***
Сознание возвращалось очень медленно — не со светом и не с образами, а с теплом, идущим издалека, осторожно входящим в тело, изгоняя из него лёд и холод. Это тепло касалось его снаружи и разливалось внутри, освобождая скованные грудь и горло, обращая мысли к жизни. Тяжёлую голову было не оторвать от ложа, сил не хватало даже на то, чтоб открыть глаза. Но он был жив. И нечто очень сильное и волевое удерживало его в невидимых объятиях, увлекало за собой, вырывая из лап болезни. С каждым разом тепло становилось всё явственнее; незримая граница борьбы двух стихий отодвигалась всё дальше. Но после вновь приближалась. Сухой горячей кожи касалось что-то обжигающе холодное, заставляющее вздрагивать. Но после вновь становилось чуть легче. Невидящие глаза блуждали по странной пустоши в надежде найти источник живительных лучей, рука тянулась к ним, но неведомая сила останавливала её. Всё исчезало и возвращалось. Мрак и бездна овладевали им, но за ними следовало осознание — тепла и присутствия. Там — в тишине — кто-то был. И однажды он явственно ощутил не только тепло, но и прикосновения. Они были лёгкими и осторожными, и от них в тело входила сила. Нежный шёлк касался горячего лба, медленно ласкал руку от локтя до запястья и обратно. Щёки ощущали прохладу коснувшегося их свежего цветка, и от этого душу наполняло томное умиротворение. А после, вслед за ним, приходил сон. Дышать понемногу становилось легче, хотя тяжесть в груди никуда не уходила. Боли он почти не чувствовал, но по-прежнему не мог даже поднять голову, открыть глаза, осмотреться и понять, где он? Вместе с трепетными ласками очень издалека, словно из другого мира до его сознания стал доходить голос: бархатный, чуть низковатый и тихий, всегда один и тот же. Слов было не разобрать, они сливались и перемешивались в журчащий поток. Но, как и прикосновения, дарили ему глубокий целительный сон. Открыв, наконец, глаза, бедный гном сперва не видел ничего кроме серо-белёсой дымки. Где-то поодаль бушевала снежная буря, сильные порывы ветра ударялись о стекло. Отвыкшие от света глаза не сразу различили очертания предметов. Впрочем, стало понятно, что сейчас ночь, точнее предрассветные сумерки. В доме царила тишина, нарушаемая лишь отголосками буйства стихии за стенами. Чуть шевельнувшись, юноша ощутил сильную боль, картина перед глазами ненадолго померкла. Осторожно прислушавшись к себе, он понял, что может поворачивать голову и двигать руками. Остальные движения пока оставались для него недоступны. Лихорадка, ставшая уже привычной, по-прежнему наполняла тело свинцом, но отступила перед вернувшимся сознанием. Оглядевшись, он остановил взгляд на кресле возле своего ложа, точнее на спящей в нём девушке. Сколько же лет, сколько дней и ночей он мечтал увидеть её, обнять, вдохнуть запах этих роскошных волос? Сколько же раз он представлял себе их встречу? А теперь вдруг понял, что просто не вправе смотреть, уж тем более касаться её и дальше изводить её силы своей болезнью. Губы непроизвольно произнесли её имя: — Райнэ… То было первое слово, произнесённое им за много недель, вышедшее из недр души тихим шёпотом, пока ещё очень хриплым и едва слышным. Впрочем, даже восстановившись после перенесённой травмы, голос его навсегда огрубел, стал низким и почти что рычащим. А в привычках и характере утвердилась немногословность. Весна в тот год вступала в права очень долго, держала одну битву за другой супротив холода, но побеждала лишь с переменным успехом. И с той же настойчивостью знания и любовь юной гномки дрались за жизнь её возлюбленного. Снег уже полностью сошёл, и на зеленеющих полянках раскрылись первые цветы, когда недуг был полностью побеждён. Впрочем, долгая тяжёлая болезнь так измотала Торина, что даже его отец, впервые увидев сына, искоса оглядел исхудавшего бледного парня и велел беречься и набираться сил. Юноша всё ещё оставался замкнутым и почти безмолвным. Было заметно, что внимание к нему его задевает, даже если оно исходит от близких. Ему тяжело было находиться в доме, где они много лет прожили с братом. Но и комната в поместье казалась уже сущей тюрьмой. Телесные раны затянулись, но не самая страшная — та, которую и за вечность невозможно исцелить до конца, только лишь унять боль, отогнать мысли в сторону, наполнить жизнь иным смыслом. И Райнэ знала, что делать. Две мохнатые лошадки медленно шагали по весеннему лесу, полному птичьих трелей и ароматов. Молодая яркая зелень радовала глаз, маленькие цветки так и манили протянуть к ним руку и полюбоваться. Оба всадника ехали безмолвно, словно целью их было слушать лес, окунуться в весну, самим раствориться в ней. Девушка иногда поворачивала голову и улыбалась своему спутнику. Лицо юноши оставалось печальным, только огромные голубые глаза вспыхивали ярче, встречая взгляд попутчицы. Шаг за шагом лесная тропка вывела их на поляну возле маленького озера, на которой стоял небольшой домик. Спешившись, гном подошёл к строению, провёл рукой по стене. Лицо его оживилось от нахлынувших воспоминаний. Повернувшись к девушке, он вопросительно посмотрел на неё. — Я думал, здесь всё развалилось за эти годы. — Я присматривала за хижиной, поддерживала порядок. Входи же! Комнатка оказалась чистой, прибранной. На полках прибавилось утвари, ложе было застелено, возле печи заботливо приготовлены поленья. — Ты присматривала? Но для чего? — Для тебя. Для нас с тобой. Райнэ взяла Торина за руки и долго смотрела на него, наблюдая долгожданную радость, пусть и не проявленную бурно. Пальцы сомкнулись крепче, не в силах противостоять желанию, юный гном осторожно привлёк девушку к себе, обнял одной рукой, а второй провёл по её волосам, вдыхая их аромат. На глаза его в тот миг навернулись слёзы. Но ему удалось сдержать их и скрыть. Внутри него вместе с воспоминаниями просыпалось нечто важное и утраченное, то самое, без чего нет жизни. Руки касались привычных предметов: инструментов в кузнице, наковальни и старого оружия. На полках не было пыли, а по углам — паутины. Хижина только и ждала его возвращения. Из самой земли под ногами в тело входила тёплая энергия, уверенность, умиротворение. Райнэ не докучала ему, занимаясь трапезой. Нежное апрельское солнце ласкало лицо и руки. Лишь одна мысль не давала покоя: на долго ли это? Не закончится ли это маленькое простое счастье уже через пару часов? Но время шло, начало уже темнеть, а девушка никуда не собиралась. Напротив, села у очага и разожгла в нём огонь. Ночь обещала быть холодной, прохлада уже вечером заставила обоих сперва одеться теплее, а потом и вовсе укрыться в хижине. — Так мы остаёмся? До завтра? — Мы останемся столько, сколько ты сам захочешь. Торин не ожидал такого ответа и пристально вглядывался в лицо любимой. Но ничто в выражении её глаз не говорило о лукавстве или обмане. Она пришла с ним сюда, чтобы уединиться от целого мира, позволить набраться сил, придти в себя вдалеке от ненужных слов и ранящих взглядов. Чашка душистого травяного отвара показалась в тот миг вкуснее любого вина, согрела, опьянила, исполнила умиротворения. Притянув Райнэ к себе и усадив на колени, гном закрыл глаза и нерешительно, осторожно поцеловал её. Её руки обвились вокруг его шеи, Райнэ ответила на поцелуй, не сумев скрыть от Торина навернувшихся слёз. Ведь она тоже ждала этого долгие годы. Наслаждение целовать её было столь сильным, столь восхитительным, что вся горечь и боль исчезли, улетучились, испарились. Ласки стали увереннее, а потом и вовсе горячими, страстными. Нежное тело этой девушки разжигало внутри огонь, от которого нет спасения, выгибалось в ответ на прикосновения. А он сам не помнил уже себя, торопливо стянул с неё одежду и прижал к ложу, отнимая у всего света, укрывая собой от холода. Губы покрывали поцелуями её шею и грудь, изнутри исходили хриплые стоны созревшего желания. В миг единения картина в глазах померкла, страсть овладела ими нераздельно. В топке уже догорали угли, в комнатушке царила темнота, противостоять которой приходилось единственной маленькой свечке. Испив до дна чашу высшего наслаждения, Торин почти засыпал, лёжа на плече своей Райнэ. Но не давал глазам сомкнуться, желая и дальше любоваться её красотой, запечатлеть в памяти каждое мгновение. А она нежно водила рукой по его плечу, голове, загадочно улыбалась, будто мысленно говорила ему что-то очень важное. Но не решалась делать это вслух. Огонёк свечки робко падал на её ладную точёную ручку и вдруг отразился в маленьком камне, умножился, сверкнул. Роза из белого золота ожила, переливаясь этим светом, вздрогнула, словно раскрылась. В сердце кольнула и разлилась гулкая ноющая боль, по щеке покатилась одинокая слеза. Приподнявшись, девушка привлекла его ближе, поправила одеяло и шепнула: — Не нужно, не вини себя в том, в чём не виноват. Коснувшись пальцами кольца, юноша тяжело вздохнул и произнёс: — Не снимай его никогда. Он ведь так хотел этого. — Не сниму. Не смирюсь и не забуду. А ты не вини себя! Ты стал мужчиной раньше, чем даже можно было подумать. А он… Он всегда оставался чистым, наивным, мягким. Просто не верящим в смерть даже после того, как увидел её. — Райнэ, я тоже не верил. — Не лги самому себе. Ты осознал это, и был готов. А Фрерин — нет. — Его последние слова были о тебе. Он словно завещал мне тебя. — Любовь нельзя завещать. Можно лишь пожелать её тем, кого любишь сам. Или подарить её тем, кто достоин. Рука вновь коснулась перстня на её руке — поразительно живой и вечной белой розы. Она заметила это и прошептала: — Я поклялась ему не снимать это кольцо. Ещё тогда поклялась. Да я уже и не могу его снять. Я была тогда совсем девочкой, с детскими пальцами. Теперь оно со мной навсегда. Торин сжимал руку любимой и едва сдерживался от рыданий, уткнувшись ей в плечо. Она обняла его крепче, лаская кудрявые локоны. — Ты любила его. — Да, любила. Для тебя это больно, но я не хочу между нами лжи. Я очень его любила! Он был первым лучиком счастья в моей одинокой жизни, сбывшейся мечтой о сородичах рядом. Вы все появились и показали мне жизнь — живую и настоящую, не созданную из игрушек, нарядов и деланной красы окружения. Он стал другом и братом, а после — поклонником, вышедшим из романов. Красивый, галантный, утончённый и умный — сам как его самоцветы. А ты ворвался туда, словно бешеный вихрь. Возненавидел, а потом поднял на руки на переправе. Все годы учения я вспоминала тебя, силу этих рук. А потом Ульви ранил тебя, но ты вырвал победу. А я… Я была безоружна тогда перед этой лавиной, захлестнувшей меня с головой. Слушать её было для Торина откровением. Неужели любила ещё тогда — многие годы назад? Но в силу юности не могла противостоять договору Трора с Элмондом. Теперь не было никаких преград. Пусть жестокой ценой, в их жизни входило Великое Счастье, дарило цветные сны, но не уходило с восходом солнца. Их маленький дом обретал тепло и уют, в горне кузницы вспыхнул огонь, а округу огласили удары молота по наковальне. Руки крепли с этими ударами, а на устах с каждым днём поялялось всё больше и больше улыбок. Не в силах забыть войну, Торин принёс из чащи дубовый сук и долго трудился над ним, создавая себе крепкий надёжный щит — в память о ветви, спасшей его в пекле кровавого месива. Он вышел тяжеловатым, но удобным в использовании. Щит этот не украшали ни резьба, ни литые накладки. Слишком уж горькую память он в себе нёс, вобрал в себя навсегда подобно розе на пальце Райнэ. К зиме двое влюблённых уже не могли представить себе жизнь друг без друга. Видеть любимого ежеминутно, засыпать и просыпаться в нежных объятиях — это стало уже важней воздуха, солнца и света. Это было прекрасней всех луговых цветов и песен птиц. Довольствоваться лишь самым простым, но одновременно владеть самым главным на свете — в том было Счастье. Новый статус Райнэ в Дунланде не позволял никому тревожить пару отшельников, врываться в их замкнутый мир. В редкие дни, когда они показывались в предместьях Гэлтрю, все знакомые отмечали удивительные перемены в облике Торина. Только любовь принесла ему то исцеление, которого не могли дать даже легендарные эльфийские зелья. Подросшие Балин и Двалин стремились к наследнику, мечтали услышать его рассказы и получить пару уроков. Но их кумир неизменно уходил в леса с той, которую избрал сердцем. Загадочная девушка, перед которой склонялись головы, нераздельно владела им, занимала все его помыслы. Он готов был покинуть поместье даже глубокой ночью, рисковать собою в темени леса, только бы оказаться в её объятиях, там, где их не увидит никто. Он не мог уже есть, пить, уснуть без неё. В сладком блаженстве ночей губы его шептали: — Ты только моя! И ты будешь моей женой. А после когда-нибудь станешь моей королевой. Райнэ улыбалась, и робко напоминала, что оба они ещё слишком молоды для женитьбы — по меркам их сородичей. Но Торин не желал даже слышать об этом. — Я пойду к отцу, и он даст нам благословение! Вот увидишь, он поймёт и не станет рушить наше счастье. Ведь ты же спасла меня, вытащила из лап верной смерти. Трайн должен понять. Ведь отец его был готов на такое. — Погоди ещё, милый. Мы ведь счастливы и без этого. Я не хочу его гнева. — А я не снесу даже тени угрозы, что нас разлучат. Только женой ты будешь со мной неразлучно всегда. — Конечно же буду! Но сперва мы убедим твоего отца кое в чём ином. И не только для себя.***
Райнэ знала, о чём говорила. Огромное состояние требовало управления, дела ждали её участия и присутствия. Траур по Рольфу закончился, Дунланд ожил и желал видеть свою правительницу. Уже в первые дни весны началась подготовка торговых судов к плаванию. Её ждали в Тарбаде и Харандоре, в Лонд-Даэре и на побережье вдоль Зелёных холмов. А она мечтала показать любимому море. Не без труда, лишь ценой очень долгих переговоров юной хозяйке Дунланда удалось убедить Трайна отпустить с ней сына, а также Ульви и Дис. Потрёпанная войной община нуждалась в новых торговых союзах и соглашениях. Простая деревенская жизнь не давала гномам ничего кроме пропитания. И кто же, как не молодой принц мог лучше представить их клан в крупных торговых центрах, и тем более при поддержке очень сильного союзника? Так началось это удивительное путешествие: сперва по суше, а после компания юных гномов взошла на борт большого корабля, унёсшего их к новым землям, где каждый шаг удивлял, дарил новые ощущения, вкус райских фруктов и яркое солнечное тепло. Бесконечная синяя гладь завораживала. Привычные уже девушки невзначай улыбались друг другу при виде восхищения своих избранников. Торин и Ульви, казалось, вспоминали лучшие времена своей дружбы, учёбы и приключений. Прибрежные города становились всё удивительнее, а величественный Атанварнион в устье Андуина просто привёл в восторг. На корабле помимо них было ещё несколько гномов. Юноша по имени Кили и девушка Астрид были их возраста, но уже поженились и даже растили двоих детей. Последние десять лет оба они ходили на кораблях. Крепкий выносливый гном был незаменим при погрузке и разгрузке товаров, его супружница же кормила команду вкусными и сытными блюдами. На вопрос как же им удалось пожениться, Торин и его друг узнали красивую трогательную историю. Астрид была сиротой, а поэтому не считалась завидной невестой. Состоятельные родители Кили не желали признавать её, а потому двое влюблённых просто сбежали из клана, пришли в порт и попросились работать на корабле. Только так они могли избежать поимки и позорного возвращения к сородичам. И корабль унёс их в эту синюю гладь. А спустя пару месяцев они узнали об удивительном праве капитанов — заключать браки прямо в открытом море. В родной общине им пришлось бы ждать ещё тридцать-сорок лет. И оба решились: упросили венчать их, а через год родился их первенец. Узнав о дунландской принцессе-гномке, владеющей несколькими крупными кораблями, они перешли на один из них в поисках лучшей доли. И не прогадали. История беглецов тронула Райнэ и её спутников. Торин же просто загорелся одной идеей. — Какое у него милое имя — Кили! Не находишь, в самый раз для сынишки! — шепнула Дис на ухо любимому. Ульви кивнул, но возразил ей: — Я предпочёл бы Фили. — Ну, ведь у нас будет не один сын? Путешествие подходило к концу. В Дунланде ещё царила зима, а воды южного моря оставались умеренно тёплыми. Через пару недель, в первые дни весны, корабль должен был войти в бухту Лонд-Даэр. Уже стемнело, когда Торин буквально влетел в их каюту, схватил Райнэ за руку и стремительно потащил на палубу. На вопросы и удивление девушки он никак не реагировал. Когда же оба оказались перед капитаном корабля, а с двух сторон от них стояли две пары гномов, она растерянно вскрикнула, а он встал перед ней на колено и, взяв за руку, произнёс: — Леди Райнэ, ты выйдешь за меня замуж? От неожиданности по щекам гномочки потекли слёзы. Но она даже не попыталась возражать, прошептав вожделенное «Да!» Ульви и Кили засвидетельствовали союз, а капитан скрепил его шёлковой лентой.