Навсегда

— Джорджи? — Да? Юкари осеклась. Что ей стоило спросить: как ты себя чувствуешь сейчас, когда осталось так немного? О чем ты думаешь? Хочешь ли успеть что-нибудь сделать? Все это было бы слишком глупо, и девушка молчала, щурясь навстречу утреннему солнцу. Она лишь протянула руку и взяла его ладонь в свою. Уже несколько часов они просто сидели рядом на балконе — Джорджи уже был слишком слаб, чтобы подниматься на ноги. Вокруг было тихо: неясные предрассветные звуки не долетали до них, словно разбиваясь о невидимый барьер. Хаясака украдкой поглядывала на дизайнера. Глаза у него были закрыты, он полулежал неподвижно, но часто и слабо вздымавшаяся грудь показывала, что он жив. Все еще жив. Юкари чувствовала, как теряет драгоценные минуты. Так много срывающихся с языка слов. Так много невысказанной нежности. — Джорджи, — прошептала она, прикасаясь пальцами к его щеке. Его веки слегка встрепенулись, но не открылись. — Это нечестно, — тихо продолжила девушка. — Ты был неправ с самого начала. Твои планы не были бессмысленны. Всем свойственно теряться рано или поздно, все когда-нибудь оказывались на развилке. Прости, Джорджи, но… ты зря сдался. Она ожидала какой угодно реакции, но тот лишь улыбнулся краешками губ и отрицательно качнул головой. — Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал, — с жаром продолжила Юкари, наклоняясь к нему так, что ее длинные волосы упали ему на лицо. — Джорджи, ты подарил мне новую жизнь! Голубые глаза теперь смотрели на нее в упор. — Что ж, — глухо пробормотал он — каждое слово давалось с трудом, — твоя жизнь на мою: это очень выгодная сделка. Юкари не помнила, как пришла домой. Она не собиралась ничего говорить, ей хотелось забиться в угол комнаты и сидеть там, и выть от безысходности, а еще лучше — перестать чувствовать. Только так ей удастся пережить ближайшие дни. У порога ее подхватили сильные руки. Юкари попыталась отмахнуться. Слезы градом катились по щекам. Она не могла заставить себя произнести ни слова. Ей было абсолютно все равно, что станет с ней и ее семьей потом. Однако Токумори лишь крепче прижал ее к себе, поглаживая по голове. — Мне жаль, Юкари, — повторял он раз за разом, не выпуская девушку из объятий. — Мне правда очень, очень жаль. За несколько часов Джорджи как будто еще сильнее уменьшился, сжался, став почти прозрачным. Черные круги под глазами проступили еще отчетливее, костлявые руки бессознательно хватали одеяло. Юноша облизнул запекшиеся губы. Юкари вспоминала, как тот шутил про смерть, про ад и рай. Думал ли он об том сейчас? Но казалось, он вообще ни о чем не думал: его остекленевший взгляд был устремлен в только ему одному известное измерение. Девушке казалось, что она уже отчетливо видит очертания гроба вокруг худощавой фигуры. Ей не было страшно. Лишь на краю сознания билась мысль: Джорджи не место в гробу, уж лучше пусть его прах вместе с душой будет развеян в пространстве. Может быть, тогда он сможет быть свободен. Он вдруг как-то странно всхлипнул, запрокидывая голову, и Юкари наклонилась поближе. — Джорджи, мне позвать кого-нибудь? — голос ее дрожал, прерывался, с усилием формируя привычные звуки. — Может, Изабеллу? Каори? Мивако с Араси? — Нет, — выдохнул он, прикусывая начинавшие синеть губы. – Нет. Только ты. У Юкари сохранилась кассета с записью того показа. Иногда она включает ее и ждет, пока на сцену выйдет Джорджи, почти сияющий в отблесках искусственного света, и ослепительно улыбнется залу, и поднимет руку в приветственном жесте. Она знает, что все это в прошлом, но каждый раз боится, что он может исчезнуть и не подняться на подиум. Но он всегда появляется.