Проснуться

А дома так тепло и так уютно. Впервые за последние полгода Марк ощутит, как толстые стены здания из белого кирпича становятся ему по-настоящему родными. Возможно, это чувство воскресила прогулка с хорошим человеком... Суфлет уставшая, но счастливая скинет с себя пропахший сыростью плащ и влажные замшевые ботинки около тумбы. Парень украдкой посмотрит на застенчивость в выражении её лица, сменившую первоначальный холод, и почувствует, что в груди его разливается что-то неописуемо тёплое и такое до боли знакомое. Однако посчитав, что полюбоваться на свою спутницу ещё успеет за чашкой горячего чая, он отправится на кухню. Тодди будет ждать от хозяина какой-то ласки, ведь сегодня у него явно хорошее настроение. Но пёс так и не дождётся своей порции внимания и потому, пофыркивая, предпочтёт скрыться из виду, не испытывая судьбу. Вернётся Марк с двумя жёлтыми кружками (а жёлтый цвет парень очень любил) на таком же ярком подносе. Он сразу же заметит то, с каким интересом девушка рассматривает книжный шкаф и его содержимое, прикрытое ставнями из голубого стекла. — Что-то не так? — парень поинтересуется, оставляя поднос на журнальном столике. — Открытка. Вон та. Достань, пожалуйста. «Открытка? Я их уже сто лет не получаю. Хм, что бы там ни было...» — Марк ощутит какое-то странное волнение, словно он забыл что-то неприятное и сейчас ему предстоит это что-то вспомнить. Ставни будут открыты, и в подрагивающей узкой ладони окажется кусок пёстрого картона. Они присядут на диван: она – в предвкушении, он – в панике. «Её заинтересовали не книги в дорогих переплётах, её заинтересовала именно эта чёртова открытка!» — он несомненно вздрогнет, читая на внутренней стороне открытки заветные буквы: «От Амалии самому любимому». — Кто автор этой чудной открытки? Написано с душой и выглядит очень мило. — Это уже не важно. Её нет. Давно нет. Она умерла, — Марк соврёт, но только чтобы не говорить о наболевшем. Хотя соврёт ли? Амалия давно мертва в его сердце. С тех самых пор, как поздним воскресным вечером в пустой квартире раздался телефонный звонок. Телефонный звонок... Её хрупкие кисти лягут на плечи парня, и по щеке скатится маленькая, но такая горькая слеза. Потому что мужчины не плачут. Лицо Марка снова станет равнодушным и холодным, и только глаза не обманут. В глубине карих омутов лишь боль и уныние. Боль и уныние... — Будь честен хотя бы со мной, раз обманывать себя тебе ещё не надоело, — её голос, кажется, станет совсем тихим. Не тот жуткий бас, который слышно за несколько метров от немногословной шатенки. — Она оставила меня совсем одного! Она была последней! Ей надоело... Амалии просто надоело! Ей надоел я, надоела моя скучная жизнь. Моим друзьям, наверное, тоже надоела эта скука. — Ну и пожалуйста. Зачем тебе нужны друзья, когда у тебя есть ты? Когда у тебя есть я? Ты не одинок. — Я не знаю, кто ты. Но у тебя холодные руки и твоё имя Суфлет, — брюнет почти что пробормочет это, не желая мириться с тем, что ничего не помнит, да и уже не понимает. В голове всё смешалось в одну большую кучу: воспоминания, мысли и доводы. — Не важно, кто я. Я есть, и я рядом. И ты можешь быть уверенным, что я не уйду, — теперь уже какое-то странное эхо подменит некогда грубый голос. После всего сказанного девушкой Марк ощутит, как сильно его клонит в сон. И голова коснётся не тёплого плеча, а обычной подушки. Обычной подушки...

***

Пять тридцать утра. Трель будильника, от которой за время работы в конторе уже тошнит. Лающий в унисон аппарату Тодди. Марк явно имел честь проснуться в психиатрии. Шлёпанье голых ног в коридоре. Собачье тявканье. Яркий свет кухонной лампы. Запах горячего кофе. Город, ещё окутанный мраком, уже просыпается вслед за брюнетом. — Может, я действительно сошёл с ума. Во сне всё казалось даже более, чем реальным. Да, Тодди? Но корги ему не ответит, ведь собаки не разговаривают. И тогда Марк ощутит какое-то облегчение, продолжая попивать свой кофе из любимой жёлтой кружки. Из жёлтой кружки...