пропало место, занимаемое мной ранее. Я уже не принадлежал всей душою этим дубовым лесам, пронизанным белым безучастным светом солнца. Качели оттолкнулись в первые.       Не знаю, в какой момент я перестал жить без неба. В какой момент оно стало лучшей частью моего существования. И самой жестокой.       Первые рваные взлёты, судорожно сжатые на штурвале пальцы, планирование на потоках, первые воздушные побеги в горы. Первые товарищи, понимающие искренне, первые уважительные взгляды не свысока, завораживающая магия высшего пилотажа. Первые потери: сломанные крылья, сорванные печати, дыры от нефритовых стрел в боках «Источника», военные вылеты эскадрильи, война. Я не запомнил, когда в моё яркое небо ворвалась первая стрела, когда оно окрасилось вспышками взрывов, когда его расчертили чёрные полосы и опасность стала не просто нормой, а зависимостью. Весь мир посерел, с вечнозелёных дубов на траву падал пепел, мутные кристальные ручьи казались осквернёнными, и лишь небо оставалось нереально-чистым для меня. Его больше никто не хотел замечать.       В отличие от многих, я знаю, сколько пришлось заплатить за него, за это чистое открытое небо. Ради всех народов, ради лёгких крыльев фрегатов и шхун, ради любящих держать ветер в руках, ради оторванных от земли душ.       О, я знаю цену своего собственного неба. Небо над Черепашьим куда чище того, которое я отрабатывал кровью и смертью над Западным материком, зато и платить за его свободу приходиться больше. Наверное, я слишком люблю ходить по краю пропасти, чтобы отказаться от соблазна снова ступить на нетвёрдую почву и оттолкнуться от земли.       Нет, я не жалуюсь на жизнь. Это даже лучше, чем я мог вообразить в самых смелых своих мечтах. Я могу летать, чувствуя скорость всей грудью, прилипающей от перегрузки к спинке, заглядывать в разноцветную бездну за бортом, крепко сжимать в руке рычаги и рисковать. Я смею после всего считать звёзды вместе с Рисой, складывая созвездия целыми ночами, вспоминая или придумывая новые; я смею гулять по берегу среди чаек, играть в догонялки с Трёхлапым, невинно болтать за чаем с Госпожой, веселиться в баре бок о бок с самыми разными существами и напропалую спорить с Крешом, а потом обсуждать с Огом общие дела и слушать его рассказы и байки орков. Я могу назвать своих друзей и врагов почти поимённо, ведь, наконец, спустя много лет с уверенностью могу говорить: я живу.       Я — не просто так существующий эльф с именем Ласэрэлонд, не серая кукла с внешностью Великих, одетая в костюм летуна и почему-то ещё имеющая своё мнение. Я — Лас, чокнутый звезднорождённый летун, на которого ставит гонорар большая половина бара, а потом на радость Анне эти же деньги пропивающая за наше с Огом здоровье. Я — ненормальный эльф, который нашёл общий язык с орком ради общего неба, который дружит с врагом своего народа, я — настоящая легенда Черепашьего острова, хороший знакомый капитана Севера и просто дружище Лас. Этого достаточно, чтобы считать себя живым и свободным. Большего мне не требуется. — Ты действительно так думаешь, паря? — Нет, конечно. Просто слишком много выпил, вот и тянет рассказывать всякие небылицы. Ещё по одной, Буваллон?