Окошко в океан

Входя в дом впервые, я так и не успела его рассмотреть. Сейчас, когда меня послали за корзиной, которую Миллард стащил (простите, позаимствовал) у кого-то из сельских обывателей и благоразумно оставил под деревом в саду, у меня появилась шикарная возможность наверстать упущенное. Сказать честно, внутри он кажется куда меньше, чем снаружи. Может, после перестановки дело станет лучше; сейчас вся доступная мебель свалена в один угол, и лишь одинокий диван стоит прямо посреди гостиной. А может, дело в ремонте: снаружи он темноватый, кремового оттенка, относительно чистый и аккуратный, а внутри темный и захламленный. Как ни крути, особняку требовалось хорошее обновление. Хотя, быть может, наверху все не так плохо. Мы туда еще не заходили – были заняты поеданием ягод. Три этажа, и окна большие на первых двух – все совсем не плохо. И сад большой. Заросший правда, как в настоящих джунглях, попробуй проберись еще до этого самого дерева с той самой корзинкой. Легче новую стащить (простите, позаимствовать). Наконец, цель была достигнута и поймана. И в этот самый момент я словила новое воспоминание: с наступлением лета наша семья всегда ездила за город, к дальним по крови, но очень близким по духу родственникам. Каждое лето мы собирали огромные корзины вишни и тащились с ними через все село, жалуясь на тяжелую ношу и слабые руки. Зато ночью, после тяжелого трудового дня, чувствуешь эту приятную, сладковатую усталость, расползающуюся по всему телу от ноющих рук и до натертых пяток. Открывая скрипучую дверь дома, я снова зацепилась взглядом за потертую табличку с адресом, и в моей голове сразу же всплыл другой, знакомый и родной. Оушн Авеню, 226. Теперь, когда я точно знаю все точки возврата, мне абсолютно точно надо делать выбор. Это пугает меня больше всего: фраза «у нас есть время», оказывается, имеет временные ограничения. Ничто не может длиться вечно. Да даже если и может, есть ли в этом смысл? - Забирай свои манатки, - шутливо прикрикнула я, бросая корзину навстречу Милларду. Он был без верха, в одних штанах, так что не мудрено, что я практически промахнулась и едва не попала ему в лицо. Вжав голову в плечи, я резко убавила показатель личной громкости. – Прости! - Твое счастье, что я добрый, - ответил он и, кажется, игриво подмигнул – я определила это по тихому цоканью. Признаюсь, разговаривать с ним в таком виде, то есть, в одних штанах, до жути неудобно: я не могу определить, где находятся остальные части его тела и куда мне стоит смотреть. Надеюсь, это не только моя беда. Иначе будет очень, очень неловко. - А я – нет, - отозвался Хью с другого конца коридора, грациозно закинув ногу на швабру. – Работай! Солнце еще высоко! Он швырнул в меня тряпку. Пришлось присоединяться к клубу «веселых и находчивых»: Бронвин носила диваны на улицу и вытряхивала их от пыли, Эмма собирала паутину под потолком, постоянно ворча и охая (пауки явно не были ее любимыми существами), Хью танцевал знойные танцы со шваброй, а Енох всунул сердце дохлой мыши в мелкого плюшевого зайца и, кажется, добавил парочке людей одну новую фобию. Мне так точно. Бегающий плюшевый заяц, потрепанный жизнью и старостью, - совсем не та вещь, которую я жаждала увидеть все свои шестнадцать лет. Слава Птицам, он не разговаривает. Иначе говорить перестала бы я. - Хороший труд, - похвалила нас Птица, пальцем проведя по выступу камина в гостиной. Пыли не обнаружила. – Ну, вперед занимать комнаты. Только без кровопролитий! Все ломанулись наверх. Я очнулась лишь тогда, когда мисс Перегрин ткнула меня в плечо и пошутила, что, если я не поспешу, спать буду в уличной беседке. Шум, гам, крик и визг. Все бегали из стороны в сторону, а потом синхронно позапирались в комнатах, каждый в своей. Коридор очистился в одну секунду. Пришлось заселиться в оставшуюся в конце прохода, рядом с директорской. И отмывать ее добрых два часа. Хороший способ отвлечься от навязчивых мыслей, влезающих в голову в самые неожиданные моменты – работать, не покладая рук, трудиться на благо коллектива, даже если к концу дня отвалятся ноги. Я чувствовала, как сильно болит натруженная поясница, но останавливаться не собиралась. Закончив со своей комнатой, двинулась в следующую – комнату директрисы. - Вам нужна помощь? – аккуратно спросила я, наполовину пролезая в маленькую щелку директорской двери. Открывать ее дальше я не решилась – двери имеют жуткую привычку скрипеть. Птица вымывала углы, наклонившись на все двести семьдесят градусов. Завидев меня, она выпрямилась и устало вздохнула, разминая уставшую спину. - Справишься с окнами? - Постараюсь. В сороковые годы не было «пшикалок», которые враз очищали любые загрязнения на стекле. А еще в сороковые не было ровных стекол, и все окна автоматически превращались в кривые зеркала. Только без отражения. Сложно было, в общем. Особенно таким, как я, привыкшим к пластиковым рамам и химическим средствам. - Получается? Я беспомощно развела руками. От мыльного раствора оставались некрасивые разводы с рваными закорючками по краям. В них я снова нашла отражение себя. Оно смотрело на меня большими задумчивыми глазами и устало хлопало ресницами, совсем не обращая внимания на прилипшие ко лбу пряди тонких блондинистых волос. За окном потихоньку смеркалось; задувал теплый летний ветерок. Ужасно хотелось спать, но я прекрасно знала, что ничего не выйдет. Я опять буду думать всю ночь, и снова буду ходить по кругу. На этот раз, Фионы рядом не будет. Птица издала тихое «ага» и принялась оттирать окно старой газетой, найденной где-то в недрах еще не обжитого дома. - Тебя что-то беспокоит, - ненавязчиво начала она, взглянув на меня краешком глаза. Я смяла вторую газету и встала напротив, оттирать обратную сторону окна. Мне никогда не хотелось врать Птице. Тем более, сейчас, когда это просто не имеет смысла. Мне же и вправду нужна помощь. Или хотя бы частичка участия. - Время, - коротко ответила я, но вдруг поняла, что дала слишком обширное понятие. Захотелось хлопнуть себя по лицу, однако руки по локоть были в мыльном растворе. Подожду до вечера. – Я не знаю. Не могу определиться. То ли здесь, то ли там… Она немного замедлилась, обдумывая всю сказанную мною информацию. Мне пришлось замолчать, снова ощутив это колючее чувство беспомощности, ерзающее где-то в груди. Мне бы хотелось остаться тут, задержаться хотя бы ненадолго, но сразу же вспоминаются лица родителей – они же, наверное, ждут? Потерять Рейчел очень тяжело, и я до сих пор понятия не имею, как принять эту информацию – для меня она все еще в отпуске, просто далеко от дома. Потерять сразу обеих дочерей, наверное, в разы тяжелее. - Почему это так тяжело? – тихо всхлипнула я, ощущая, как неприятно влажнеет внутренняя сторона век. Альтернатива моющему средству для окон нашлась быстро – нужно только не останавливаться и рыдать изо всех сил, чтобы на все окна в доме хватило. - Потому что ты человеческий детеныш, Маугли, - она улыбнулась, и эту улыбка автоматически передалась мне. Даже стекло ее не остановило. Должно быть, хорошо вымыли. – Выбирать всегда тяжело. Особенно когда за плечами почти нет жизненного опыта. Ты разрываешься между «хочу» и «нужно», и не можешь понять, как совместить эти два понятия. – Она замерла; в ее глазах я четко уловила промелькнувшую горечь, и сразу же почувствовала жуткий укол вины. Птица аккуратно скомкала кусок газеты и облокотилась рядом, пару раз постаравшись сдуть выпавшие из прически пряди со своего лица. Ее руки тоже были в мыле. – Пойми еще вот что: рано или поздно мне придется создать петлю. А обычные люди в петле – просто куклы. Ты это уже знаешь. Я кивнула, хотя практически ничего не знала. - Что за петля? - Сутки, повторяющиеся снова и снова. - А простые люди? - Им в петлю не войти. Живут дальше, своей обычной жизнью. В петле раз за разом крутится лишь только их фасад. Меня передернуло. Впервые за такое огромное количество времени я снова ощутила эту переломную стаю мурашек, несущуюся вверх по позвоночнику. Стать заложником петли – такая себе альтернатива. В ней мне точно делать нечего. Рано или поздно, все-таки придется уйти. Только когда? У меня уже есть адрес, уже есть багаж воспоминаний на плечах. Нет уверенности. Нет решимости. - Подумай над этим. Решать тебе. Ты всегда можешь остаться, но если передумаешь, - мисс Перегрин незначительно махнула рукой. Почему-то мы обе бессмысленно глядели в пустую стену напротив. - Да. Да, спасибо, - тихо прошептала я, наконец фокусируясь на чем-нибудь другом. На кровати, прикроватной тумбе, собственных мыльных руках и обрывке смятой газеты. – Но окно все равно придется домывать. Когда мы, наконец, закончили, было уже темно. В коридоре не горела лампочка – ее попросту не было. До соседней двери дойти будет несложно. Уже ухватившись за ручку, я резко почувствовала невообразимый укол вины, второй за день. Я совсем забыла про Фиону! Мы не виделись с самого прибытия и не пересекались весь день, не разговаривали с самого утра, и то, перебросились парой коротких фразочек без смысловой нагрузки. Аккуратно ощупывая все попадающиеся двери, я про себя считала номера, стараясь угадать тот самый. Пятый. По-моему, он. Постучала. Но вместо Фионы в коридор высунулась лохматая голова Горация - он, видать, только-только вернулся из душа. Не скажу, что такой поворот событий был мне не по душе, но для задушевных разговоров с ясновидцем я слишком устала. Не чувствовала ни рук, ни ног, ни присутствия живости в моем организме. По мне будто бы каток проехался, причем дважды, решив, что после первого раза я осталась слишком живой и объемной. - А Фиона?.. - У себя, наверное, - удивился он, смешно нахмурив брови. – В соседней комнате, справа. Ты зайдешь? Он отодвинулся, впуская меня в свою скромную, еще не обжитую обитель. У окна стояла кровать, слева от двери – пустой письменный стол, исполосованный слегка вздувшимися царапинками. На спинке стула висел пиджак. Больше тут ничего и не было. Стандартный набор. Думаю, надолго он не задержится: утром заходил разговор о том, что мебель стоило бы обновить. Ну, и добыть недостающее, естественно. Без шкафа, как мне кажется, жить не очень-то и удобно. - Что там произошло, на поляне? – сходу начала я, облокачиваясь на его стол спиной. Я чувствовала, что если сяду на кровать или, не дай Птица, лягу, то уже вряд ли встану до завтрашнего утра. Неловко будет Горация выгонять. - Ну, - он закрыл дверь и смущенно почесал шею. – Если кратко, то почти все сбылось. Я не успел добежать, и Оливию спасла Птица. Закрыла собой и отмотала время в последнюю секунду. Я рад, что ошибся. - Где же ты ошибся? - В концовке. В моем втором сне на месте Оливии была ты. Я рад, что все разрешилось… Ну, вот так. Хорошо. – Он встал напротив, скрестив руки на груди. То ли от неловкости, то ли от резкого желания сменить тему. – Жаль, что тебя отбросило. Я не думал, что ты и вправду человек. - Оказывается, человек, - хихикнула я, ощущая, как мои щеки медленно наливаются румянцем. Хотелось просмеяться больше, от души, но сил просто-напросто не хватало. Не хватало даже на то, чтобы перестать глупо улыбаться. – Зато я увидела, как Енох врезал какому-то пьянице за Птицу. Гораций заинтересованно наклонил голову. Я описала ситуацию более подробно. Он уважительно покачал головой, все больше и больше напоминая мне старый интернетовский мем с подписью «справедливо». Ком смеха вдруг протолкнулся в носоглотку, и я едва сдержала его внутри, заменив странной и, однозначно, веселой улыбкой. Завязалась тишина. Когда я уже хотела попрощаться и пожелать ему спокойной ночи, Гораций высказал еще одну мысль. - Лучше не говори с Фионой о войне. Для нее это больная тема. Ей плохо далось сегодняшнее. Теперь мне точно нужно ее увидеть. Никто и никогда не рассказывал мне ее историю, в том числе, и она сама. Может, со временем завеса тайны приоткроется. А если нет – значит, и не нужно. Прошлое на то и прошлое, чтобы оставаться позади. - Спокойной ночи, - тихо сказал Гораций, и прежде, чем я двинулась к выходу, заключил меня в легкие прощальные объятия. Я не успела понять, что произошло, но машинально обняла его в ответ. Отпустить было сложно. Его уютное тепло моментально окутало все мое тело головы до ног, до самых кончиков пальцев, отдавая приятным покалыванием где-то внутри. Эти несколько секунд длились слишком долго, и мне, признаться честно, совсем не хотелось их разрывать. Но меня ждала соседняя дверь. Я постучала в дверь Фионы дважды. Один разок позвала ее по имени, шепотом, чтобы никого не разбудить, но все было тщетно. Реакции не последовало. Тогда я потянула ручку двери, и та поддалась, с тихим скрипом качнувшись внутрь комнаты. Я была уверена, что она не спит. И она действительно не спала. Свернувшись на кровати, Фиона лежала лицом к стене, мелко вздрагивая и постоянно сбивая и без того неровное дыхание. Ежу понятно, что она не хотела никого видеть. Но я не еж. Потому, набравшись смелости, подошла ближе, к самой кровати. За одну секунду мое сердце сжалось до маленькой точечки с огромной плотностью и болезненно кольнуло где-то в груди. Было больно видеть свою лучшую подругу такой разбитой и подавленной. Уйти я не могла. - Эй, - тихо прошептала я, удивляясь тому, что голос вдруг охрип и сел на две октавы ниже. Нужно было с чего-то начинать, и ничего, кроме этого глупого «эй» на ум не приходило. – Хочешь поговорить? Она молчала. Я не удивлена. Первый шаг сделан, пусть и очень-очень неуклюже, второй – за ней. - Хочешь, я уйду? – мой голос прозвучал еще тише, чем в первый раз. Все внутри меня вдруг заполнилось огорчением. Я совсем ничем не могу помочь. Разве что, оставив человека одного, наедине со своими мыслями и тараканами. Но разве так стоит поступать с друзьями? Помедлив секунду, я в сотый раз убедилась в том, что поступаю неправильно. Я уже была готова развернуться и пойти прочь, но уловила тихое, едва слышное «останься». Было больно воспринимать это слово. Еще пару часов назад я приняла твердое решение уйти. Вернуться в настоящее и жить там, в своем времени. Ужасно не хотелось прощаться. Но чем дольше я буду тянуть, тем больнее будет отдаляться. Я хотела рассказать об этом Фионе, но крепко остановила себя на полуслове. Не хочу разрывать ее свежие ранки. У меня в запасе еще есть пару дней. Все успеется. Приземлившись на край кровати, я крепко сжала ее ладонь в своей. «Я здесь!» - хотелось сказать это любым способом, от простых слов и до сложных действий, но я не успела. Я вырубилась раньше, чем уловила суть всего происходящего; стоило только сесть, как моя голова моментально свалилась к ее коленям, а сознание вылетело в открытое окно, пообещав непременно вернуться как-нибудь позже. Завтрак перенесли на «попозже», дав нам шикарнейшую возможность отоспаться после полноценного трудового дня. Я не уверена, что мое положение сна можно было вообще назвать «здоровым»: все части моего тела находились на неопределенном расстоянии в неопределенном положении, так что утром пришлось здорово разминать шею. У меня была отличная возможность сделать это за завтраком. Под конец трапезы, когда дежурные уже подскочили со своих мест, в дверь позвонили. Мисс Перегрин, как порядочная хозяйка и наш пример гостеприимности, сразу же пошла открывать двери. - Кто там? – спросила Вин Горация, едва сдерживая буйную волну любопытства. Ясновидец очень удобно расположился в дверях, так и не успев пройти в свою комнату незамеченным. - Продавец дома. Интересно, какой он из себя, этот продавец? Какой человек сможет приобрести такой огромный дом и станет продавать его за мизерные гроши? Осторожно примостившись рядом с Горацием, я зажмурила один глаз и сфокусировалась на мужчине, глядя на него через маленькую дверную щелочку. Через пару секунд меня осенило, и я кое-как сдержала порыв шокированного хохота внутри себя. Высокий рост, небольшое пивное брюшко, темные волосы, огромный синяк… - Это он! – ошарашенно прошептала я, повернувшись лицом к Горацию. Он не понял. А потом и до него дошло – я поняла это по смешному удивлению на его лице. - О, а вот и ваш орел! – шумно восхитился гость, едва завидев в дверях Еноха. – Правильно ты вчера, эт самое, за мать-то заступился! Молодец! Уважаю, мужчину настоящего! Енох угрожающе откусил кусень своего бутерброда, смерил вчерашнего соперника суровым взглядом Маяковского и двинулся в сторону лестницы, точно удостоверившись, что Птице его помощь не нужна. Она стояла спиной, но мы видели, как она тихонько кивнула ему «на прощание». Кому-то, кажется, снова влетит: есть за пределами столовой у нас вообще-то не принято. Очень скоро все их вопросы были обсуждены, и дверь снова закрылась. Гость ушел. Мисс Перегрин вернулась в столовую. Надеюсь, он хотя бы извинился; его вчерашнее поведение выходило за все рамки. Не удивлюсь, если дом свой он продает за долги по пьянству. Я наконец набралась смелости. Руки тряслись, а сердце внутри жутко колошматилось из угла в угол, не до конца понимая, чего именно оно стало так бояться. Но я все-таки решилась. Отступать некуда. - Ребят, можно минуточку? Все замолкли. Остановился даже Енох, вернувшийся за еще одним бутербродом. Внутри меня, кажется, надулся огромный продолговатый шарик, надавивший на все органы и заблокировавший мозг. - В общем, я ухожу. Завтра. Как вообще стоит воспринимать молчание? Как тихое согласие, одобрение, или, быть может, печаль? Мы столько всего прошли, столько всего пережили, но, увы, обязаны расстаться. Именно сейчас я поняла, почему многие так ненавидят прощания. Они неловкие и тягучие. Тогда мне казалось, что эту минутную тишину можно пощупать руками; на ощупь она обязательно будет вязкой и тягучей, как новенький лизун, еще не испытавший на себе все прелести окружающей среды. Сейчас, через семьдесят с лишним лет, я уверена, что ее можно сравнить с неудавшимся тестом для пиццы. Исправить это недоразумение у меня так и не получилось.

***

На следующий день перед домом собрались все. У меня сложилось смутное впечатление, что меня провожают на фронт, в армию, служить Советскому Союзу. Или, того хуже, в последний путь. Атмосфера была максимально давящей и неуютной, даже несмотря на то, что установилась шикарная солнечная погода, а рядом были исключительно родные люди. Я попрощалась со всеми и каждым, и изо всех сил держалась, чтобы не зарыдать. Особенно тяжко было с Фионой. Едва почувствовал влагу на веках, она отстранилась и ушла; я бы никогда не подумала, что смогу поддержать такое поведение, но сейчас была ей очень благодарна. Задержись она хотя бы на пару минут, стало бы еще больнее, и обе утонули бы в собственных слезах. Только я отвернулась и направилась к выходу, как меня снова окрикнул Гораций. - Ужасное прощание, - высказался он, сократив расстояние между нами до считанных сантиметров. – Раз уж ты все равно уезжаешь… Нет времени больше тянуть. В общем, я… Ты… - Яблоки? Он на секундочку опешил. А потом улыбнулся самой милой улыбкой, на которую только был способен. Он все понял. От осознания этой мысли в легких взорвалась тысяча маленький салютов, а в животе приятно защекотало крылышками сотни невидимых бабочек. - Яблоки. - Боже мой, мне срочно нужна водка, - скорчился Енох, не в силах вынести наше «трогательное» прощание. Мы рассмеялись, и, коротко обнявшись, разошлись по разным сторонам. Мисс Перегрин, широко размахнувшись, забросила руку на мое плечо, выпустила последнее облачко табачного дыма (она снова курит?) и крепко сжала карманные часы в ладони. - Приготовься, ощущения не из приятных, - Птица дала последнее напутствие и шустро прокрутила маленькое колесико. Мы шли, а мир вокруг завертелся в неистовом водовороте. Со всех сторон давил шум разных времен и непонятные вспышки – больше всего меня ослепил взрыв в Хиросиме. Пришлось наклониться и закрыть глаза руками, чтобы хоть как-то облегчить остро бьющую по голове боль. Останавливаться было нельзя. Особенно мне, простому человеку, целиком и полностью находящемуся во власти у скачущих минут. Голова шла кругом, весь мир вертелся по сторонам, громкие звуки, с ревом перебивая друг друга, больно долбили по ушным перепонкам, грозя порвать их ко всем чертям и дорваться до мозга. Единственной вещью, которая хотя бы немного отрезвляла мое сбившееся сознание – рука Птицы, крепко сжимавшая мое плечо. В голове мельком проскользнула мысль о том, что, стоит ей отпустить меня хотя бы на секунду, и временной коридор схлопнется, навеки оставив меня в неопределенном пространстве с сумасшедшими стенами, мерцающими всеми цветами и оттенками радуги. Мимо пронесся чемпионат по футболу. Я была готова выйти уже здесь, ощущая, что дикая карусель событий довела меня лютой тошноты. Когда желудок был готов вот-вот вывернуться наизнанку, я осознала, что гравитация здесь работает совсем иначе. Все внутри просто съежилось и прилипло к горлу, не давая кислороду ни войти, ни выйти. Как в центрифуге. Или, быть может, как в стиральной машине – я не пробовала, но соседская собака может рассказать очень много интересных историй. На орбите она пробыла всего пару минут, пока не спохватились ее искать, но впечатлений ей явно хватило. Картинки резко схлопнулись, и весь мир снова встал в нормальном вертикальном положении. Кругом шумели улицы современного Лондона, но все ощущалось так тихо, что казалось, что меня насильно опустили под воду и прикрыли крышкой сверху. В ушах резко зазвенело. Непривычная сила притяжения крепко придавила меня сверху, резко обрубив ниточки напрягшихся органов. Все они, как один, моментально свалились вниз, кто куда мог; резкая волна расслабления вздула живот изнутри, и все-таки пришлось вывернуть содержимое желудка наизнанку. Меня предупреждали, что ощущения сомнительные, но я даже представить себе не могла, насколько. Я только что прошла семьдесят шесть лет пешком и вполне готова помирать. Не от старости, так от истощения точно. Мы выбросились в каком-то темном переулке Лондона, но, немного оклемавшись, я узнала в нем родной «бомжатник». Мы находились прямо на Оушн Авеню. Оставалась только десятиминутная прогулка по шоссе. Я молчала. Птица молчала тоже. В паре метров от дома она остановилась. Дальнейший путь мне придется пройти самой. Сердце тревожно забилось. Руки затряслись. Я уже поднесла кулак к деревянной двери, готовясь как следует постучать, но остановилась. Это было неправильно. В последние секунды я все-таки сдалась. Сорвавшись со ступенек, я бросилась на Птицу, сжав ее в самых крепких объятиях, на которые только была способна, и разрыдалась в ее острое плечо. От неожиданности она пошатнулась. Но потом я почувствовала, как ее холодные пальцы перебирают спутанные пряди тонких волос на моем затылке. - Спасибо, - тихо всхлипнула я, уже отбросив бессмысленные попытки успокоиться. Она в последний раз сжала кольцо объятий и отстранилась. Ее глаза тихо блестели, отражая яркий свет полуденного солнца. - Пиши письма, Сара Лейкхарт, - Птица печально улыбнулась, и ее улыбка мигом отразилась на моих губах. Я кивнула ей в ответ. Развернувшись, мисс Перегрин снова вытащила из кармана маленькие антикварные часы и двинулась по дороге; ее фигура становилась все прозрачнее и прозрачнее, а сама она уходила все дальше и дальше, на десятки лет назад. Я провожала ее взглядом до тех пор, пока образ не растворился в пространстве полностью. Дверь в прошлое окончательно закрылась. Помедлив пару секунд, я все-таки вернулась на ступеньки, и, пересилив себя, аккуратно постучала костяшками пальцев, стараясь унять неимоверную дрожь внутри своего тела. Передо мной стояла куда более сложная задача – открыть дверь в будущее. Или хотя бы небольшое окошко. Если и не в Европу, то точно в океан.