Верни мне мою любовь

      Спустя 10 дней.       Разбудил меня стук в дверь. Поднявшись с кровати, я прошла к двери и открыла ее. Меня ждал свежий, горячий и ароматный завтрак. Выпив только стакан апельсинового сока, я собралась на пробежку.       На обратном пути захватываю квитанции и счета, и поднимаюсь в нашу квартиру. Дженсен уже встал, убрал свою постель, и пылесосил. — Эклз, — позвала я тихо. После стольких дней молчания мой голос кажется мне чужим. — Эклз! — громче крикнула я. Вытянув шнур из розетки, Дженсен оказался в наушниках, ну конечно. — Тут счета пришли, нужно оплатить с нашего общего счета, — я показала на квитанции. Он нахмурился. Понятно. Он ничего не понял. — Мне нужно, чтобы ты поставил свою подпись в банке, которая будет означать, что ты не против снятия наличных с счета. — А, ну я мог бы сам оплатить. Да, смог бы. — Точно? — мужчина кивнул мне.       Когда мне наконец надоело питаться воздухом и фруктами, я решилась приготовить мясо в духовке. По дому разнесся аромат специй. На запах пришел Дженсен. Я ничего не сказала и принялась доставать противень. Я начала разрезать мясо и выкладывать его на две тарелки. — Открой вино, — сказала я, спиной чувствуя его присутствие. Рядом хлопнул шкафчик, что означало взятие из него штопора. — Твою мать! — резко выкрикнул Дженсен и согнулся.       Рефлекторно я подлетела к нему. Когда он вытягивал пробку из бутылки, задел ладонь. Много крови. Я приложила край своей футболки, стараясь остановить кровотечение. Дженсен сидел на стуле и боязливо смотрел на свою руку. А я сидела на корточках перед ним. Он боится вида крови, как же я забыла. — Ты как всегда, — я улыбнулась, сама не понимая почему.       Дженсен завороженно смотрел на меня, как будто видит впервые. — Что? — не выдерживаю я. — Давно не видел твоей улыбки, — я старалась сдержать, подавить улыбку, но ни черта у меня не вышло. — Жить будешь, рану нужно промыть и перевязать, сейчас, — я поднялась, и потянулась к домашней аптечке, взяла оттуда бинт, перекись, и вернулась обратно к Дженсену. Я старалась все делать предельно аккуратно, так как знала, что у Эклза весьма низок болевой порог.       Закончив, я услышала благодарность мужа, и мы сели ужинать. Вдвоем. Я разложила мясо и салат по тарелкам, а Дженсен разлил по бокалам вино. Ужинали мы в молчании, изредка кидая кроткие взгляды друг на друга. Как школьники, ей-богу, а ведь женаты…       Осознание и принятие той мысли, что Дженсен мне изменил, пришло только сейчас.       Я до последнего пытаюсь удержать то чувство, которое объединяло нас. Оно угасает, и я с большим ужасом понимаю, что это нужно лишь мне. Ты как всегда шутишь и отмахиваешься рукой. Осознание, что это чувство не вечно и это, возможно, была лишь хорошо выстроенная иллюзия, пугает меня. Вынуждает искать защиты. Я привыкла находить ее в тебе.       Ты всегда решал мои проблемы, и мне никогда не приходилось в это вмешиваться, даже когда тебя не было, ты все равно все решал сам. Я могла прийти к тебе с любой трудностью, и ты ее легко решал. Ты мужчина. А что делать, если моя проблема — это ты? — С-ч-а-с-т-ь-е, — я проговариваю это слово вслух, пробуя его на вкус и смотрю на голые стволы деревьев за окном.

***

Спустя еще 12 дней.       Ужинали мы в тишине, был лишь звон приборов о тарелки. Дженсен каждое утро готовил для меня завтраки, а он в свою очередь не отказывался от моих ужинов.       Дженсен шумно вдохнул, и вытер рот салфеткой. «Наелся», — подумала я.  — Спасибо, — сказал он, вставая со стула, и наклонился для поцелуя в щеку, но остановился в миллиметре от моей кожи. — Эм, извини, — он выпрямился. Неловкость повисла между нами, горящей неоновой вывеской. Поцелуй в щеку от Дженсена может означать лишь две вещи: приветствие и благодарность.       В этом случае это была благодарность.       Эклз отвернулся от меня, включил воду и принялся надевать резиновую перчатку.       Я встала рядом, держа в руках свою тарелку. — Ставь, я помою, — сказал он, все еще пытаясь справиться с перчаткой. — Спасибо, — прошептала я. В раковине была целая гора грязной посуды, но его это не испугало, и он с особым энтузиастом принялся намыливать тарелки.       Немного, совсем чуть-чуть подумав, я сама себе киваю, надеваю фартук, беру полотенце и становлюсь рядом. Когда первая тарелка была отмыта до блеска, я протянула к ней руку.       Он недоумевающее посмотрел на меня. — Что ты делаешь? — его брови свелись к переносице. — Помогаю тебе, — спокойно и непринужденно говорю я, пытаясь вытянуть тарелку из его рук. Пока я вытираю тарелку, я задумалась, что-то мне это напоминает… — Не нужна мне твоя помощь! Иди делай что-нибудь другое! — кричал Дженс, натягивая ярко-рыжие перчатки. — Нет, нужна! — не сдавалась я и тоже пыталась натянуть перчатку, но мне мешал Эклз, который беспощадно толкал меня от раковины.  — Сегодня твой день, отдохни! — снова рычал он.       Наша первая «серьезная ссора». Я заболела, и Дженсен запретил мне делать абсолютно все. Он верил, что если я буду дольше лежать, то мне быстрее полегчает. Возможно, он был и прав, только вот феминистка во мне сдаваться не собиралась явно. — Этот «день» мой уже неделю! Дай мне хоть что-нибудь сделать самой! — я приблизилась к его лицу. — Не дам! — но и он явно не собирался сдаваться. — Дашь! — Нет! — он сладко-приторно ухмыльнулся в миллиметре от моего лица. Я хмыкнула в ответ и, не отворачиваясь от него, кинула одну из тарелок на пол. — Что? Что ты делаешь?! — обескураженно говорит он. — Следую твоему совету! Не напрягаюсь! — язвлю я и бросаю еще одну тарелку на пол. — Ах, вот как! Тогда я тожене буду напрягаться! — в доказательство этого он выключает воду и бросает на пол кружку, гордо вскидывает подбородок и упирает руки в бока. — Да, так значит! — я бросаю ему под ноги еще одну чашку. — Даниэль, немедленно прекрати это! — кричит он и бросает еще что-то на пол. — О-о-о, только после тебя! — я снова кидаю тарелку.       Так мы перебили весь сервиз в доме. Но после помирились и еще долго над этим смеялись. — Дани! — зовет меня до боли знакомый голос. Я растерянно моргаю и смотрю на Дженсена. — Пойдем, говорю, я всё уже помыл, — он отбирает у меня еще мокрую тарелку, которую я так и не вытерла.       Я оглядываюсь, действительно, все убрано, когда он успел?

***

Спустя еще 2 дня. — Передай соль, пожалуйста, — попросил Дженсен за ужином, не отведя взгляда от тарелки, я выполнила просьбу.       Его рука лежала на маленьком расстоянии от моей. Кажется, я даже чувствую тепло, исходящее от нее. Эклз аккуратно двигает руку ближе, потом прочищает горло и кладет ее на мою.       Я, отвыкшая от мужских прикосновений, резко выдернула свою руку, опрокинув вино на себя, поставив на блузке неисправимое красное пятно. — Что непонятного в словах «Не прикасайся ко мне?!» — кричу я, резко встав. Всё, блузка испорчена. — Я не хотел, — поднимается он следом за мной. — Никогда не прикасайся! — воплю я, тыкая в него пальцем. Глаза его темнеют и свирепеют. — Ты моя жена, и я буду касаться тебя, — сдержанно говорит он, подходя ко мне. — Это ненадолго, — бурчу я себе под нос, пытаясь оттереть пятно от блузки. — Что? — голос его жесток. — Что слышал, Эклз, я подаю на развод, — со злобой говорю я. — Ты не можешь! Мы же… женаты, — он растерялся, и я вижу в его глазах смятение. Я огибаю его и подхожу к бумажным полотенцам. — Да? — с сарказмом говорю я, продолжая кровожадно тереть несчастное пятно. — Что-то ты не помнил о том, что мы женаты, когда трахался с Еленой! — снова ярость заполняет меня, и я швыряю тарелку ему под ноги. Его кулаки сжимаются. — Слушай, это была просто слабость, один секс, он ничего не значит для меня. — он бурлит взглядом осколки. — Зато для меня значит и, поверь, многое! — швыряю фужер в него, и он пролетает над его головой. — Я сожалею, ясно? — он в пару шагов списывает расстояние между нами и понижает тон. — Дани, мне жаль, но я не могу этого изменить, — он хватает мое лицо руками. — А если бы смог, этого бы не произошло, — говорит он медленно и спокойно, я приоткрываю губы, а мои глаза наполняются слезами. — Я люблю только тебя, глупая, — он смотрит на меня сверху вниз, и слезы не сдерживаются, текут по моим щекам. — Хватит плакать, прошу тебя, — его глаза блестят, а голос ломается. — Хочешь, я перед тобой на колени встану? А? Хочешь? Я на всё готов, — кричит он, отодвигаясь от меня, и встает на колени, прямо на осколки. — Дженсен, поднимись, — шепчу я, смотря куда-то за него. — Нет, не поднимусь, я не могу смотреть на твои страдания, — я отворачиваюсь от него. Делаю несколько вздохов, призывая организм успокоиться. — Не встанешь? — изгибаю я бровь. — Неа! — он складывает руки и отворачивает голову от меня. — Ладно, тогда и я не встану! — кричу я и сажусь напротив него на колени.       Осколки фарфора вонзаются в мои голые колени, но я терплю.       Мы долго смотрим друг другу в глаза. Никто не собирается сдаваться. — Упертая, — не выдерживает он, улыбается и опускает голову. — Ну и чего ты добилась этим? — хмыкает он. — А ты? — мы никогда не были столь равны. Он вновь улыбается, а его глаза загораются. — На счет три, — он смотрит на меня исподлобья, а я киваю. Раз… Два… Три…       Он поднялся первым, протянув руку мне. Вышел из комнаты и вернулся с совком и парой перчаток, мы присели и начали собирать осколки в ведро. — Знаешь, если ты действительно этого хочешь, то я дам тебе развод, — не отвлекаясь, говорит он. Как он может быть таким невозмутимым? — Только для начала хорошо подумай, уверена ли ты в своем решении. За ужином скажешь мне свой ответ, — он собрал осколки, кинул перчатки в ведро и ушел в комнату. А я осталась сидеть с кровоточащими коленями в гордом одиночестве.