(Не)влюбленные

      Хартфилию накрыло куполом мрака и скорби с тех пор, как умерла мать. Возможно, потеряв её чуть раньше, детское сердце еще не осознало всей серьезности и не горевало бы так сильно, но жизнь распорядилась отнять Лейлу именно сейчас, когда её поддержка была желанней всего на свете. Люси оборвала все связи с друзьями и даже с отцом. Ей нужно было пережить это, самой справиться с горем, от которого убежать просто невозможно. Скорбь — часть тебя самого, и она останется там, пока не выжжет твоё сердце. Сердце блондинки уже надломлено. Она потеряла самого дорогого в мире человека, и она не хотела бы прочувствовать такое еще раз.       Сидя в своей комнате перед чистым холстом напротив окна, Люси думала, какая теперь будет жизнь без Лейлы — бесцветная, мрачная и нерадостная. Мама больше не придет в комнату с подносом в руках, угощая дочь блинчиками с клубникой на её день рождения, которое вот-вот должно нагрянуть; не погладит по голове, тепло улыбаясь, когда обнаружит её спящей на собственном рисунке, который Люси заканчивала для школьного конкурса. Никогда этого не будет. Всё это закончилось. И Люси теперь жалела лишь об одном — что она не говорила своей маме, как сильно она её любит. Почему дорогой сердцу человек услышал эти слова лишь, когда собрался покидать мир живых? Почему мы не можем говорить людям, которые нам дороги, каждый день о нашей любви, лишь бы ни одна секунда не была утрачена? Мы ценим что-то лишь когда потеряем. И вот с Люси было также. Время, проведенное с Лейлой, казалось лучшим моментом в жизни Хартфилии, и теперь она ценила его в два раза больше, чем прежде, желая вернуть его. Но было уже поздно.       Отец отдалился от девушки еще дальше, ныряя в свои дела, совершенно забывая, что его дочь нуждается в его поддержке, как никто другой. Люси отчасти понимала его и его способ справиться с нарастающей болью в груди от потери любимой женщины. Наверное, будь у неё собственная компания со своими проблемами, она сделала бы также.       Люси не виделась с друзьями несколько недель. Все они пришли на похороны, высказывали соболезнования, обнимали, поглаживая по спине, а Хартфилия лишь отрешенно кивала. Она ни на что не реагировала. Лишь мечтала уйти с мрачного кладбища, от этих слезливых слов подальше. Она отдалилась от друзей, и может показаться, что так останется теперь навсегда, но они ждали её. Ждали, когда она справится с этим и вернется в привычную для неё колею, потому что жизнь продолжается. Люси тоже ждала. Но ждала она, когда всё это прекратится по щелчку чьих-то пальцев, потому что сама блондинка понятия не имела, как с этим бороться. Как бороться с бесчисленными ночами без сна и стоящих в глазах слёз? Как бороться с пустотой внутри и надломленным сердцем? Никак, видимо. Ты глотаешь это, как аспирин, и он застревает в горле. А пока ты откашливаешься, чтобы вернуть себе привычное состояние, оно пошатывается и медленно растворяется, позволяя тебе свободно дышать. Оно позволяет. Не ты. И Люси ждала именно этого момента. Когда оно растворится и даст ей жить полной грудью; жить так, как бы хотела её мамочка.       Впервые с момента смерти Лейлы девушка села за рисование. Сейчас это казалось делом второстепенным, которое не имеет к ней совершенно никакого отношения. Но на сайте, который Хартфилия отыскала за бессмысленными ночами за ноутбуком, растирая покрасневшие глаза с черными, глубокими впадинами под ними от недоедания и недосыпания, советовали выплеснуть эмоции на бумагу. Поэтому, руководствуясь советами каких-то умников из Интернета, Люси сейчас и сидит, вглядываясь в девственно чистый холст.       Дверь со скрипом отворилась и в комнату к блондинке кто-то вошел. Скорее всего, горничная, подумала Люси. Молчание длилось несколько минут, но Хартфилия не обращала внимания — сейчас она уйдет, она знала, что та уйдет. — Я, конечно, помнил, что ты очень много рисовала, но чтобы настолько, — прозвучал голос Стинга в комнате, и Люси резко вздрогнула, словно на неё вылили ведро воды. Она обернулась к парню, глядя, как он осматривает её собственные картины на нежно-лиловых стенах, в глазах стоял немой вопрос: что он здесь забыл? Она не слышала ничего от блондина с самых похорон. — Боже, ну и видок. В твои мешки под глазами можно складывать деньги при ограблении банка.       Лицо Люси удивленно вытянулось, а после она насупилась, и окончательно разгневалась. Да что он себе позволял? Здесь, где еще стоял запах смерти. При Люси, которая была пропитана этим запахом. — А тебе не мешало бы подстричься, — заметила Люси, едко усмехаясь, — ты похож на Лох-несское чудовище.       Стинг запустил руку в волосы. И, правда, отросли. Он провел пару раз рукой по волосам, но после хмыкнул и снова взглянул на измученную девушку. Люси хотела бы, чтобы он ушел. Ей не хотелось никого видеть, лишь выместить все эмоции, как советовал того очередной сайт, на бумаге. Пусть даже никаких эмоций не было. Лишь пустота. Нельзя выместить на холст пустоту. Или можно. Оставить холст таким же белым, каким он и есть — вот, пожалуйста, готовая картина. — Ну, знаешь, — пожал Стинг плечами, — ты вне конкуренции.       Люси фыркнула и отвернулась от парня, уже пылая от ярости. Да как этот придурок может, когда Люси так опустошена? Девушка не понимала, неужели, Эвклиф настолько бесчувственный? — Зачем пришел? — гаркнула девушка. — Оценить мои мешки под глазами и поиздеваться? Если ты не забыл, у меня есть причины так выглядеть, так что отцепись. — Так ты хочешь, чтобы тебя пожалели? — Что?! — подпрыгнула Люси на стуле, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. — Пожалели? Не нужна мне ваша жалость! Ни твоя, ни кого-то еще. А если ты пришел проверить, не сдохла ли еще и я в добавку, то, как видишь, жива и полна сил и энергии. — Что-то я сомневаюсь, — хмыкнул себе под нос Стинг. Девушка этого не услышала и вопросительно наклонила голову. Парень, махнув рукой, продолжил. — Что ты несешь? Или при таком способе жизни совершенно все мозги выпрыгнули в окно, не желая мириться с такой хозяйкой? — Да как ты…. Убирайся из моей комнаты. Я так и знала, что наши отношения наладились только из-за того, что ты чувствовал передо мной вину. Но сейчас, я вижу, всё вернулось на круги своя. Я очень рада, до свидания. — Это нормально, чувствовать скорбь и грусть; жалеть себя и хотеть вернуть всё назад. — Стинг не слушал, что говорит девушка. В таких ситуациях от неё он никогда не слышал ничего толкового. Лишь то, что выдавала её белокурая головка, а выдавала она чаще всего лишь сплошные глупости, основанные лишь на собственных принципах. — Но столько времени прошло, Хартфилия, а ты никак не прекращаешь. — Я могу так вести себя столько, сколько хочу! Неужели, тебе не ясно? Я не могу смириться с этим. Я не могу откинуть это и продолжить жить, как ни в чём не бывало. — В глазах Люси стояли слёзы, которые она уже сдерживала несколько дней, пытаясь контролировать себя. — Она приходит ко мне во снах, Стинг. Я вижу её живую и улыбающуюся. Ты понимаешь? — Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже потерял мать, забыла? И я прекрасно знаю, как это тяжело. Но ты справишься с этим, Хартфилия, как это сделал я. А если не справишься, я привяжу тебя к стулу в своей комнате и буду петь «Детка, детка», пока ты не будешь умолять пощадить твои уши — я помню, как ты ненавидела эту песню.       Люси смотрела на него глазами полными грусти и безысходности. Возможно, она даже умоляла его о спасении из этой ямы из скорби, но он не видел за пеленой горьких слёз. — Стинг. — Что? — Ты — задница.       Стинг усмехнулся на это заявление, глядя, как Люси вытирает слёзы со щек рукавами растянутого свитера. Она подошла к парню и обвила его талию руками, пока Эвклиф, подняв руки над собой, словно хотел отклониться, удивленно наблюдал за действиями блондинки. В проявлении чувств нет ведь ничего плохого, да? Парень прижал её голову к своей груди и сглотнул. По непонятным причинам такая доверчивость со стороны Хартфилии ужасно расслабляла. А Люси лишь вдыхала приятный запах его тела и грелась, спасаясь от холода этой пропитанной грустью комнаты. — Ну, всё, хватит нежностей, — Стинг оторвал руки Люси от своего тела и отвел взгляд в сторону. Девушка усмехнулась, сложив руки на груди. — Ты когда из комнаты выйдешь, не забудь замазать свои черные Марианские впадины. Только людей напугаешь. — Опять за своё? Проваливай, давай.       Эвклиф выставил руки в примирительном жесте и отошел на пару шагов назад, разворачиваясь на пятках и улыбаясь, пока блондинка этого не видела. — И переоденься. Ужасный свитер, — кинул он, открывая двери. — Тоже мне, икона стиля нашелся, — фыркнула Хартфилия, топнув ногой и сжав кулаки. — В данный момент, я единственный модник в комнате.       Стинг вышел с улыбкой на губах, закрыв за собой дверь. А Люси в своей комнате сменила своё раздражение на удовлетворенную полуулыбку. Чертов Стинг, думала девушка. Она открыла окно в своей комнате, впустив зимний воздух внутрь, и оперлась руками о подоконник, тяжело выдыхая. Машина Эвклифа стояла у главных ворот её дома. — Ну, что, дорогой? — к вышедшему Стингу подскочила Нино, пожилая горничная. Она без формальностей обратилась к парню, ведь тоже знает его с самого детства. Они с Люси никогда не ладили, и Нино приходилось вечно разнимать их в драках. — Принесите ей обед, — распорядился парень, — думаю, сейчас она не откажет. И можете передать ей все сообщения от друзей и близких. — Ей так повезло с тобой, — улыбнулась Нино, сложив руки в замок и прижав к своей груди. — Не думаю, что она такого же мнения, — пожал плечами Эвклиф. — Я пойду.       Нино проводила широкую спину блондина теплым взглядом и посмотрела на дверь. Эти дети никогда еще не были так близки на её памяти. А сейчас в жизнь каждого входят изменения, переворачивая привычный ритм с ног на голову. Нино верила, что у них всё будет замечательно. Женщина спустилась на кухню, приготовив для Хартфилии обед, и поднялась обратно в комнату Люси.       Стинг вышел из дома, закуривая по пути к воротам сигарету. Нино позвонила ему, чтобы он хоть как-то повлиял на девушку. Но сам Эвклиф не думал, что сможет, да еще и чувствовал вину перед ней за то, что самостоятельно не подумал навестить блондинку, ведь ему казалось, что меньше всего на свете Хартфилия хочет видеть его. Но Стинг оказался неправ. И, возможно, не раз еще окажется.       Люси провожала его взглядом из своего окна, а когда машина Эвклифа скрылась за поворотом, развернулась к подносу, почувствовав острую необходимость в еде. Пока Люси ела своей обед, она смотрела на фотографию в рамке на своем рабочем столе, где они с мамой запечатлены возле палатки со сладкой ватой, улыбающиеся, счастливые.       Я всегда буду любить тебя.