Helpless

Я сижу на своей постели, укрывшись пледом чуть ли не с головой, и внимательно наблюдаю за тем, как темноволосый крашеный парень расхаживает по моей комнате, рассматривая её. Почему-то создаётся стойкое ощущение того, что этот человек давно не находился в обычном жилом помещении. Он останавливается у туалетного столика и внимательно рассматривает мою косметику. Надеюсь, он не собирается краситься сейчас? Бабушки нет дома, и мы смогли нормально поесть. Я до сих пор пребываю в некотором трансе от случившегося, зато Билл ведёт себя так, словно ничего не произошло. Словно это не по его вине погиб тот мальчик. Конечно, Билл объяснил мне, что произошло на самом деле, но это всё равно не даёт мне покоя. Очень странное чувство — знать, что родителям было суждено умереть, но до последнего надеяться на то, что всё же это была случайность, а не их участь. Утешает лишь одно: никто из погибших не мучился перед своей кончиной. — Я не… — хочется сказать «ненавижу», но я осекаюсь и говорю лишь, что я не люблю, когда трогают мои вещи. Билл, взявший подводку для глаз, с виноватым видом кладёт её обратно, поворачивается ко мне и смотрит поверх головы. Наверное, ещё немного, и я привыкну к этому взгляду, который словно смотрит сквозь меня. Если бы я не знала про эту особенность Билла, то решила бы, что у него проблемы со зрением, и он попросту не может сфокусироваться на моём лице. И это даже хорошо, что он не смотрит на меня, потому что я ненавижу, когда меня разглядывают. Пусть лучше смотрит на одному ему заметные циферки. — Извини, — Билл подходит ближе и присаживается на самый краешек постели, — расскажи мне тогда, что ты любишь? — Тебе это правда так важно? — он кивает, а я задумываюсь. На самом деле, никто и никогда не спрашивал меня об этом. Да и ему это зачем? Билл выжидательно смотрит, и не остаётся ничего другого, как начать вспоминать. Перебирая в памяти светлые моменты, понимаю вдруг, что вещей, которые я ненавижу, гораздо больше. Неужели я совсем разучилась любить? — Ну я… — вновь замолкаю, а затем неуверенно продолжаю, — когда я была маленькой, то любила просыпаться раньше всех, бежала в родительскую спальню, забиралась под одеяло между папой и мамой, и мы говорили о том, кому какой сон приснился, или делились планами на день, или говорили о том, что, когда я подрасту и буду вести себя хорошо, то мне купят собаку, и я буду гулять с ней и дрессировать. Ещё я любила сопеть маме на ушко, когда она читала нам по ночам, любила виснуть на папе, особенно когда он закидывал меня через своё широкое плечо и кружил по комнате. — Я замолкаю и гляжу на Билла, он одобрительно кивает и улыбается, молчаливо давая понять, что ждёт продолжения. Тогда я смелею, немного меняю позу, садясь поудобнее, и продолжаю уже более уверенно: — Я люблю ходить на кладбище и подолгу смотреть на памятники и кресты. Люблю слушать, как играет ветер с листочками деревьев. Люблю в дождь смотреть, как на лужах вздуваются и лопаются большие пузыри. Люблю запах после дождя, запах бензина и типографской краски, люблю спать на свежих не выглаженных простынях, люблю есть, когда читаю книги, люблю смотреть мелодрамы и плакать, только чтобы никто не видел. Люблю громко топать, и петь в ванной в зубную щётку как в микрофон, люблю просыпаться с первыми лучами солнца и любоваться красками неба, люблю купаться в речке перед закатом, люблю запускать китайские фонарики, люблю слушать тишину и, лежа на земле, смотреть в небо, только чтобы солнце не светило в глаза. Если светит, то неинтересно. Люблю лошадей и слонов — у них добрые глаза. Людей не так люблю, как животных, злые они какие-то. Люблю классическую музыку, люблю свой цвет волос и никогда не красила их, люблю свои глаза, потому что они как у папы, и лицо, потому что оно как у мамы. Люблю рассматривать витрины и наблюдать за работой парикмахеров. Люблю бутерброды, причём неважно с чем, люблю, как ни странно, лечить зубы, люблю в день зарплаты снимать с карточки всю наличку и слушать, как трещит банкомат, отсчитывая купюры, люблю… — постепенно перечисляю всё, что удаётся вспомнить. Билл, сосредоточенно слушая, то и дело кивает, не сводя взгляда с таинственного циферблата. — А теперь скажи, чего ты не любишь, — он переводит свой взгляд на меня, и я с усмешкой выдыхаю, мол, сейчас всё будет. Рассказать о том, чего я не люблю, гораздо проще. — Я не люблю людей, ну я уже говорила. Не люблю новые туфли, которые приходится разнашивать, не люблю толкотню и давку, не люблю, когда на работе пациенты, сдающие анализы, ведут себя со мной как с прислугой. Не люблю, когда Нора пытается найти мне жениха, не люблю громкую попсовую музыку, особенно когда её включают где-нибудь под окнами. Не люблю, когда бабушка сует свой нос в мои дела, не люблю, когда она готовит на ужин кальмаров, не люблю, когда она храпит и мешает этим спать. Ещё не люблю лицемеров и незнакомых людей, которые начинают изливать мне свою душу. Не люблю свой день рождения и даты смерти всех моих близких. Не люблю знакомиться, не люблю рекламу в интернете. Не люблю тушёные кабачки и цветущую герань — у неё запах противный. Также не люблю… — Николь, — Билл мягко перебивает меня, присаживаясь поближе, и неотрывно смотрит в глаза, чего я не люблю тоже, — скажи, какое у тебя отношение ко мне? Что ты обо мне думаешь? Я смешиваюсь и не знаю, что ответить. Секунды убегают сквозь пальцы, а я не могу решить, что же сказать. Вместо рациональных ответов в голове крутятся бредовые мысли. Интересно, сколько времени мне осталось жить? Почему Билл ведёт себя так, словно ничего сегодня не произошло? Наверное, он думает, что лучше отложить эти расспросы на потом. С одной стороны мне, так же, как и ему, очень хочется поскорее получить ответы, с другой — я вымотана морально так, что нет сил поднимать какие-либо серьёзные темы. Билл выжидающе смотрит на меня, а я лишь едва качаю головой. Что я могу сказать ему? Нужно для начала разобраться в себе самой, и лишь потом, сделав выводы, озвучить продуманный ответ. Билл уже так близко, что впору возмутиться тому факту, что он вторгся в личное пространство, но у меня словно нет сил даже на это. Я лишь безучастно наблюдаю за тем, как он плавно приближается к моему лицу. Наши глаза встречаются, и почти сразу он переводит свой взгляд на мои губы. Я знаю, чего он хочет. Но мне не хочется сопротивляться. Проведя подушечкой большого пальца по моим губам, Билл трепетно, почти неуловимо касается их своими. Снова отстраняется, как бы ожидая от меня дальнейших действий, но я просто сижу, не в силах притянуть или оттолкнуть его. И вот уже чуть более смелый поцелуй следует за тем, первым прикосновением, и я чувствую, как что-то внутри меня начинает оттаивать и теплеть. Губы у Билла такие мягкие, он целует меня сдержанно, словно боясь спугнуть такой ставший интимным момент, его ладонь касается моей щеки, и это приятно вдвойне, и хочется задержать дыхание, чтобы запомнить всё то, что я чувствую сейчас. Кажется, что воздух вокруг нас начинает светиться каким-то космическим сиянием. — Почему ты не отталкиваешь меня? — шепчет он тихонечко, словно так же, как и я, ощущает всю неповторимость момента. — Потому что не хочу. Это правда. Мне хорошо. Просто хорошо. Если бы ещё утром кто-нибудь сказал бы мне, что сегодня вечером я сама притащу домой этого парня, да ещё и позволю целовать себя, я бы рассмеялась ему в лицо. А Билл отстраняется как раз в тот момент, когда я уже готова растечься мокрой лужей в его руках, сипло дышит, прижимается своим лбом к моему и шепчет: — Нельзя торопить события. Мы слишком спешим. — Мы? — я открываю глаза и разочарованно выдыхаю, глядя на него. Что он имеет в виду? — Мы, Николь. Сейчас ты не против, а в кафе разозлилась и ушла, а я всего лишь хотел помочь тебе. Ты видела, что из этого получилось. К тому же, мы слишком мало знакомы для того, чтобы я мог позволить себе залезть в твою постель. Прости. Он отворачивается, отсаживаясь, а я явственно начинаю ощущать, как внутри меня снова начинает замерзать всё то, что Биллу только что удалось отогреть. Мне кажется, или я действительно настолько холодна без него? Сейчас, когда нет вокруг кладбищенских памятников, суеты кофейной и затхлого запаха заброшенного здания, когда нет уличного холода и потенциальной опасности, всё начинает восприниматься иначе. Впервые мне хочется чьей-то теплоты и заботы, пусть даже это будет черноволосый крашеный полузнакомый парень. Сейчас всё кажется таким пустяковым и не имеющим особого значения. Неуверенно протягиваю руку, но так и не осмеливаюсь дотронуться до его плеча. Подумать только, у нас могла бы быть постель! Но почему тогда эта мысль отнюдь не кажется мне сейчас абсурдной? — Можно спросить? — мой голос звучит сейчас так неуверенно, словно я нахожусь в незнакомом месте, полном посторонних людей, а не в собственной комнате. Билл кивает в знак согласия, не поворачиваясь. — А что любишь и не любишь ты? Он пожимает плечами: — Это не имеет никакого значения. — Нет, постой, — я оживляюсь, меняю позу, поджимая под себя ноги. — Как это не имеет? Ты врываешься в мою жизнь, расспрашиваешь о многих вещах, а теперь говоришь, что твои собственные предпочтения не имеют никакого значения? Билл поворачивается ко мне, и я снова теряюсь. Глупое чувство. Веду себя как второклассница, которая не может ответит, на элементарный вопрос по пройденному материалу. — Мне кажется, ещё не пришло время для ответов, — говорит он, — знаешь, когда ты перечисляла то, что любишь, твой второй циферблат менял значения в бОльшую сторону, когда говорила о том, чего не любишь, начинался обратный отсчёт. Я пока не знаю, как это связано между собой, но твои часы не дают мне покоя. Даже сейчас: тебе кажется, что мы сидим в темноте, а я вижу слабые отблески обеих табло, причём голубое на данный момент светится ярче. Я не знаю, что всё это значит, не знаю, могу ли помочь тебе, но в одном я уверен точно: я не смогу покинуть город до тех пор, пока не разгадаю эту загадку. Сегодня в кафе время остановил не я. Поверь мне, за мою неимоверно длинную жизнь у меня было множество различных девушек, и отношения с ними были самые разные. Но ни с одной из них не было ничего подобного. Это не моя способность. А что, если, — внезапно он оживляется, придвигается ближе и продолжает с энтузиазмом, — допустим, ты можешь останавливать время. Нужно только разобраться, как это работает. Я могу спасать людей. Что, если нам с тобой объединиться? Ты будешь замедлять время, а я — помогать людям? Твоих возможностей вполне должно хватить для того, чтобы мы смогли изменить ход каких-то событий, например, перенести людей, которые должны погибнуть, в другое место. Спокойно, безо всякой спешки. Чтобы не было как с этим мальчиком сегодня. У меня ведь не было времени на то, чтобы спасти обоих, всё произошло очень спонтанно. Я должен был спасти лишь мужчину, но опять решил, что смогу попытаться помочь обоим. Теперь, когда ты можешь остановить время, я могу пробовать спасать их без всякой спешки, быть более внимательным. Ну, что скажешь? Глаза Билла горят, он полон желания спасать этот мир, и ждёт лишь моего согласия. Перед глазами в один момент проплывают кадры с места аварии моих родителей, кладбищенские памятники, женщина, вспоминавшая своего Жоржика, печальное лицо маленькой девочки, с которой дружил сам Билл, и тело лежащего на мокром асфальте мальчика, который погиб несколько часов назад. Что, если я действительно могу помочь? Что, если теперь мы вместе сможем предотвращать людские смерти? Что, если отныне вопрос жизни и смерти не будет стоять настолько остро? Перспектива кружит голову, мысленно уже рисую картины, как это будет выглядеть. Я и Билл… Два тайных супергероя, спасающие мир. Он — никому не известный парень, и я, живущая двойной жизнью и прячущая костюм тайной спасительницы города под белым медицинским халатом. Два одиночества, соединившиеся на благо человечества. В голове всплывают фильмы про супергероев, увиденные когда-то. Перспектива весьма заманчива, чтобы отказаться от неё. И я уже готова дать положительный ответ, как вдруг что-то снова отматывает кадры назад, возвращая меня к точке отсчёта. Смерть родителей, сестры, тёти, брата. Череда несчастных случаев, кладбище, кладбище кладбище и этот мальчик, лежащий на асфальте… Никто не смог помочь им. Никто. И я не смогу. Почему я должна спасать жизни ничего не значащих для меня людей, ведь никто не удосужился спасти жизни моих близких? За какие заслуги я должна спасать этот проникший насквозь мир? Билл дрожит от ожидания, и очень не хочется разочаровывать его, но я не могу идти наперекор своей совести. — У меня нет никакого желания спасать этот мир, который не хочет, чтобы его спасали, — говорю я, и на лице Билла тотчас отражается глубокое разочарование. — Прости, но мне это совершенно не интересно.