Алёна и Кащей

      Не только в тайных знаниях сила ведьмова; ворожея каждая особый дар имеет. Видят ведуны да ведьмы скрытую суть; в каждом камне слышат гор движение, в былинке степной — ветра посвист, а в слове людском — желания сокровенные. Потому и не любят их люди, не привечают; однако ж с хворями да бедами все ж идут к Тем, Кто Знает.       Не принесло утро покоя Алене. Встала она с солнышком, маясь неясным чувством в груди, затопила печь, накормила Ягу завтраком, самой в горло кусок не полез. Покачала Яга головой, на нее глядя, да ушла в Чащу — самое сердце Леса, место даже для ведунов заповедное.       Алена же, закончив нехитрые домашние дела, в лес отправилась — в обычный, человеческий. Прошла тропами тайными, машинально собирая в корзинку попадающиеся по пути травы. Гомон птичий послушала, следам звериным подивилась, что ночью на влажной тропе отпечатались.       Лес березовый утром светел, прозрачен; отпустила тоска тайная Аленушкино сердце. Вывела тропка юную вештицу к озеру круглому, чистому, водицы теплой прозрачной полному. А на берегу пологом сидел человек.       Екнуло сердце девичье — узнала она гостя вчерашнего, лихого колдуна из клана кащеева. А тот, не видя ее, отложил в сторону нож и поднес к губам свежевыструганную флейту.       Полилась над озером музыка. И услышала Алена в той мелодии тоску страшную, неизбывную, печаль почуяла черную, неутолимую; услышала переливы тайные, простым людям неведомые, магии полные. Сжало в груди волнением, зажгло гневом; преодолев страх, шагнула Алена вперед, из-под сени деревьев выходя.       — Зачем ворожбу свою черную творишь на чужой земле без спросу? — воскликнула.       Кащей вздрогнул; хрустнула флейта, в щепу сломанная в сжавшемся кулаке. Вздохнул Древолом, головой покачал, поднялся на ноги; посмотрел на Алену без гнева, с тоской непонятной в глазах.       — И тебе здравствовать, Алена-вештица. Не творил я черного колдовства на земле Яговой. — С раскрытой ладони ссыпались в траву обломки флейты. — Или мальчишки, что в свистульки, дудят тоже маги черные?       Нахмурилась Алена, исподлобья на Кащея глянула.       — Движение тайных сил я видела, — упрямо заявила. — Переливы волшебные слышала.       — Так не простой человек я, — Кащей отвечал. — Музыка — суть магия. Нельзя музыку играть, изнанку природы не пошевелив.       Замолчали ведун и ведунья, стоя напротив друг друга, но не уходя. Глянула, наконец, Алена на лицо Кащеево, на бороду с бровями опаленные, да против воли улыбнулась.       — Прости, — сказала просто.       Хмыкнул кащей, на траву вновь уселся, в воды озера черным взглядом уставился. Помедлила Алена, да рядом опустилась, сарафан кругом разметала.       — Что гнетет тебя, Древолом? — тихо спросила.       Колдун повернул голову, посмотрел на нее, усмехнулся криво.       — Много видала я вас, колдунов-кащеев, — продолжала Алена. — Отчего вы все смурные да злые? Не улыбаетесь, не радуетесь ничему. И в душе вашей света нет.       — Коль многих видала, зачем меня спрашиваешь? — огрызнулся Древолом. — У наставницы спроси своей.       — А ты не такой, как прочие кащеи. Где-то глубоко в душе — другой. Я вижу.       — А не слишком ли много ты видишь, ведунья? — прошипел сквозь зубы колдун. — Ты ученица лишь.       — Матушка говорила — вештица должна сердцу верить, сердце слушать.       — Плохо ты свое слушаешь. Не ведаешь, сколько зла я творил. Сколько душ загубил…       — Но ты помнишь каждого тобою убитого. Вздрогнул Древолом, на Алену со страхом в глазах взглянул.       — Не твое дело. Держись от меня подальше.       Рывком поднялся Древолом на ноги, повернулся резко, взметнув черный плащ над поляной, широкими шагами зашагал прочь, приминая тяжелыми сапогами траву. И застыл от звонкого голоса в спину.       — Расскажи мне.       Повернулся медленно колдун, окатил деву взглядом.       — Чего тебе?       — Как кащеем стал?       — Зачем?       Алена не ответила. Лишь смотрела в черные глаза Древолома бесстрашно.       Медленно вернулся колдун обратно; увяла трава под его шагами, пожухла. Ничего не сказала за это ему Алена, не отвела взгляда. Сел Древолом на землю, ладонью над травой провел — почернела, осыпалась пеплом трава-мурава, осталась лишь обугленная земля, черный шрам на зеленом теле поляны.       Поймала Алена руку, смерть несущую, сжала в ладонях нежных. Столкнулись взгляды — голубой с черным. Побежал огонь жидкий по жилам — побледнела вештица, зубы стиснула, но ни стоном, ни словом не выдала боли. Прошептала лишь:       — Расскажи…       Вырвал ладонь Древолом, сжал кулаки.       — Откуда ты имеешь власть надо мной? Зачем тебе знать историю моей жизни? Не в свое дело лезешь, ведьма! Смерть стоит на моей тени, и лишь ее я несу людям!       Промолчала Алена. Провела ладонью по лбу, вытирая холодную испарину, и вновь поймала кащеев взгляд. Сдался Древолом, отвернулся, закрыл лицо руками.       — Мои родители были крестьянами. — глухо проговорил он минуту спустя. — Жили в небольшой деревушке на десять дворов. Сеяли рожь да пшеницу, репу да брюкву. С братьями — пятеро их было — на рыбалку бегал, корову пас… Зорьку. Сестрам свистульки вырезали. Пес у нас был, Лохмач…       Древолом отнял руки от лица и посмотрел на Алену. Взгляд его горел холодной, затаенной яростью.       — Хочешь знать, как кащеи получают новых соратников? Я расскажу.       Колдун встал, спустился к озеру, плеснул в лицо водой, напился, сложив руки лодочкой.       — Они пришли до рассвета. — продолжил он, глядя на свое отражение в озере. — Лохмач успел гавкнуть пару раз… К нам пришли трое. Вышибли дверь, вытащили всех во двор. Отца зарубили сразу. Иван — старший брат — кинулся на них… Они прибили его гвоздями к стене избы. Потом начали брать силой мать и сестер. Они кричали и плакали, а мы смотрели, не в силах ничего сделать. Мне было пять лет, Хоме три, Шишаку — восемь, Луке — двенадцать.       Древолом выпрямился и посмотрел на другой берег озера, избегая взгляда девушки.       — Они еще плакали, когда колдуны накидывали им на шеи веревки. Иван бился в судорогах и изрыгал проклятья. А мы… Что мы могли сделать? Мы плакали и смотрели, потому что они грозились выколоть нам глаза, если мы отвернемся.       Голос колдуна стал тише, бесцветнее.       — Лука отвернулся, и они выжгли ему глаза, а потом затолкали в избу и подперли дверь. Туда же кинули Хому. Вскоре вся деревня запылала… А нас с Шишаком, и соседских ребят увели. Привели в Кащеев Стан, разделили по возрастам. Больше я никого из них не видел, ни брата, ни Свиста, ни Дурака.       Древолом все-таки посмотрел на притихшую вештицу, но тут же отвел взгляд.       — За еду приходилось драться. За одежду. За все. Каждый день нас заставляли драться, и одного всегда уносили мертвым. Иногда он возвращался — без памяти, без души. На них тренировались начинающие кащеи.       Древолом помолчал.       — Я не был самым сильным, но я был самым яростным. Я грыз их зубами, рвал ногтями, пинал и душил, отбирал еду, прятался в норах, чтобы поспать. Кащей, наблюдавший за нашей ямой, заметил меня и вытащил. Так я стал учеником. Ярость дала мне власть над смертью.       Черный клубок, простому взгляду невидимый, сгустился в ладонях кащеевых, стек в воду. Всплыли кверху брюхом несколько мальков у берега.       — Долгие годы я учился владеть Силой. Однажды… Я сравняюсь силой с Бессмертным и отомщу за свою деревню. За отца. За мать. За братьев. За сестер. За Лохмача. За соседей.       Древолом, наконец, посмотрел Алене в глаза.       — Рада ль ты, вештица, что услышала мою историю?       И, не дожидаясь ответа, исчез меж белых стволов.