...и бесконечное безумие.

      Такое тёмное утро, такой тёмный день, я, кажется, помню, что бывает светло, но это, наверное, сказка их тех, которые рассказывают перед сном, нашёптывают на ушко тихо-тихо, чтобы убаюкать голосом, чтобы утихнуть на твоём выдохе и вместе вдохнуть уже в общем сне.       Ты мне снишься.       Я стою перед тобой на коленях — знаешь, я этого не делаю, но — я стою перед тобой на коленях, а ты сидишь в кресле, и кругом темное дерево и свечи, и всё как в книжке, и у тебя на коленях голубой шёлк, и я склоняю голову. Я ни перед кем не склонял головы.       Я слушаю тебя, слушаю и не могу проснуться, потому что: что мне всё это, если есть твой голос, если есть твои слова?       Я иду к тебе. Это долгий мост, долгий, как последние месяцы, опасный мост, я иду по нему, опасаясь, теряясь, это мост между реальными-нереальными городами, это мост к тебе, это самый прямой путь, и я чуть не срываюсь раз и два, и я оказываюсь на настоящей, правильной земле и почти успеваю на тебя взглянуть, но... Сон обрывается. Я помню мелькнувший взгляд. Это скрашивает время до следующих снов. Ведь если видишь взгляд, то всё неспроста.       Я живу. Там, во снах. Это совсем другое, это почти реальное, это настолько живо, что я почти ощущаю руками, почти ощущаю кожей, это холодный утренний свет, не серый, синеватый, это очень тихо, свежо, это сделать тебе кофе так, чтобы не остыл, это нежно, чтобы не разбудить, это задерживая дыхание, самой сутью, мягко и ласково, это почти до слёз от того, что есть, и — верю...       Я живу — там, во снах — и вижу улыбки, и вижу руки, кончики пальцев, чувствую тепло, и вся я, вся — чтобы сохранить его.       Я просыпаюсь и вижу любимого цвета силуэт, рассыпанные волосы, всё это совсем рядом, так, что можно обнять. И я кляну себя за то, что проснулась мимо, потому что видение ускользает.       Каждый день и каждую ночь меня обнимает серый цвет, и я верю, верю, жду и бесконечно верю, а главное — я есть, для тебя, твоя.