Маленькая ящерица

Классификация Министерства Магии: ХХХХХ — Известный убийца волшебников (не поддаётся дрессировке или приручению) ХХХХ — Опасен / требуются особые знания / обращаться с ним может только опытный волшебник ХХХ — Умелый волшебник может справиться ХХ — Безвредный / Можно приручить Х — Скучный, в некоторых случаях я чувствовал, что необходимо объяснить, почему конкретное существо отнесено к тому или иному классу, поэтому я добавлял соответствующие примечания.

ХХХ Саламандра — маленькая ящерица, живущая в огне и питающаяся пламенем. Обычно ослепительно-белая, она бывает голубой или алой в зависимости от жара пламени, в котором она рождается. Вне пламени саламандры живут до шести часов, если смогут регулярно поглощать перец. Они живут только пока пылает породивший их огонь. Кровь саламандры обладает чудодейственными лечебными свойствами и оказывает укрепляющее воздействие. ("Фантастические твари и где они обитают". Н. Саламандер)

Тина идет чуть поодаль, не отрывая взгляда темных глаз от спины нового друга. Она смотрит, пытаясь запечатлеть в памяти его образ: взлохмаченные волосы цвета соломы, высушенной солнечными лучами, край воротника белоснежной рубашки, торчащего из-под ворота бирюзового пальто. Чуть сутулые плечи... Трепыхавшиеся в такт шагам Ньюта полы пальто делают его похожим на одну из многочисленных фантастических тварей, живущих в его чемодане. Тина не замечает, что они уже на месте, и останавливается, когда Ньют поворачивается к ней. Они что-то говорят друг другу, и хоть Тина ловит каждое его слово, пытаясь запомнить все ¬– и его бархатистый голос, и интонацию, и блеск необычных глаз цвета небесной синевы, – она ничего не слышит. Произносит что-то на автомате. А в голове стучит, пытаясь сорваться с языка, лишь одно: «Не уезжай». Тина не хочет признаваться себе, но ей страшно. Еще никогда ни один человек не вызывал в ней такую бурю эмоций. Жизнь обделила ее мечтами и романтикой, и Тина выросла реалистом. Талантливый мракоборец, она никогда не умела бросаться в омут с головой. А Куини, сама того не подозревая, научила ее надежно захлопывать свои мысли и эмоции глубоко внутри. Даже легилименция сестры не могла выудить на свет то самое сокровенное, что Тина хранила в сердце. Правда, это было настолько сильным, что само рвалось из темницы ее души, мечтая вырваться наружу, быть прочитанным магией Куини, произнесенным и услышанным тем самым человеком, который сейчас стоял перед ней и смотрел. Словно та тварь из недр чемодана Ньюта – обскури, – жаждущая найти свое новое пристанище. Кажется, с ее языка все-таки срывается что-то, что не должно было быть сказано, по крайней мере, сейчас. Ведомая чисто женским любопытством, Тина спрашивает: – А Лита Лестрейндж тоже любит читать? – Кто? – Девушка, чей портрет ты хранишь. «Ты вспоминаешь о ней? Ты думаешь о ней? Ты скучаешь? Ты все еще любишь ее? Ты хранишь ее портрет, конечно же ты...». – ...я тоже изменился. Тина слушает его, но не слышит, и лишь по выражению его лица и по его глазам она понимает: нет. Не думаю. Не скучаю. Не люблю. Вспоминаю. Но это лишь теплые воспоминания старой детской дружбы. Как камень с души. Тина чувствует, как падает в омут синевы его глаз. Она смотрит на него и видит лазурное небо, которое рассекают гиппогрифы и оккамии, пшеничные поля, населенные нюхлерами, тепло солнца... Внутри нее, где-то в груди, тянет ноющим ярким пламенем. «Не уезжай». Сейчас она точь-в-точь саламандра – маленькая ящерка, рожденная и живущая в огне. Ньют как-то сказал, что они могут прожить без пламени лишь около шести часов. Что же будет с ней, когда ее огонь сядет на корабль и пересечет океан? – Я пришлю тебе экземпляр моей книги, – доносится до нее. – Я буду рада. Она уже представляет, как однажды утром ее разбудит стук в окно, и она увидит сову, принесшую ей маленький прямоугольник счастья, который она освободит от упаковки и прижмет к самому сердцу. «Фантастические твари... – ... и где они обитают». Ньют, такой родной в каждой его причуде, в каждом наклоне головы и движении рук, и даже в старом потрепанном полосатом школьном шарфе, неожиданно нежно касается ее щеки пальцем, заправляет прядь каштановых волос за ухо. Обжигающе ласково. Тина вспыхивает. Его рука, такая нежная и сильная, чуть грубая и в мозолях, быстро отстраняется, но Тине кажется, что этот миг длится вечность. Так-то он обращается и со своими тварями? Вот почему они так любят его? Его нельзя не любить. За эту нежную силу, скрытую в волшебстве его ласковых рук. Ее пытливый мозг уже успевает нарисовать продолжение, о котором она и думать не смеет. Пустые мечты. Но как же хочется, прижаться к нему, очутиться в кольце сильных рук и почувствовать себя дома. Запустить пальцы в соломенные пряди, уткнуться носом в шею, и просто быть рядом с человеком, который успел укротить и ее непокорное сердце, стянутое тисками рутины и серых будней. Ньют резко отворачивается, будто не в силах больше стоять рядом с ней под взглядом ее проницательных глаз-бусинок и поднимается на корабль. Тине кажется, что ее сердце не разрывалось так со дня маминой смерти. В какой-то нелепый миг она мечтает, чтобы он запер ее сердце в своем чемодане. Спас ее точно так же, как всех своих тварей. Тина старается не смотреть на корабль. Едва касается щеки там, где он провел пальцем, пытается вернуть его образ – взлохмаченные пряди, плечи под тканью бирюзового пальто, концы черно-желтого шарфа... Неожиданно образ становится явью. – Что ты скажешь, если я вручу тебе книгу лично? «О Ньют», – ударило сердце. Ньют-ньют-ньют. Ньют-ньют, ньют-ньют, ньют-ньют. – Я буду рада, – вот глупая! – Очень сильно. Кажется, она забывает дышать, когда видит, как его лицо озаряется беглой скромной улыбкой. Нет, это не Лита Лестрейндж. Это Порпентина Голдштейн. Тина плачет и смотрит, как Ньют Саламандер уходит, но теперь знает, что однажды воды океана останутся позади, и маленькая ящерка, живущая и питающаяся огнем, возродится в ярком пламени лазурно-синих глаз.