(Не)влюбленные

      В нос снова ударил запах лекарств, совершенно неизвестных блондинке, как только она вернулась в палату к матери. Лейла сидела на постели, опираясь спиной на десятки белых подушек, и смотрела в окно, на поднимающийся на улице ветер, на стихию, которая способна разрушить города, если того пожелает. Январь выдался холодным, ветреным, и пусть в комнате было очень тепло, Люси чувствовала тот холод на улице внутри себя. Словно кто-то вскрыл ее грудную клетку и перенес туда этот самый январь.       Лейла обернулась на захлопывающуюся за Хартфилией дверь и грустно улыбнулась, глядя на хмурое и обеспокоенное лицо своей дочери. Женщина даже не представляла, что творилось внутри девушки, и не хотела представлять, зная, как ей больно. Всё точки были почти расставлены, но не до конца. Единственное, что было безоговорочно понятно — смерть Лейлы неизбежна. Рак слишком быстро пробирается в легкие, распространяется по всему телу, и теперь женщина похожа на рождественскую елку в огоньках из опухолей. Это не исправить, как и измененную жизнь Люси Хартфилии.       Блондинка присела на стул рядом с матерью, не произнося ни слова, и взглянула на бледную кожу, худые, дрожащие пальцы, на потухшие, но всё еще такие красивые глаза — рак не смог изменить красоты Лейлы. Даже с такой смертельной болезнью она оставалась прекрасной.       Женщина заметила красные глаза, растертый черный карандаш для глаз — она ясно представила слёзы своей дочери, и в груди больно кольнуло. Она бы всё отдала, лишь бы сейчас этого не было — не было больничной палаты, пропитанной запахом лекарств, не было рака, подсвечивающегося множеством пятен на МРТ. И зачем, спрашивается, иметь столько денег, если не можешь предотвратить болезнь или слёзы своей дочки? Богатство бессмысленно в борьбе со смертью. — Целый год, мам, — произнесла Люси, нарушая тишину. — Ты скрывала от меня это целый год. Почему? — Прости, — прошептала Лейла, сжимая в руках белое покрывало. — Что было бы, если бы я рассказала? Ты забыла бы про нормальную жизнь нормального подростка, ты забыла бы про будущее, которое так подробно расписала, для тебя существовала бы только я и этот чертов рак. — Чертов рак? С каких пор ты начала ругаться? — Побочные эффекты смертельной болезни, — улыбнулась Лейла, будто это было самой смешной шуткой в мире, а Люси лишь грустно усмехнулась, удивляясь, как ее мать может шутить со своей болезнью. — Я понимаю, но теперь у нас так мало времени. Слишком мало. — Да, я думала, что доживу до твоей свадьбы. Прости и за это тоже. Это было именно моим эгоистичным желанием, не более, связать тебя и Стинга. Я хотела посмотреть, как ты идешь к алтарю. — Мама…       Так вот почему? Вот почему появился этот чертов контракт и это якобы «слияние компании»? Все знали, что скоро рак подкосит Лейлу, которая всегда мечтала увидеть свою дочь взрослой невестой. Это, правда, было эгоистичным желанием Лейлы, но Люси, как ни странно, понимала его лучше всех. — Я понимаю, что порчу вам жизнь, — на глазах у женщины появились слёзы, — и я надеюсь, что вы со Стингом простите меня. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и если не со Стингом, и если я этого не увижу, пусть так и будет. — Ты увидишь, мам! Обязательно увидишь! — Люси внезапно воскликнула, пытаясь придать своему голосу уверенность, передать ее Лейле, говоря, что всё обойдется и женщина еще увидит счастье девушки, но эти попытки выглядели так жалко, что Хартфилии становилось тошно от себя самой и своей неуверенной уверенности. — Нет, милая. У меня пару недель. Может, месяц. Я приняла это, и я готова. — Нет, мама, не говори так!       Люси расплакалась. Она не могла это слушать. Не могла слушать, как дорогой человек так легко говорит о своей смерти. — Мама, ты всё увидишь! Я обещаю.       Хартфилия подскочила со стула, вытирая остатки слёз со щёк. Она хотела сделать всё, что от нее зависело, лишь бы последние недели стали самыми прекрасными в жизни ее мамы. Пока рак медленно съедает ее тело, Лейла будет радоваться последним моментам, проведенным со своей семьей. Как бы Люси не было больно, девушка хотела сделать всё возможное, чтобы запомнить свою маму счастливой, без этой раковой рождественской елки внутри. — Я люблю тебя, мама. Я так сильно люблю тебя.       Люси заключила маму в объятия, крепко сжав это худое тельце руками.       Врач вошел в комнату, деликатно попросив блондинку выйти для процедур Лейлы, поэтому поцеловав маму, Люси вышла из палаты.       Она странно себя чувствовала. Руки дрожали, в груди что-то ужасно болело, будто дети забросали ее тяжелыми камнями, а в голове пустота, словно все мысли выкачали. Слёзы начали течь непроизвольно, и Хартфилия не успевала их вытирать. Они всё лились и лились, поэтому девушка медленно спускалась со ступенек, боясь упасть. Она вышла из здания, забыв про своё пальто, одиноко оставленное на лавочке в коридоре, а холодный январский ветер пробирался под одежду, но Люси его не чувствовала, лишь плакала.       На плечи приземлилась теплая куртка, а плечи обхватила чья-то рука. Хартфилия подняла заплаканные глаза, глядя на Эвклифа, который, даже не посмотрев на нее, подтолкнул к своей машине. Он посадил девушку на переднее сидение, и та закуталась в куртку сильнее, вдыхая приятный запах мужских духов, а Стинг, захлопнув за блондинкой дверь, сел за руль. — Я отвезу тебя домой. Твой отец попросил. — Ладно.       Эвклиф завел машину и отъехал от больницы. Через пару минут они были уже у дома Хартфилии, хотя Люси даже не заметила, как пролетели эти самые минуты. — У меня есть просьба, — тихо произнесла Люси, шмыгнув носом. — Какая?       Стинг запустил руку в волосы, проводя взад-вперед, взъерошивая их. Он смотрел на девушку и то, как она обдумывала свою просьбу. Видимо, она была не уверена в том, что делала. — Женись на мне.       Блондин опешил. Люси перевела на него взгляд, ожидая ответа. — В смысле? — То есть, я хочу, чтобы это произошло в ближайшие дни. Моя мама должна это увидеть. Она этого очень хотела. Ты женишься на мне?       Стинг помолчал. Он знал, что не откажет, но почему-то устроил эту драматическую паузу. Он взглянул на Хартфилию, которая нырнула в его куртку еще сильней, чем раньше, греясь. — Когда именно? — Ну, завтра или, может… — Ладно. — Спасибо.       Люси продумала эту короткую церемонию в больничной палате перед кроватью Лейлы. Хартфилия сносно относилась к венчанию, все же оно считалось бракосочетанием на небесах. Девушке становилось противно от одной мысли о Боге. Его нет, иначе он смог бы предотвратить смертельную болезнь женщины, и не заставил бы всю ее семью проходить через это. Но подготовив все буквально за пару часов, Люси пригласила семью Эвклиф в больничную палату матери в городской больнице.       Это было смешно до слёз. Всё это казалось неудачной шуткой на День дурака. Но, к сожалению, сейчас был не апрель, а шутить так даже самый жестокий человек в мире не станет. Это белое шерстяное платье на блондинке было нелепым, как и брюки с рубашкой на Стинге. Это чертов букет в руках, сделанный за какой-то час, так на скорую руку, резал глаза неуместной яркостью, а самой Люси хотелось лишь закрыться в комнате и рыдать. Но она пообещала, что мать увидит её в чем-то похожем на платье с букетом в руках, с кольцом на безымянном пальце, и она выполнит своё обещание.       Хартфилия всегда представляла свою свадьбу в каком-то теплом месте, с множеством гостей, с веселой музыкой и любимым человеком рядом. Когда родители плачут от счастья, глядя, как она танцует со своим мужем, как они толкают поздравительную речь на празднике, ежеминутно повторяя о том, как они ее любят. Но если взглянуть правде в глаза и вернуться хоть на секунду в реальность, увидишь лишь бледную мать, улыбающуюся измученной улыбкой, двух плачущих мужчин и человека, к которому только недавно начала хорошо относиться. Вот она — реальность, и от нее не убежишь. Бежать теперь просто бессмысленно.       Стинг делал это не ради Люси, которая попросила его об одолжении, а ради Лейлы, которая мечтала об этом дне, но теперь вряд ли доживет до него. Он делал это и ради себя, чтобы вспомнить о своей матери и о том, как бы она хотела бы это увидеть. Все матери, думал парень, похожи между собой. Они могут отличаться характером, внешностью, методами воспитания, но все до одной хотели бы увидеть своих детей счастливыми, взрослыми и готовыми положить на себя такую ответственность, как брак. Делия бы тоже хотела это увидеть.       Приглашенный священник осматривал палату со странным чувством волнения, но открыв маленькую черную книжечку, он стал читать дежурный монолог. Все внимательно слушали, а Люси лишь смотрела в пол, сдерживая свои слёзы. Всё ведь было замечательно — спокойное Рождество в кругу семьи, и даже этот брак не портил семейной идиллии, налаженные отношения и даже Эвклиф не кажется таким уж придурком. Но всё разрушилось так быстро. Почему нельзя к этому подготовиться? Почему в жизни не дается никаких предупредительных знаков, что спасти себя от этой боли внутри? Почему нельзя договориться со смертью?       Стинг взял девушку за руки. Хартфилия взглянула на парня, не отрывая взгляда. Ее глаза блестели от слёз, но блондинка не позволяла им сорваться. Стинг мог лишь восхищаться тем, что Люси не позволила себя расплакаться на таком важном для её матери событии. Она шмыгнула носом и сжала в ответ пальцы парня.       Священник монотонно читал что-то про Господа и его благословение, но Хартфилии казалось это таким лицемерием по отношению к верующим в Бога людям. Священники врали, что после смерти всех ждёт рай или ад, но там на самом деле ничего, лишь темнота. Люси так не хотела бы, чтобы ее мама оказалась в этой темноте. А сейчас этот брак соединяется якобы на небесах, хотя там даже не подозревают, что он еще одно лицемерие, которое пришло в мир. Что он за Господь, если не может отличить искренность от неискренности, если не может вылечить от рака человека, который не заслуживает умереть? Люси скорее поверит в инопланетян или зомби, чем в Бога.       Стинг прекрасно ее понимал. Он понимал, что чувствовала Люси, ведь ему уже давно пришлось через подобное пройти. Парень не знал, как можно помочь девушке, но очень хотел. В тот момент, когда он сам потерял мать, ему никто не мог помочь, лишь он сам переборол это. Как и его отец. Людям нужна поддержка, но иногда даже она оказывается бессмысленной, если ты не можешь смириться с произошедшим. И если ты слаб, ты никогда не сможешь выпутаться из этой паутины скорби. Сейчас Люси переживает именно тот самый момент, когда осознает, что от смерти Лейлы никуда не убежать, что это не ночной кошмар, и поэтому, когда этот самый решающий момент наступит, Хартфилии будет не так тяжело принять тот факт, что Лейла ушла. Будет тяжело, но не так.       Люси всё смотрела на блондина, искала поддержку в его глазах и находила, ныряя в нее с головой. Так странно, что человеком, который спасает от безысходности и горя в эти минуты, является тот, кто еще недавно вызывал лишь злость и раздражение, которого еще недавно Люси Хартфилия рьяно ненавидела.       Священник закончил со своей речью, но Люси ничего не слышала. Она находилась словно в вакууме, поэтому понадеявшись на Эвклифа, она приняла кольцо и свой статус жены, пусть и ненастоящий. Это нельзя было считать настоящей церемонией, поэтому их снова ничего не связывало, кроме одинаковой боли и контракта родителей. Но дело нужно было доводить до конца, поэтому жених мог поцеловать свою невесту. И Стинг это сделал, а Люси позволила. И это было странно. Не в такой ситуации это должно было быть. Но поцелуй был приятным, а сердца на секунду остановились, чему они, наверное, никогда не признаются. Люси дрожащими руками сжала плечи блондина, а Стинг сильней прижал её к себе, словно хотел спасти от всего, что происходит. Когда поцелуй закончится, каким бы приятным он не был, подростки разойдутся снова, забывая о том, что почувствовали в ту секунду — они оба это понимали.       Лейла смотрела теплым взглядом на подростков, не веря, что дочь пошла на это ради нее. Женщина понимала, что это лишь показательное выступление, но было так приятно. Обида на рак за то, что он не позволил увидеть настоящую церемонию бракосочетания была, но Лейла могла смириться, ведь она увидела, как что-то зарождается внутри. Оно маленькое, но такое яркое. Лейла бы наблюдала за этим, если бы могла.       Лейла Хартфилия умерла через десять дней после устроенной Люси церемонии. В своей палате, в окружении всей своей семьи. Женщина умерла не одинокой.