Круг вечности: Реставратор

— Стоять! — грозно прикрикнул я на кошку, и та замерла на полпути. С глазами полными неудовольствия она оглянулась на меня, и я строго покачал головой. — Не. Тронь. Ответив нечленораздельное «мя» она быстро засеменила в другую комнату. Уже который раз за четыре дня, что в моем доме жил этот зверь, он так и норовил приблизиться к картине. И что странно — более во сне Настасью я не встречал. Я, казалось, освободился и от пророчеств, и от запугиваний… Спокойно рисовал на заказ обложки для книг, портреты, и по вечерам мог заняться работой с картиной, которая была мне была отдушиной. А вот новому зверю картина не нравилась, он частенько садился рядом с ней и долго смотрел на неё, один раз, по словам Веры, даже пытался уронить с импровизированного мольберта, когда я выставил её на кухню поближе к окну, в тот момент, подбежала Вера и шикнула на животное. Кошка же, сделав вид, что не понимает претензии к своей персоне подбежала к тому времени только зашедшему в дом мне, и погладилась вызвав этим еще большее возмущение у Веры. Вообще, эта кошка, (а она оказалась все-таки дамой после проведенного нетактичного осмотра затеянного Верой) чертовски умеет подхалимничать, и главное — знает перед кем надо кокетничать — она не отставала от меня ни на шаг, спала на моей груди, принимала еду только из моих рук, и периодически очень внимательно разглядывала меня. Тем утром я пытался побриться у маленького зеркала в ванной, убрать светло-русую щетину, которая не нравилась Вере. Я оставил дверь открытой и пред моим взором был весь небольшой коридор между гостевой и кладовой. Я осторожно брился и неожиданно увидел блеск глаз кошки в отражении зеркала, я дернулся, но не поранился. Обернулся на неё, покачал головой, и, обернувшись к своему отражению, я попытался довести дело до конца, но вид кошки и её пронизывающий взгляд, не давали мне сосредоточиться. — Хочешь, я тебя нарисую? Портрет напишу? — спорил я зачем-то. — Будет портрет безымянной кошки ненавидящей искусство. Да-да, я все знаю, о том, что ты пытаешься сделать с картиной. Я может хочу разбогатеть на ней. В отражении я увидел как кошка, также, не мигая, чуть склонила голову вбок. Мотнув головой, я все себе объяснил здоровым любопытством ничего непонимающего зверя, и попытался продолжить свое занятие, но случайно задел бритвой кожу на щеке. Зашипев от боли, я вытер кровь и уставился на смесь крови и пены на моей ладони. Вновь глянув в зеркало, я увидел, как кошка отвела взгляд, и словно потеряв всякий интерес к моей персоне удалилась. — Мы идем сегодня на фотосессию. Будем делать портфолио для модельного агентства, — услышал я беспрекословный тон Веры. Я не нашелся что сказать и молча кивнул, так и не зная, видела она это или нет. — Получается — нас дома не будет. Обоих, — озвучил я свою мысль вслух, вспомнив о кошке и её «тяге к искусству». — Надо кошку запереть в комнате, чтоб картину не попортила! — крикнул я Вере. — Мазню несу в кладовку. Не буду я животное обижать, из-за этого, — услышал я её ответ и закатил глаза. Беззаботно играющая посреди коридора с каким-то мусором кошка, рысью ринулась ко мне, когда увидела как Вера, грозно занеся над головой, несла «мазню». Кошка спряталась за моими ногами и с осторожностью выглядывала, пока Вера не появилась на обратном пути, уже с пустыми руками. — Выбросил бы ты её к чертовой матери, проку ноль, место занимает, время занимает — бурчала она. Кошка подняла на меня глаза и неожиданно боднулась о мою голую ногу, будто бы только что не дрожала от страха, что Вера её зашибёт, причем зашибёт, как бы это ни было иронично, но именно во время заботы об её комфорте. — Бабы, — сделал я вывод вслух. Три бабы в доме, если считать Настю… Настю… *** Я был нежеланным гостем, это было абсолютно понятно, фотограф — крупного телосложения, с легкой щетиной и скользким взглядом светлых глаз, так и поглядывал на меня недовольно каждые десять минут. Гримерша сама без макияжа, что ей явно не шло, осветитель — юный парень, словно подрабатывающий на каникулах, частенько светил в глаз, что мне, что модели… Модель — Вера, это единственное, что было прекрасным в тот момент. Я невольно улыбался, понимая, что это моя женщина — хищный взгляд, грация, легкая улыбка — она знала как подать себя идеально. Жаль только, что для меня использовала это знание уже давно. А я бы оценил, я ведь художник и именно поэтому мне не нравилось, как её снимали. Наносили слоями одну краску за другой, «ровняли контур», «делали акцент» и выглядело все это жалко. Зачем были эти «румяна» что сделали из неё куклу? Зачем такие пошлые губы ярко-алого цвета? Нет, ей подойдет бордо, а лицо можно чуточку осветлить, и тогда это будет самая красивая вампирша из тех, что видел свет. Я бы сделал лучше, это точно. Только пустили бы меня за камеру, что стоит этих баснословных денег… Я присмотрелся к самой камере и удивился тому, что не увидел превью фотографии. — Это не цифра? — спросил я у фотографа, пытаясь использовать «профессиональный сленг». Тот не оглянулся. — Я ненавижу цифру, прогресс есть — души нет, — отчеканил он бесстрастно. — А качество? Цвета? — Если у тебя есть талант — ты сделаешь шедевр без цвета и всего остального. Если нет — тебе даже фотошоп не поможет. — Понял, — ответил я. — Вы же тоже художник, — сказал он, сделав акцент на последнем слове, — должны понимать такие вещи. Я ничего не ответил, и лишь задумался о том, что Вера, похоже, слишком много болтала с ним в свободное время. Мы шли с Верой молча, она была напряжена, а наоборот спокоен, — с Верой все было в порядке после фотосессии, и Настино «пророчество» я записал в продолжительный кошмар, как и её появление вообще. Я думал, что она более не явится, это логично — прошло несколько дней и пророчество о Вере Веры не сбылось, никаких Маргарит и Жанн я в доме не видел. Все было спокойно. Мои мысли отвлек звонок телефона Веры, она подняла трубку, остановилась и прижала телефон ближе к уху, словно боясь, чтобы я услышал. — Да? Нет, это.… Но как? Хорошо, простите, прощайте, — она сбросила вызов и в глазах блеснули слезы. — Что? — Все фото засвечены, лица моего нигде нет, парень-осветитель все неправильно сделал. «Мне очень жаль, вас и пленку» — процитировала она собеседника. — Да ну их к черту! — улыбнулся я, и Вера не поняла моей радости. — Они тебя ужасно накрасили, знаю — ты старалась, но ты бы выглядела безвкусной куклой на этих фото. Так что — ура юному идиоту с прожектором — ты спасена от разочарования! — пояснил я ей. — Иди ты к черту! — крикнула она и, сдержав гневный выпад, быстро прошла дальше в сторону нашего подвальчика. — Вера-а… — протянул я, и, поняв, что она не останавливается, ринулся к ней. — Веруш, Вер! У меня есть идея. — Мне ничего не надо.  — Стой, — этот план созрел в моей голове тогда, когда я увидел как ужасно красили Веру. Это была безумная идея, но как же мне тогда она понравилась. — Хочешь, я напишу твой портрет по образу той картины, что у нас в подвале? — Это как вообще возможно? — скривилась она. — Срисую ту картину, Вера, я не буду её восстанавливать. Я срисую её, но под тебя, ты будешь моим шедевром, а оригинал — мы не будем вытаскивать на общее обозрение. Это будет шедевр. — Ты псих! — она покачала головой, но я узнал этот тон, и блестящий взгляд. — Думаю, она не обидится, — продолжил я и Вера мнговенно успокоилась. — Ей давно пора на покой, — усмехнулся я. Тогда же мы пришли домой и быстро занялись задуманным, картину я не вытаскивал, мне казалось, что я почувствую некую вину перед Настей. Вера к счастью, идеально запомнила позу и вид Насти с портрета и улеглась, как было нужно, облачившись лишь в одеяло. Она смыла макияж по моей просьбе и распустила волосы, уложив их на плечи и грудь. «Как ты красива» — думал я, но не говорил вслух, она и так знала и комплименты, флирт могли бы испортить атмосферу картины, а там не было ничего важнее её настроения, её глаз в которых было видно — она идеальна, но она хочет это доказать. — РИТА! — резкий окрик за окном заставил меня дернуться и мазнуть по картине, личико Веры приобрело недовольный вид. — РИТА! — голос был мужской, молодой. — Черт, — тихо ругнулась Вера, — Что за пьянь за окном? Я отложил кисть, надеясь перевести дыхание, и дождаться, чтобы человек за окном ушел, но меня удивила кошка. Она не только резко очнулась от своей дремы, но внезапно ринулась к входной двери и стала её неистово царапать. Только сейчас я заметил, что царапины на двери уже были — она пыталась сбежать днем, пока нас с Верой не было, и сейчас рвалась на улицу снова. — Она хочет идти, — произнес я тихо. — РИТА! Я медленно подошел к двери, кошка оглянулась на меня и стала словно выть, потом обернулась на дверь и также воя стала шкрябать её. — Выпусти уже животное, — услышал я Веру. — Это наверное, хозяин её ищет. — Кто называет животное Ритой? — спросил я в воздух. Я надеялся что тот человек уйдет, но он словно кружил вокруг нашего дома, не собираясь уходить. Решительности мне придал очередной возглас кошки, и я недовольно все же пройдя по лестнице, отпер дверь и стал там, выпуская кошку вперед. Свет с нашего жилища осветил мужчину — высокий, тонкий, с молодым лицом, но почему-то кажущимся старыми глазами. Острый нос, большие миндалевидные глаза темные волосы. Я приглядывался к нему, а он ко мне, но это было всего секунду и в этот миг, ему прямо на грудь прыгнула кошка. — Рита! — улыбнулся он и прижал её к себе, кошка же стала носом рыть проход под его толстое пальто, и залезла в него, греясь на груди хозяина. — Рита, — повторил я. «Маленькая, черная» — звучал в моей голове голос Насти. «Уничтожить картину»… — Да, это моя кошка. Сильно к ней привык… подарок, — произнес мужчина. Я кивнул. — Кто называет кошку, человеческим именем? — спросил я. — Многие, — ответил он. — Тем более, она очень умна для кошки, «мурка» было бы для неё оскорблением, не считаете? Я почувствовал тепло Веры, и она плавно не прошла, а проплыла рядом со мной, я надеялся, что она станет сзади, но она прошла дальше, оперившись на дверной косяк. Одеться во что-то кроме легкого покрывала, в котором позировала, она не захотела. Теперь её ноги, плечи, руки, были видны гостю. Все, что было бы интересно, но еще соблюдало правила приличия. Гость не показывал особой заинтересованности, вежливо провел по ней взглядом, и обернулся на меня, не изменившись в лице, меня же раздирала плохо скрываемая ревность. — Вы днем её тоже искали? — спросила она, растягивая слова. — Нет. — А она рвалась к вам, — продолжила Вера и улыбнулась. — Всю дверь исполосовала. — Мне нужно возместить этот ущерб? — поинтересовался он. — Не-ет, — покачала она головой. — Вам нужно ответить, почему четыре дня вы её не искали, и почему четыре дня она о вас не помнила. Странно получается — днем она вас не слышала, но на улицу рвалась, а с нами жила так, будто у нее никого не было. — Короткая память, — ответил он. — У кошки память как у рыбки, и после этого она еще умная? — насмешливо спросила Вера. — Иди в дом, — услышал я свой голос, и когда понял, что я действительно это сказал, с решимостью обернулся на Веру, улыбнулся и повторил. — Иди в дом, дорогая, простудишься, осень на дворе. Вера не ответила и, не прощаясь с незнакомцем, вернулась домой. — До свидания, — улыбнулся незнакомец. — Прощайте, — кивнул я, и закрыл дверь. «Значит, Настя говорила о кошке. Значит, Настя говорила правду. Значит Вера…» — вертелось в моей голове. Я закусил губу. — Ты идешь? — услышал я её капризный голос. — Да, — крикнул я. Я прошел в комнату, увидел, как Вера пытается улечься в нужной позе и ничего не говоря, накрыл мольберт. — Мы не будем больше? — разочарованно протянула Вера после паузы. — Иди в ванную, прогрейся, замерзла на улице голой стоять. — Да я… Олежка, ты из-за него что-ли? Олег, я… — Иди в ванную, я устал, — и, поняв, что её нужно успокоить саму нехотя добавил: — Завтра продолжим. Я устал. Она молча встала и посеменила в другую комнату. Я подумал о кладовой, где хранится оригинал картины, но передумал подходить к нему, лучше уж лечь спать и понадеяться на то, что снов сегодня не будет. *** — Ты ненавидишь меня? — спросил я у темноты. — Ты зла на меня? Ответа не последовало, только лишь казалось тихое шипение неизвестного зверя. Сплошная темнота, никаких очертаний. Никакого света. Когда я уже и не надеялся услышать голос Насти, она вдруг возникла предо мной, и её тело обрело, словно какую-то подсветку, я видел только его во тьме. — Я?! Обиделась, на что? Я выдохнул. Может быть, она и не знала о том, что я начал другую работу. — На то, что ты украл композицию моего друга? На то, что ты прекратил писать меня? — она плюхнулась на видное лишь ей кресло. — На то, что эта мелкая тварь не давала нам увидится целых четыре ночи? — Кошка? — спросил я обреченно. — Не знаю, — безразлично пожала она плечами. — Может и кошка. Маленькая, черная, противная тварь, она ставила границу между нами, она не давала тебя мне, она прятала тебя… — Не знаю о чем ты, — я присел на корточки рядом с ней. — Если я тебя обидел, прости. Но… — Да нет, — она махнула рукой и усмехнулась. — Рисуй свою женщину, мне все равно. Если ты сделаешь мою копию, это будет отлично. — Правда? — я не поверил своим ушам, хоть и потом понял, что я неверно трактовал её слова. — Ага, — кивнула Настя. — Рисуй её. — Но её нельзя рисовать, и фотографировать… ты это говорила, и когда ты прекратила появляться, я решил что это все… — Все можно, все что хочешь. Это уже неважно. Просто думай обо мне. Она присела ближе ко мне и коснулась рукой моей груди, повела вверх и продолжила говорить: — Просто думай обо мне, остальное не важно… — она легко коснулась губами моей щеки и медленно приближалась к моим губам. Я отстранил её от себя. Я совру, если скажу, что это было легко, тем более я был зол на Веру, но я не мог себе этого позволить. Я не глядя отступил назад: — «Не важно»… а важно ли — что здесь есть кто-то кроме тебя? Она не ответила, а лишь сжала губы, глаза блеснули недовольством. — Ты сказала — «нас» я «освободил нас», и здесь кто-то шипит, кто-то шевелиться… здесь сплошная темнота, и сквозь неё я могу видеть только то, что мне позволено, а позволено видеть только тебя. Ты прекрасна, Настя, но я чувствую себя очень обманутым. — Ой, да ладно тебе, — пожала она плечами. — Это просто художник. Ничего страшного. — Художник? — уточнил я. — Автор картины. Ты думаешь, в картине запечатлен только тот, кто нарисован?! Конечно же, в ней всегда есть художник, его душа, и мы оба здесь заперты. — Он хочет свободы? — Хочет, но он её не получит, — я услышал тихое рычание и голос Насти стал дрожать. — Слушай, если я тебе хоть как-то дорога — помоги мне. Я хочу освободиться, я хочу уйти в другой мир, я не могу больше с ним, — её голос сорвался. — Он чудовище! Я не могу! Рычание стало громче, и в этот миг Настя взвизгнула, закрыла лицо руками и… исчезла. Я оглядывался, надеясь увидеть хоть что-то, но не мог. — Настя! Настя! — кричал я, но не слышал ответа. Вокруг была лишь кромешная тьма и я боялся не её. Я испугался что снова услышу чье-то рычание. — Я спасу тебя! — произнес я тихо и в этот же миг что-то толкнуло меня, и я проснулся.