В её глазах играло солнце

Енох практически ворвался в комнатушку, выделенную новой странной девочке. Ему казалось, что его скрутило изнутри, так что он боялся вдохнуть… …Она видела Оливию?! Она её видела?! А вдруг Тина видела её до того, как она пропала? Но ведь она сама сказала, что в этой петле недавно, а они поселились здесь всего месяц назад. -Выкладывай! – выдохнул Енох охрипшим голосом, - Ты встречала Оливию?! Девочка совсем уж испуганно вжала голову в плечи, зыркая из-под чёрной чёлки голубыми глазами, но ничего не отвечая. -Слушай, не хочешь говорить мне – не надо, но мисс Перегрин ты должна сказать, ясно?! Парень чувствовал, что в нём просыпается надежда. Несмотря на мизерную вероятность, надежда была невероятно сильной – кукловод просто не мог допустить, что Оливия мертва, теперь, когда он целый месяц провёл как во сне, в вязкой непроглядной темноте, и вдруг наконец забрезжил свет, неяркий и слабый, но если его разжечь до настоящего костра, он может разогнать эту темноту, как её прогоняла из сердца кукловода улыбка повелительницы огня… Девочка обхватила руками худые плечи и выпалила: -Ты убьёшь меня. И зажмурилась. Енох не стал уверять её, что «Нет, конечно, я ничего тебе не сделаю, только скажи», потому что он не мог ручаться за себя, он и правда был жутко зол на эту малолетнюю обманщицу. -Енох, - подошедшая сзади имбрина положила руку на плечо парню, - Давай я поговорю, ты не против? Енох был не то что не против, а полностью за, потому что боялся и впрямь ненароком натворить бед. Ну то есть убивать он, конечно, не собирался. Во всяком случае, пока не получит необходимую информацию. -Тина, ты видела Оливию Аброхолос, не так ли? -Да, - пискнула девочка, ещё испуганней глядя на мисс Перегрин. На Еноха она вообще старалась не смотреть. -В какое время? – терпеливо продолжала имбрина. -Около недели назад… -Где?! – не выдержал теперь уже Енох. -В этой петле, - почти прошептала Тина. -Что?! – теперь опешили уже и кукловод, и Птица. -Я… - девочка сглотнула, - Я искала себе дом… И в лесу есть одно заброшенное строение, типа домика лесника… - она запнулась, потом глубоко вдохнула и едва слышно продолжила, - Я заглянула в окошко, и там на кровати… Там лежала девушка, по твоему описанию очень похожая на неё… Она плакала во сне, говорила имя, звала… звала Еноха, кажется, она бредила... Тишина заползала во все углы, щели, она заполняла собой всё пространство. Тишина давила на сердце, хотя Еноху отчётливо казалось, что его сердце полностью раздавлено, разбито, сожжено и теперь не годится даже на марионеток. Парень не дышал. Ему хотелось задохнуться хоть на короткое время, чтобы лишить мозг кислорода, чтобы он перестал работать… -И ты, - произнесла мисс Перегрин таким тоном, что стало отчётливо понятно: она в бешенстве, но не может это продемонстрировать при ребёнке, - Ты не помогла ей… -Я не могла, я испугалась, она умирала!.. – в панике затараторила Тина. -И ты ничего не сказала нам, и никому не сказала, ты просто оставила её умирать. -Я… Нет, я… Вовсе… Я… Мисс Перегрин пыталась собраться с силами, чтобы не обрушить весь свой гнев на девочку, Тина билась в истерике, теперь уже не сдерживая слёзы. А Енох медленно сползал по стене на пол, глядя невидящим взглядом куда-то вперёд. А перед глазами стояла одна ужасная картина – худенькая бледная девушка, разметав по постели огненно-рыжие волосы, плачет в бреду, умирая одна в лесном доме… Парень судорожно вздохнул. Что-то в груди оборвалось, разрушилось, умерло вместе с последней надеждой… …Надежда… -Я её найду, - прохрипел он. Мисс Перегрин повернулась к нему. -Но… -Я её найду, - отчётливее повторил кукловод, - Она жива, ясно? -Енох, - в голосе имбрины слышались горечь и жалость, - Енох, я не хочу делать тебе больно, но… Парень вскочил, не обращая внимания ни на что вокруг, и кинулся в свою комнату. Он ни в коем случае не даст себе поверить в то, что Оливия умерла, хотя он уже поверил в это однажды, но сейчас, после просвета надежды, было в тысячи раз больнее. Ни походы к психиатру, ни походы в церковь, ни смерть теперь уже не смогут избавить парня от той дикой боли в груди, даже если он умрёт, он никогда не сможет перестать мучаться. Только если Оливия будет жива… Ему плевать на собственную боль. Пусть эта боль хоть навсегда в нём поселится, но Оливия должна быть жива. Должна… ●●● -Я с тобой, - объявляет Джейкоб, когда Енох, собрав необходимые вещи, пытается незаметно покинуть дом. -Нет, - твёрдо возражает Енох. -Я тоже! – подошедшая сзади Эмма упорно скрещивает руки на груди. -И я! -Нет, Миллард, вот ты тем более… - начинает было Енох. -Да, тебе нельзя, а нам – можно, - заявляет Гораций, которые вместе с Фионой наблюдает за уходом Еноха. -Что?! – парень изумлённо на них смотрит, затем пытается воззвать к голосу разума. -Вы с ума сошли? Я иду один, это не обсуждается. -Но сейчас мы что делаем? – рассудительно произнёс Гораций, подняв брови, - Обсуждаем. Енох уже собирался наорать на обнаглевшего предсказателя, но тут вмешалась мисс Перегрин и сказала, что с Енохом может отпустить только Джейкоба, но кукловод и от него отпёрся. Он не хотел идти с кем-то. Он всегда был несколько нелюдимым, мало времени проводил с детьми, всё больше сидя в своей мастерской, поэтому постепенно привык работать один… …Один? Неужели он никогда не замечал, что был не один? Что он никогда не был по-настоящему одинок? Всегда рядом была девушка, которая поддерживала его в трудную минуту, а когда её помощь не требовалась – она тихонько стояла неподалёку, и парень всегда подсознательно знал, что стоит ему лишь позвать – и она придёт. Был ли он таким же для неё? Грубил, ругался, срывал раздражение, не замечал… И всё равно она каждый день приходила к нему, в надежде помочь. Потому что любила. И он тоже любил, хоть и не осознавал этого, пока не потерял её. Пока не понял, что её сердце остановилось, что она замёрзла, и что больше он не сможет говорить с ней… Только тогда он осознал, лишь тогда… Неужели это было слишком поздно? …Енох собирался исправить ошибки. А он допустил их много за всю свою жизнь в этом доме. Кукловод отвернулся и зашагал прочь, не оглядываясь. ●●● Шелестенье крон деревьев над головой, тихое чириканье птиц, шорохи и трескотня, далёкое журчание родника – всё сливалось в один лесной гомон. Енох уже валился с ног от усталости, потому что не позволял себе никаких привалов, но теперь стемнело, и волей-неволей пришлось искать место для ночлега, а то иначе заливающая лес ночная темнота грозила утопить парня в своём безлунном омуте. Енох продрог и хотел есть, но игнорировал все эти чувства. Какой они имеют смысл, если где-то неподалёку его, возможно, ждёт Оливия. О том, что ждать может быть уже и не кому, Енох старался не думать. Наконец парень нашёл более-менее пригодную полянку. Костёр всё никак не разгорался, отчего кукловод раздражался всё сильнее, но когда огонь наконец заплясал над веточками, то сердце парня сжалось, да так и не вернулось в нормальное состояние, гулко стуча где-то в горле, так что приходилось сдерживать подступающие слёзы. Он вспомнил, как точно такой же костерок однажды без труда, прикосновением руки, разожгла Оливия. Они пошли на пикник, это был, как и всегда, тёплый солнечный день. Дети расположились на лесной полянке, испещрённой пятнами света из-за пронизывающих листву лучей. Енох помнит, как привычно сел в стороне от других, достал из взятой с собой сумки очередную куклу и принялся перешивать ей руку. «Помочь?» «Ага» – Небрежно брошено подошедшей Оливии. И, не тратясь дальше на слова, он сунул ей в руки куклу и нитки. Девушка послушно принялась аккуратно сшивать края ткани. Енох молча наблюдал за её работой. Она всё схватывала на лету, запросто научилась накладывать аккуратные швы, отличать сердца крыс от сердец мышей, прилаживать лезвия-оружия прямо к конечностям марионеток… А ещё она научилась оживлять в Енохе то чувство, что, казалось, в надменном недружелюбном парне уже и не разбудить. «Молодец» Сдержано сказал он её тогда, и та аж засветилась от похвалы. …Парень запустил пальцы в тёмные волосы, не отрывая взгляда от трепещущих язычков пламени. В его карих глазах играли блики, поблёскивая из-за застилавшей глаза влажной пелены, которую кукловод поспешно сморгнул. Если он будет слабым, то никогда не спасёт её. А он обязан, он не сможит жить иначе... Да какая разница! Всё равно, как будет жить Енох, пусть только Оливия будет жива! Он отвёл взгляд в сторону, и… Среди деревьев едва виднелся слабый огонёк, как-будто свет лампы сквозь оконное стекло. Енох порывисто вскочил, закидал землёй костёр, и быстрым шагом зашагал в сторону пятнышка света. ●●● Утихомирить бешено колотящееся сердце не представлялось никакой возможности, чем чётче Енох различал силуэт небольшого деревянного домика, тем сильнее учащалось дыхание, и сложнее становилось совладать с эмоциями. К стене домика парень приблизился почти бегом, едва не врезавшись в незаметный невысокий заборчик. Он положил руку на ручку двери, на несколько мгновений замер, затем дёрнул на себя. В домике, как ни странно, было тепло. В камине теплились угольки, переливаясь красным и чёрным. Приятно пахло лекарственными травами, которые висели на верёвочках под низким потолком. Здесь была одна сплошная комната. Темнота, разбавляемая лишь мигающим светом свечи на столике возле окна, не давала разглядеть обстановку поотчётливее. И тут сердце Еноха замерло. Голос, такой тихий и слабый, срывающийся, но бесконечно родной и любимый, вечно полный теплоты и улыбки, а сейчас – радости и даже недоверия, будто говорившая не могла решить – это и впрямь происходит, или же это очередной бред, голос, который кукловод постоянно слышал во снах, и который так неистово мечтал услышать наяву… -Енох? Это правда ты? Ты пришёл за мной?