Итак, не прошло и года, господа.
Ветер все помнил. Ну, или почти все.
Тогда, сто с лишним лет назад, все было так же. Рано-рано утром жители первых районов южного Руконгая лениво вставали со своих теплых постелей и медленно, словно нехотя, но, скорее всего, так и было, шли каждый по своим делам. В один из точно таких же, совершенно обычных, дней в одном из районов появилась совсем еще маленькая девочка. Это был необычно холодный день, ветер будто бы продувал насквозь, а солнце светило ярко-ярко, дразня. Девчушка та беспомощно куталась в свое тоненькое кимоно, растирала ладошки и злилась на чертов ветер, который старательно развивал ее светлые волосы в разные стороны.Ветер же просто пытался ее запомнить. Пытался заполнить все пробелы новыми воспоминаниями.
Умерев совсем еще юной, она совершенно не понимала, что происходит, и где она оказалась. Она, кажется, даже не поняла, что умерла. Действительно, многие приходят в Общество Душ, все еще не осознавая, что жизнь та – и счастливая, и несчастная осталась за гранью. За тонкой гранью между Жизнью, Смертью и самим Существованием. Та девочка звала и своих родителей и братика – всех звала, да только как они придут? Ведь они остались там – в Мире Живых. Хотя кто знает, может, как и она, умерли давно. Только вот им повезло гораздо меньше, и их занесло восьмидесятые районы. Но Ей удача явно сопутствовала: уже совсем скоро добрая женщина взяла Ее под свою опеку. И каждый день учила ее выживать здесь – в Руконгае, в Сейрейтее, в Обществе Душ, где Существование граничит не с Жизнью, а со Смертью, где Смерть есть сама Жизнь. Ей вообще всегда невероятно везло. После смерти удача постоянно была рядом с Ней: буквально стояла за Ее хрупкой спиной, иногда поглаживая по плечам. Сама Она, несмотря на это, была слабой, безответственной и хронически безрассудной. После смерти Ее не забросило в нищие самые дальние районы Руконгая. Она не голодала, не мерзла по ночам, кутаясь в тонкую рваную ткань грязной одежды. Нет. Она попала во второй район – рукой подать до Сейрейтея, а значит и до Академии. Судьба будто давным-давно решила все за Нее, давая все блага, на которые вообще можно было рассчитывать. Но только вот... ...бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. И Она попалась – исчерпала свою удачу до дна. Ее звали Мицусита Сакуко. Она была всего лишь маленькой беззащитной девчонкой, но в Ее правила никогда не входило ошибаться. Вот только в конечном счете именно ошибки и уверенность в своей правоте погубили Ее – подтолкнули к краю бездны.***
В кромешной темноте ночи увидеть что-либо практически невозможно. Только вот, чтобы почувствовать эту боль, разглядеть эту ненависть, глаза были и не нужны вовсе. Тела нескольких душ сотрясали ужасные рвотные потуги. Такие, что казалось, вспороли бы они свои животы, и им стало гораздо легче. Они ничего не могли с этим сделать – только лишь проклинать самих себя и тянуть руки вверх, пересохшими губами шепча молитвы, когда-то выученные при жизни. Обращенный к небу взгляд. Беспомощность придавливала к земле. Дышать невозможно. Спасите! Вы же должны… Обязаны… Чертовы шинигами! Они не придут, потому что уже здесь. Трое шинигами наблюдают за происходящим совершенно спокойно. Будто бы так и должно быть. Ведь все шло по плану. Одна из душ поворачивает голову и видит их. Она начинает тянуть руки к ним, но ее лицо тут же искажает гримаса горечи и отчаяния. Один из них улыбался. Так противно, так искусственно, что уж если и блевануть, то только прямо на его гнилую рожу. Она хотела подойти… Но ноги не двигаются, руки не слушаются, а в животе словно что-то взрывается, и… …изо рта вырывается белая жидкость. Внутри нее теперь ничего нет – лишь пустая оболочка осталась. Через секунду и от ее тела не остается и малейшего следа. Лишь жалкие рваные обноски, которые здесь, в семидесятых районах, зовутся одеждой.***
В тот вечер, совсем необычный, как казалось многим, и уж точно невеселый, почему-то никто не бил тревогу. Били тарелки, бокалы и другую посуду. Били друг дружку. Да даже не били – колотили. Тут и там раздавался звонкий смех, хотя нет, совсем не так. Пьяный хохот. Повсюду чувствовался неприятный запах пота и перегара. Тут и там были слышны грязные сплетни, в каждой второй компании присутствовали развратные девицы, а на улицах царило веселье и похоть. В тот вечер никто даже не обратил внимания на девушку, на всех порах несущуюся в сторону бараков, с растрепанными русыми волосами и зареванными красными глазами. В тот вечер почему-то никто ничего не предпринимал и не делал. Делали лишь ставки, споря, кто кому разобьет морду на этот раз. Делали больно запыхавшейся девчонке, которая не могла уже смотреть на все это. Шинигами, воины, солдаты – все они сейчас были просто непригодным для драки мусором. И девушка, стиснув зубы, вновь сорвалась в шюмпо, стараясь не глазеть по сторонам и выжать из себя максимальную скорость. В этот раз, она не могла не успеть. И вот уже совсем близко в ее поле зрения появились знакомые здания бараков. Она уже даже видит знакомые силуэты и выжимает из себя все, что может – всю свою никчемную скорость. Она видит, что они уходят, знает, что ей не хватает совсем чуточку. Знает, поэтому слова вырываются сами, против ее воли: – Возьмите меня с собой! – Мицусита Сакуко, новоиспеченный четвертый офицер пятого отряда, появилась неожиданно, впрочем, как и Тессай до нее. Но его капитан двенадцатого отряда мог взять с собой в Руконгай, а ее – нет. Он капитан, а она всего лишь офицер. И на что она надеялась? Светлые волосы разметались и прилипли к мокрому от пота лицу. Бежала слишком быстро. Нижняя губа поджата, в глазах слезы. А руки-то у нее тряслись, да и взгляд был какой-то потерянный. Боится. Дура, зачем же она пришла? – Простите, но нет, Мицусита-сан, – Киске проходит мимо нее, но она вновь появляется перед ним: – Я умоляю вас, Урахара-тайчо! – а ведь действительно – дура. Риск. Опасность. Все понимает. Но не отстанет ведь. – Мицусита-сан, я хотел бы сказать это как-нибудь помягче, но у меня нет времени. Это задание далеко не для четвертого офицера. И даже не для третьего. Девушка все же заплакала. От осознания собственного бессилия, бесполезности. Разумеется, она и сама все понимала. – Урахара-тайчо, – прохлюпала она, шмыгая носом. – Пожа... – Тессай. – Понял, – тут же откликнулся капитан кидо-отряда. – Бакудо номер один. Сай, – руки Сакуко теперь были скованы за спиной. А сама она, потеряв равновесие, упала на землю. Жалкое зрелище. Она даже не пыталась освободиться – бакудо хоть и самое слабое, но его создал капитан, тем более кидо-отряда. Она просто заревела еще пуще, смотря в след уходящим капитанам. И она все же решилась, закричала, что было силы: – Разве вы не идете туда по той же причине? Разве не хотите помочь своему лейтенанту так же, как и я своему капитану?! Сидя за столом, Урахара тщетно пытался успокоиться. В голове все еще эхом отдавался голос Ямамото, произносящий имена членов «разведывательного отряда» Капитан третьего отряда, Оторобаши Рюджиро. Капитан пятого отряда, Хирако Шинджи. Капитан сеьмого отряда, Айкава Лав. Лейтенант кидо-отряда, Ушода Хачиген. Лейтенант восьмого отряда Ядомару Лиза. – Черт. Киске нервно провел рукой по кучерявым волосам и прикрыл глаза, стараясь отвлечься. Но в мыслях был образ маленького лейтенанта. Он почему-то представлял, что кто-то подходит сзади и протыкает ее насквозь. И он не выдержал. Никто бы, черт возьми, не выдержал. Взяв, что-то черное, отдаленно напоминающее плащ, он направился в Руконгай. Эти слова действительно подействовали на Урахару, и он остановился. А ведь и правда. Он чувствовал тоже самое, эти же чувства терзали его совсем недавно – в бараках первого отряда, на общем собрании капитанов. Обиду. Вину. Боль. И он понимал. Он понимал эту девчонку – трусливую, слабую, порой, заносчивую – понимал. И Тессай понимал. Только вот и жалко ее было, убьют же и не заметят даже, прихлопнут, как надоевшего комара. Хочет помочь Хирако? Ему – Урахаре – даже иногда казалось, что она влюблена в него. Вечно таскается за своим капитаном, как хвостик, о чем-то рассказывает, что-то спрашивает… А еще Киске видел, что Шинджи всегда терпеливо слушал Сакуко и даже пытался научить ее хоть чему-нибудь, словно готовил себе замену. Ведь Айзену и третьему офицеру капитан пятого отряда не слишком-то доверял. Какой глупый Шинджи, она ведь такая слабая! Но ведь она здесь – упертая, хоть и прижата невидимыми нитями к земле. Она здесь, она пришла, все такой же неуверенный в себе ребенок, но с таким уверенным взглядом, хоть и к мокрым от слез щекам и прилипла грязь… – Не делайте глупостей, Урахара-доно, – предостерегающе-настороженно проговорил Тессай, внимательно поглядывая на Киске. Но эти слова были лишними – уже и так было все понятно, хоть Урахара и колебался. – Пусть идет. Кто бы мог подумать, чем обернуться эти слова в будущем. Дорогая наша, родная, прости нас всех, а? Мы, втроем аще пиздюки и говнюки все, ну прости, а? Знаешь, хоть это и правда нихуя не помогает, но я все же скажу: все будет хорошо.