То, что нужно знать о Лите Лестрейндж

— Зайди, Лита! — Хотя Саламандер был сейчас не в лучшем расположении духа, чтобы с кем-то разговаривать. Все его веснушчатое лицо было в саже, как и руки, которыми он тщательно начищал котлы в кабинете Зельеварения. Здесь было мрачно и одиноко, как и всегда. Стоящие в ряд шкафы с различными зельями, свечки, уже затухающие к этому позднему часу, и он — Ньют Саламандер, наказанный профессором Дореш. Ну откуда он мог знать, что нюхли любят все блестящее?! Юноша не знал еще учеников в этой школе, которые заводили себе «необычных» питомцев, кроме, разумеется, клубкопухов*, которые были у каждого второго. Но Ньют и не помнил законов, запрещающих заводить нюхля или лечурку. «Если нет закона, значит, никто возражать не будет», — подумал он. Но брать нюхля с собой на зельеварение было огромной ошибкой. Профессор Дореш всегда любила украшения: золотые сережки с перьями феникса, серебряную заколку с двумя изумрудами, но более всего она восторгалась своей подвеской, украшенной тридцатью пятью видами магических камней… Естественно, она круглосуточно ее носила — и на уроки тоже. В общем, сразу после того, как все произошло, Ньют успел сделать заметку в свой блокнот, который всегда носил с собой, а потом его отвели к директору… Беднягу Курфорда у него отняли, когда вытряхнули у него из «сумки» все «блестяшки». И вот теперь Лита пришла навестить друга, тихо постучав в дверь. Ее бледное лицо высунулось из-за щелки, как всегда красивое и немного грустное: карие глаза («Прямо как у Пикетта», — думал Ньют), иногда становящиеся темнее, когда она плачет, темные вьющиеся волосы, длинные, но Лита не любила их распускать, предпочитая завязывать, будто бы стесняясь. Да и одевалась она не вычурно, как многие девчонки в ее возрасте, хотя ее семья довольно богатая. «Возможно, из-за ее семьи она и общается с таким…с таким как я», — думал Саламандер с горечью. Лестрейнджев все считали сумасшедшими, ненормальными, хоть и очень влиятельными. Поэтому в Слизерине ее боялись, обходили стороной, но и не дразнили. Ньюту же было все равно, какая у нее семья. Она показалась ему прекрасным другом еще тогда, когда они познакомились. Кто бы мог подумать, что кому-то могут быть интересны рассказы о гиппогрифах? На первых курсах Лита и Ньют всегда ходили вместе и расставались только под вечер, когда Саламандер шел в гостиную Пуффендуя, а она — в гостиную Слизерина. Он болел за нее, когда на втором курсе она стала загонщиком в команде Слизерина по квиддичу, даже если они играли с Пуффендуем… Дружба для него была важнее собственного факультета… Но на третьем курсе все переменилось. Ньют стал как-то по-иному смотреть на свою подругу. Как-то неправильно для него самого. Веселый мальчик стал превращаться в грустного юношу, влюбленного и задумчивого, но все так же не скупого на улыбку. Улыбаясь при Лестрейндж, он почему-то стал считать свою улыбку глупой… И вот Лита спускается по ступенькам, подходя ближе к рассеянному и чумазому Саламандеру. На лице ее читается легкое недоумение. — Они забрали Курфорда, — с дрожью в голосе пояснил Ньют. Он никогда не стеснялся выражать свои истинные чувства. — Я уже слышала, — вздохнула Лита и присела на стул рядом с другом, а потом спохватилась: — Я могу тебе помочь? — Нет, — отрезал Саламандер и улыбнулся. — Нет, спасибо. Я справлюсь сам. Лита взяла учебник Зельеварения, который лежал рядом с ней, на столе. — Твой? — спросила она, и юноша кивнул. Легким движением Лестрейндж открыла его и едва заметно улыбнулась. — Даже в учебниках делаешь заметки? — Не хочу ничего забыть, — пожал плечами Ньют, как всегда — неловко, и продолжил чистить уже десятый котел. Лита стала листать книжку, болтая ногами в воздухе, такая хрупкая и маленькая для своих лет, но красивая. «Вроде бы и не пытается подчеркивать свои достоинства, а все равно глаз не отвести, — думал Саламандер. — Порой, мне кажется, что истинная внешняя красота всегда связана с внутренней — Лита ведь и не думает о своей внешности, этим и создает свою привлекательность сама». Юноша нервничает, вспомнив о том, что положил в учебник, который так непринужденно сейчас листает Лестрейндж. — А это что? — спросила она. Этого Ньют и боялся. В ее руках была стопка рисунков. — Ничего, — нервно сказал Саламандер и попытался выхватить бумагу из ее рук, но Лита была проворнее. Она залезла на стол и принялась рассматривать рисунки, в то время как юноша тщетно пытался их отнять. — Ньют, это ведь превосходно! — сказала она и восторженным взглядом посмотрела на него. Лита развернула к нему первый рисунок. — Это ведь лечурка, да? Саламандер вздохнул, уставившись на свое «творение». — Да, это Пикетт**, — произнес он и вынул из кармана своего «питомца», который безнадежно цеплялся за пальцы хозяина. — Я изучал его поведение, пытался дать характеристики, как это делает мой отец по отношению к гиппогрифам… Думал, что кому-нибудь это будет нужно. — Шутишь? — восторженно произнесла Лита. — Это ведь здорово! Ты составил краткие описания лечурок, фениксов, нюхлей… — перечисляла она, разглядывая рисунки в своих руках, но неожиданно остановилась, побледнев. — А…А это что? Она развернула к нему портрет девушки, сделанный пером. Все было бы хорошо, ему все говорили, что Ньют красиво рисует… Если бы под рисунком не было бы написано: «Прекрасная Лита Лестрейндж». Саламандер залился краской. — Это ты нарисовал? — ошарашено спросила Лестрейндж, но Ньют понял, что под словом «нарисовал» она на самом деле имела в виду «написал». — Ну…я... — Юноша не знал, что сказать. Правду? Что он влюблен по уши? Что он всюду носит этот портрет за собой? Это может ее рассмешить или, что еще хуже, она перестанет считать его даже другом. — Лита, послушай… Я… Я написал это для друга, знаешь… Он влюблен в тебя и попросил… Неловкие объяснения Ньюта прервались, когда девушка вскочила со стола, подошла к юноше и, обдав неровным дыханием, нежно поцеловала… Саламандер стоял, как вкопанный, не понимая, происходит ли это на самом деле. Губы Лестрейндж сначала были холодными, Ньют даже слегка вздрогнул, а по телу побежали мурашки, а потом, со временем, стали жаркими и влажными… Юноша бережно обнял Литу и ответил на поцелуй, прикрыв свои болотного цвета глаза. — Это очень мило, Ньют, — прошептала Лестрейндж на ухо своему другу. — Ты не можешь нарисовать еще один такой, только для меня? Едва что-то соображая, Саламандер кивнул, и Лита, сославшись на отбой, вышла из кабинета, оставив Ньюта одного со своими котлами и широкой улыбкой на лице…