Живет моментом — её будущее хлам И жует так сексуально свой вишневый бабл гам
Лидия Мартин уникальна до самых кончиков волос, что выстрижены почти по уши, лишь бы не мешались, лишь бы не путались, лишь бы меньше ассоциаций с мертвой невестой; Лидия Мартин — анархия в чистом ее проявлении, полная разруха и все всадники апокалипсиса в едином лице. Лидия никогда не была обычной девушкой: в свои неполные восемнадцать она уже трижды бросала школу, четырежды сваливала в Лос-Анджелес, и единожды ей разбили сердце, чего, по словам Мартин, никогда больше не. Его звали Джексон Уиттмор, и он был самым сексуальным парнем на планете Земля. Правда, 'был' до тех пор, пока его не переехала машина, которую до сих пор не нашли. Теперь у Джексона есть сломанный позвоночник, полное неумение ходить и отсутствие Лидии Мартин на расстоянии в сотню километров.Сигарету так пафосно крутит На ключицах две домашние татухи Кеды все стираются о пол И в кармане пачка мальборо голд
Лидия выдыхает ему в лицо, морщится довольно, растягивается на обжигающе горячей крыше; волосы неощутимым водопадом затопили бы ноги, ударились бы о чердачное окно, заставили бы каждого невольно щуриться. У Лидии слишком острые кости, худые настолько, что почти рвут кожу; алые вены под белоснежной виднеются все отчетливей, очерчивают грязные буквы, прячутся в пущенных на волю птицах; Стайлз касается 'A/A' почти грубо, вцепляясь ногтями, упиваясь невозмутимостью на лице и вздернутым носом — Лидия будто не здесь, Лидия там, куда не дотянуться, не дозвониться, не-не-не. — Кто этот А/А? — и даже не ревниво, не любопытно; безразлично, хладнокровно: ее голос, как и ответы, давно уже не на пьедестале, отношения перегорели в холодном ноябре, что промозглыми дождями оседал на легких, путался в точеных пальцах, застревал в суставах. — Это она, — и кусает прямо в губы, отпечатывается ядовитой помадой на родинках, ставит кровавые засосы и смеется так, что еще немного, и пора принимать цианид.…в ней юность и весна И в желудке алкоголь, а остальное ей до лампы
Лидия танцует на мокрой траве, кружится-кружится-кружится, осыпая землю пеплом с сигареты и мертвых бронхов; март бьет сильнее, чем по кошкам, гормоны готовы бы вверх, но томятся в золотой клетке, что замком на сердце, цепью по аорте. Пальцы красят хной, рыжий едва ли не в порах, царапни — все покроется ржавчиной; виски уже давно в пустом желудке, плещется, бьется о стенки, едва не выворачивает наизнанку. Лидия не любит извиняться, не любит быть второй и его, Стайлза, ей-богу не любит. Стайлз любит сарказмом по венам, издевкой по языку, и Лидию куда-то под ребра, да так сильно, что в жизнь не вытащить.(моя девочка софт-гранж)
Лидия кусается сильно, а плюется не своей кровью. Стайлз лишь вдавливает педаль до упора.