Рукопись, найденная в Смолевичах

8 августа 18… года Пещера в скалах на побережье Корнуолла Полдень Капитан Череп встревоженно поглядывал на небо — там все было без изменений, все так же быстро проплывали серые тучи, надежно скрывающие солнце. Но и без солнца было ясно: дело идет к полудню. А они до сих пор не продвинулись ни на шаг. Отряд Скуртула не вернулся. Нельзя сказать, что капитан был этим расстроен. Первый помощник был не из тех, о ком стоит скучать, и жалеть о нем или его матросах Череп не собирался. В том, что первый отряд погиб, Череп был почти уверен. Если быть совсем уж откровенным и добраться до самых потаенных уголков души, то в них, припорошенных гарью недоверия, подозрений и застарелой ненависти, можно было бы прочесть, что капитан на это даже надеялся. Но откровенничать до такой степени капитан Череп себе не позволял — ни с кем, даже с самим собой. Но и радости по поводу гибели отряда он тоже не испытывал. Чему тут радоваться? Дело не сделано. А вот адмирал того и гляди прибудет в бухту самолично. А значит, настала пора высылать второй отряд. И, наверное, вести этот отряд следовало бы ему самому. Но… Было одно очень веское «но». Жизнь у капитана Черепа была одна. А помощников — несколько. И потому вслед за Скуртулом отправился экипаж второй шлюпки, и вел его, как нетрудно догадаться, второй помощник капитана. Отправился во тьму — и канул в ней. Вот уже битый час, как канул. Можно, конечно, было еще подождать, но чутье капитана, отточенное годами службы под началом карлика-кровососа, подсказывало — ждать бесполезно. А чутью своему капитан Череп верил. Не подводило оно его — потому-то и жив он до сих пор. Капитан, оскальзываясь на мокрой гальке, прошелся по узкой полоске берега. Десять пар глаз следили за ним неотрывно — десять гребцов третьей, последней шлюпки. Двоих пришлось отправить на «Драккар» за подкреплением. С приказом боцману: на борту остаются только вахтенные, остальных — сюда, снарядить по полной форме. Боцман знал, что это означает. Череп собирался дождаться подкрепления. Возможно, даже получится не лезть в эту чертову пещеру самому. Хотя это — вряд ли. Идти придется. Не в авангарде. За свою довольно долгую и извилистую карьеру он успел удостовериться в одном: никого и никогда невозможно убедить пойти на риск личным примером. Только страх, страх наказания и смерти еще более ужасной, чем гибель в бою от сабли, пули или пушечного ядра — вот что убеждает матроса, быстро и надежно. А всякую чепуху, вроде сказок о капитанах, идущих в атаку первыми, а с тонущего корабля — последними, следовало бы запретить на законодательном уровне. Капитан Череп глянул на высокие скалы, отделяющие бухту от большой воды. Дождаться подкрепления, да. — Что это? — вдруг спросил кто-то из матросов. Из пещеры явственно послышался крик — не последний звериный вой убитого вампира (как хотелось бы), а человеческий, полный отчаянного ужаса. Матросы заволновались, начали перешептываться, кто-то произнес: «Это Вальтер, говорю вам!». Череп посмотрел на матросов. Те замолкли и уставились на капитана. Что-то мелькнуло у самой кромки воды, неподалеку от шлюпок, до половины вытащенных на берег. Движение, неуловимое. Череп и сам не понял, то ли увидел мелькнувший среди серых прибрежных камней черный хвост, то ли померещилось. Он подошел ближе. На сырых камнях следов не видно, но если бы и были — вряд ли здесь водятся водяные змеи… И тут же увидел, теперь уже совершенно ясно, еще одну ползучую гадину. Она выбралась из воды на сушу и устремилась вперед, извиваясь между камней. Плохо дело. Больше медлить нельзя. Придется обойтись без подкрепления. Череп окинул тяжелым взглядом своих матросов. Себе он оставил лучших. Самых отчаянных, самых крепких и самых недалеких, тех, кто не привык рассуждать. — Амулеты у всех при себе? — спросил капитан. Десять пар глаз, только что евшие капитана поедом, словно по команде уставились вниз. — Что? — спросил Череп. И ткнул пальцем в грудь одного из матросов: — Ты. — Никак нет, капитан, — вспотев от усердия отвечал тот. — Только кресты. — Пропили, — сказал капитан спокойно и сжал кулак. Матрос побледнел: знаменитый смертельный удар в висок ему довелось видеть не однажды, и не зажмурился он только потому, что от страха глаза его отказались закрываться. Понимая, что терять ему нечего, матрос выпалил: — Никак нет. Никаких амулетов не получали. Только кресты. Выданы первым помощником самолично. — Кресты вам на могилы, — процедил капитан. Сволочь Скуртул. Воровать — воруй, но знай меру. Размер амулетов адмиралом оговорен не был, и серебра должно было хватить на всё, на амулеты в том числе. Сволочь Скуртул. Его счастье, что он успел погибнуть. Череп думал не дольше секунды. Сейчас не время держаться за свой карман. Еще одна черная тварь выползла из воды и поползла к скалам. Десять кружков чистейшего серебра, заготовки для амулетов, так похожие на монетки, что сами собой прыгают в кошелек — их не успели доделать, на них не хватало обережных знаков, но это лучше, чем ничего. Он раздал их матросам. Первыми в пещеру вошли двое, сбежавшие на радость работорговцам в Гаване с какого-то русского фрегата. Скуртул перекупил их у местного плантатора. Оба дезертира волокли, помимо обычного снаряжения, объемные мешки, в которых погромыхивало что-то металлическое. За ними втянулись все остальные. Капитан Череп шел последним. Уже входя под каменистый свод, он снова глянул на затянутое облаками небо и заметил странное природное явление. Обрывок серой тучи приближался к ним со стороны пролива, приближался медленно, но верно. И все бы ничего, да вот только двигался он — против ветра, что вообще-то тучам несвойственно. И, кажется, не обрывок тучи это был, а клок густого тумана. Капитан Череп не был исключением. Он тоже, как и его матросы, боялся. Знал, чего бояться — смерти более ужасной, чем гибель в бою от сабли, пули или пушечного ядра. — Шевелись, там впереди, — прикрикнул Череп. Все эти водяные змейки явились сюда не просто так. Это адмирал выпустил вперед свою любимицу Лэм, будь она неладна. И туман тоже просто так против ветра не летает. А значит, хоть и на последних минутах, но он, Череп, успел вовремя.

***

— Что-то как-то тут у нас… тесновато! — Теодор огляделся. — Куда следующих денем? А, капитан? Небольшое пространство пещерного зала и вправду было сплошь завалено бесчувственными телами. Ходить стало неудобно, и только кролику было раздолье — он с увлечением скакал через лежащих на полу матросов, стараясь не задеть ни руки, ни ноги, ни лица и ни любой другой части тела, что, надо сказать, оказалось не так-то просто. Кролик даже немного подзабыл, зачем они все здесь сегодня собрались, прыгая от одной стены к другой и обратно. — Вон там, за поворотом вроде ниша есть, — сказал Стах, — давайте, оттащим их туда, что ли. Полина и Марья Сидоровна кинулись было помогать, но нужды в том не было. — Вы лучше Кролю придержите, — сказал Теодор. Воодушевленный исходом первого боя, он потащил двоих за раз, ухватив по одному матросу под каждую руку. Стах последовал его примеру, так что уложились в несколько ходок. — Рулевой, хватит дурью маяться, — Стах сгрузил последнего матроса на пол. Теодор меж тем уложил принесенных так, чтобы они занимали как можно меньше места, но при этом позы их были довольно затейливы. Рулевой разместил их попарно, проявив завидную фантазию и отъявленное ехидство. Один матрос матерински обнимал прижатую к его груди нечесаную голову другого, у некоторых переплетались руки, как у молодоженов, предстоящих перед алтарем, у других — ноги, как у молодоженов, наконец-то добравшихся до спальни. — Да ладно, кэп, — рулевой заботливо поправил на одном из пиратов сбившийся на сторону воротник. — Зато им не так страшно будет, если в себя придут… Хотя, увидь я близко такую рожу, меня бы точно карачун хватил. Мы же, как вы и велели, досуха никого не пили. До обморока только. Ну, может, кто и окочурился… А ну, цыц! Один из пиратов зашевелился и попытался очнуться — тот самый, что настойчиво молил капитанский сапог о поцелуе. Теодор несильным, но хорошо рассчитанным ударом по голове вернул его в счастливое бессознательное состояние. — Не очухаются они? — спросил Стах. — Еще не хватало, — рулевой прижал палец к шее одного матроса, другого и удовлетворенно кивнул. — Чуть живы все, не волнуйтесь. А лихо мы их, правда ведь? Стаху очень хотелось согласиться. Но он прекрасно понимал, что это — только начало. Но и обескураживать рулевого не стоило — капитан по себе знал, каково это: чувствовать себя победителем, словно за спиной у тебя выросли крылья и ты можешь одним лишь их взмахом смести любого вставшего у тебя на пути. А потому он сказал: — Это только начало, — и едва удержался, чтобы не плюнуть по старинной привычке через левое плечо, хотя уж кому-кому, а ему людские суеверия были как-то не к лицу. — И вообще — хвали день к вечеру. — Ну да, — ничуть не обескураженный Теодор улыбался во все клыки, — это конечно. Но все равно — лихо. Заодно и поели. А то у меня уже, сказать по чести, живот к спине прилипал. А вы, кэп? Вы-то хоть разговелись? Стах промолчал, но Теодор понял: нет, капитан так и воюет, натощак. — А чего же вы?.. — Тихо! — капитан вскинул руку. — Идут. Давай, на исходную.

***

Они продвинулись в глубь пещеры саженей на двадцать, не больше. Рисковать Череп не собирался. По его знаку матросы Стечкин и Калаш развязали свои позвякивающие мешки и достали каждый по одной железяке непонятного вида и неясного непосвященным назначения. Железяки были круглые и пузатые и напоминали ручные гранаты — точно так же, как гранаты, были они заткнуты сверху пробками, из которых торчали куцые хвостики фитилей. Вот только не бывают гранаты серебряными. А эти — были, может, и не чистого серебра (на всех чистого серебра не напасешься), а из какого-то серебряного сплава, все сплошь в узких сквозных прорезах. Запаленные от факелов фитили загорелись легко и быстро, видно, были пропитаны каким-то масляным составом. Матросы осторожно, чтобы не погасло, установили металлические шары на полу коридора шагах в десяти один от другого. От них расплывался густой сладкий запах. — Вперед, — тихо скомандовал капитан Череп. Отряд двинулся дальше. Следующие два шара поставили еще через сорок-пятьдесят шагов, когда тяжелый аромат предыдущих стал слабеть. Эти шары были больше прежних и, кажется, пахли сильнее. Матрос Стечкин вдруг остановился как вкопанный, заставив сбиться медленное, но верное движение отряда. — Капитан, — позвал он, — тут это… первый помощник тут. Череп смотрел на безжизненное тело Скуртула, лежащее посреди брошенного и даже слегка затоптанного снаряжения, и чувствовал глухую досаду. Вот тупица. Пошел на корм вампирам — и это среди целого леса крестов. А главное — умудрился улизнуть от последнего разговора с адмиралом. Хотя, если его заел вампир, что возможно, впереди у Скуртула еще целая вечность для разговоров. И мало ли чего он там наболтает… А еще не хватало, чтобы эта сволочь в одну непрекрасную ночь явилась выяснить отношения к нему, капитану Черепу. — Отсеките голову, — велел капитан. — Ты и ты. Матросы Маннлихер и Штейр переглянулись растерянно, но возражать не решились. Для начала пришлось размотать на Скуртуле шарф. И тут оказалось, что под шарфом шея первого цела и невредима. Только сломана. А так — ни укуса, ни царапины. — Отставить, — сказал Череп. — Один крест на пол, барахло подобрать и вперед марш. Раз шея не прокушена, то опасаться нечего. Значит, можно сделать самому то, чего давно хотелось. Матросы двинулись вперед. Череп выждал минутку, вынул кортик и одним махом перерезал раздавленное горло первого помощника. Хорошо. Нельзя отказывать себе в маленьких радостях. — Помогите! Череп как раз догнал свой отряд, когда началось то странное, что, должно быть, и погубило Скуртула. — Помогите! — позвал из темноты нежный женский голос. Матросы остановились. — Кресты, — напомнил капитан. — Кресты перед собой. Зажгите еще две штуки. Еще два шара задымились по стенам прохода — теперь, когда они подобрали снаряжение двух первых отрядов, их можно было не экономить. Потянуло удушливой сладостью. Кто-то из матросов закашлялся. Кроме крестов они все обнажили оружие — ножи, кортики, у кого что было. — Помогите же! — Вперед, — скомандовал капитан Череп. — Не слушать! Вперед, сволочи. — Эй, матросы, ау! Помогите! — надрывалась темнота уже на три голоса. — Где вы там? Оглохли, что ли? Напрасно. Отряд шел вперед упрямо и целеустремленно. Через каждые полсотни шагов пройденный путь отмечали чадящие шары из серебристого металла, испускающие тяжелый вязкий запах, настолько сильный, что он уже казался тошнотворным.

***

Первым почуял неладное лиловый кролик — он стоял при входе в зальчик и с интересом пытался рассмотреть хоть что-нибудь в кромешной тьме подземного лабиринта. Усы кролика слегка поникли, потому что он был недоволен: ему ничего не было видно. То есть он прекрасно видел стены коридора, неровные, как свечной огарок, оплывшие желтовато-серыми потеками, видел смешные сосульки, выросшие прямо из пола — среди них было бы забавно поиграть в прятки, если бы было с кем… А больше он не видел ничего. Хотя слышал многое: где-то там, за переходами, топали и лязгали и разговаривали. А главное — приближались. И это кролику очень не нравилось. Потому что туда, в это топанье и противный лязг, отправились Хозяин и Вожак. А кролика с собой не взяли. И это даже не было обидно, потому что Хозяин отправился в виде летучего мыша (а в этом виде кролик его немного… побаивался). А как отправился Вожак, кролик не успел заметить — тот просто исчез, и всё. Но не забыл напоследок строго-настрого наказать — оставаться здесь и следить за дамами. Чтобы с ними ничего не случилось. Вот кролик и следил. За темнотой. Чтобы оттуда не появилось чего нехорошего. И потому именно он заметил, как темнота в коридоре поменяла цвет. Сначала она стала какой-то белесоватой, потом слегка посинела. Кролику впервые удалось увидеть — запах. И сначала запах этот ему даже вроде бы понравился. Такой был… сладкий такой. Он плыл полупрозрачными клубами под сводом коридора, потихоньку уплотняясь и синея. Кролику стало не по себе. А потом начало щипать глаза, да так, что кролик даже заплакал. Ну, как заплакал — выкатилось из глаз несколько маленьких прозрачных слезинок. Это было так необычно, что кролик вдруг понял: дело дрянь. А барышни еще ничего не замечали — они вообще были заняты чем-то своим, что-то там у них не ладилось. Кролик не стал долго думать, подскочил к той, что стояла ближе, ухватил зубами за платье и что было сил потащил к выходу — к тому, за которым ему попался по пути сюда спящий медведь.

***

Стах смотрел из тени на новую порцию непрошенных гостей. И злился. На самого себя злился — надо же, накаркал. В этот раз пришельцы не были так беспечны. В круглых жестянках у них оказался ладан. Стах всегда его терпеть не мог, с самого детства. А уж после жизни тем более. От него начинало резать в глазах, перехватывало горло, а потом — вот что именно потом, Стах толком не знал. Но точно — ничего хорошего. Венька знает. Вот у него и спросим — если доведется. А пока нужно что-то делать с этими адскими снарядами. Иначе плохо дело. Он подождал немного, то и дело утирая рукой глаза — их уже начинало жечь, но пока еще терпимо. Отряд прошел вперед, и тогда Стах вышел в коридор. Уворачиваясь от едкого дыма, наклонился он над вонючим шаром. Ничего сложного — похоже на небольшую гренадку, из тех, что делают для метания в неприятеля. Шар, пробка, фитиль. Взрываться не будет, не для того сделана. Разломать его, и вся недолга. Вот только шар, курва, оказался серебряным… Стаху удалось-таки его обезвредить — дедовым кинжалом выковырял пробку, подцепил за сочащуюся отравой узкую прорезь в боку, вытряс дымящийся ладан на пол, разметал, затоптал с горем пополам. Но руки все же попортил — проделать все это, не касаясь шара совсем, не вышло. Левая ладонь почернела от ожога. Ну да ничего, это беда не большая. Пройдет. Вторая гренадка стояла в нескольких шагах от первой. На нее времени ушло меньше, а сил — больше. Сколько еще таких бомб-вонючек оставит на своем пути этот третий отряд? Хватит ли его, Стаха, на то, чтобы обезвредить все? Ну да ладно, рано горевать, надо дело делать. Он вернулся в тень и последовал за ушедшими далеко вперед матросами. Теодор подлетел как раз в тот момент, когда главарь пиратов перерезал горло убитому из первой команды — с таким мрачным удовольствием в глазах, что и вампир позавидует. — Кэп, — пропищал нетопырь и сморщился болезненно. — Что это у вас с руками? Мне кажется, или… Ваши пальцы пахнут… ладаном? — Не кажется, — сквозь зубы сказал капитан: левую руку саднило нестерпимо, хотя чернота от ожога уже сошла. — Они жгут росный ладан, и чем дальше, тем больше. — Плохо дело, — пропищал нетопырь озабоченно. — Что делать-то будем? — Погоди, дождемся, наших барышень. И барышни вступили и игру — в свой черед, как и было договорено: — Помогите! Ах ты, чёрт… Зов не действовал. Дважды сработало, а теперь вот — осечка. Воистину, третий раз за все платит. Матросы, испуганные и озадаченные, шли вперед, но шли по воле своего командира, а не завороженные призывом Девы-в-беде, и глаза их оставались трезвыми и злыми. Немудрено — при таком-то командире. — Почему-то не работает, — сказал принявший человеческий облик Теодор, озадаченно глядя в след удаляющимся пиратам. — Не иначе, у них при себе какие-то обереги, — ответил Стах. — Странно, что у тех, первых, не было. Везло нам до сих пор. — Что будем делать, капитан? — снова спросил рулевой. — Отступать, — ответил Стах. — Лети, уводи женщин. — Как это — лети? — Теодор возмущенно затряс головой. — Нет, так не пойдет! А вы? — Лендер! — повысил голос капитан. — Не рассуждать! Дамы наши там одни, ты помнишь? — А вы? — упрямо повторил рулевой. — А я тут попробую что-нибудь сделать с этими чертовыми кадилами, иначе нам тут всем хана. Давай, рулевой. Мухой!

***

— Да что ж такое? — проворчала Марья Сидоровна. — Не слушаются, ироды. Пойти поглядеть, что там за оказия… — Капитан сказал никуда отсюда не уходить, — ответила мадемуазель Полина. — Пора бы им вернуться, и капитану, и рулевому, — Натали, как обычно, выглядела безразличной к происходящему, но, видно, и она встревожилась. Зов не действовал. Перестал действовать. Верить в это не хотелось. — Помо… — Полина решила попробовать еще раз, но у нее внезапно перехватило горло. — Ой… Что это? — просипела она, и ей стало страшно — впервые за долгие годы. — Ах ты ж… — Марья Сидоровна вдруг покачнулась и накренилась на бок. — Ай! А ну, пусти, окаянный! Пусти, кому сказано! Лиловый кролик вцепился в подол ее юбки и, упираясь лапами, пытался утащить за собой. Пытался что было сил — а сил у него было ого-го сколько, так что Марья Сидоровна, пятясь, как ошалелый рак, волей-неволей сделала несколько шагов к выходу. Полина непонимающе уставилась на нее, потом посмотрела на Натали — та держалась рукой за горло, силилась что-то сказать, но изо рта у нее вырывались невнятные клокочущие звуки, а в глазах плескался откровенный ужас. — Что происходит? — прохрипела Натали через силу. И тут кролик, заметив что-то, доступное только ему, выплюнул изрядно помятый подол кикиморы и кинулся вперед, к затянутому плотной страшной синевой проему в коридор, навстречу Хозяину. Черный нетопырь мчался, рассекая со свистом ставший ядовитым воздух пещеры. Он шел низко, едва не цепляясь за неровные камни пола своими перепончатыми крыльями, и пищал на лету: — Уходим, дамочки, уходим! Затормозить в небольшом пространстве зала он бы не успел, а развернуться в полете, чтобы не врезаться в стену, не смог: кролик всплеснул ушами, подпрыгнул, вытянув хвост — и поймал нетопыря в полете, страшно клацнув клыками, но не задев ни шерстинки на черной нетопырьей шкуре. А нетопырь продолжал: — Уходим, быстро, бегом! И голосил не переставая, пока дамы не убрались одна за другой: Марья Сидоровна первой, быстро-быстро перебирая ставшими очень короткими ножками (наверное, с перепугу, а может, еще от чего), следом, пошатываясь, Полина. Последней, поднявшись в воздух на пол-аршина и слегка вытянувшись в полете в длину, покинула поле первого боя Натали. И только после нее, с чувством выполненного долга, изо всех сил стараясь вышагивать неторопливо (хотя очень хотелось бежать, сверкая всеми четырьмя пятками), удалился лиловый кролик со слегка осипшим хозяином в зубах.

***

Змеи заполонили берег. Маленькие, гибкие, на вид безобидные, как ужи, не задерживаясь у воды, они тут же уползали к скалам, извиваясь между камней, поднимались вверх, торопясь и толкаясь. Их было так много, что если бы кто-нибудь мог их видеть, то решил бы, что по скале течет черный лоснящийся ручей. Только течет он странным образом не со скалы в море, а наоборот, вытекая из моря, поднимается вверх, огибает вход в пещеру и устремляется дальше, выше по склону. Если бы кто-нибудь мог проследить за этим живым лоснящимся потоком, то он заметил бы, что змеи движутся на удивление слаженно, словно их ведет вперед один, единый разум. А если бы этот кто-то проследил за ними чуть дольше, то он точно решил бы, что сошел с ума. Потому что вскоре маленькие змеиные тельца сбились в плотный клубок, свились, переплелись между собой и поползли дальше одной черной змеей размером не меньше анаконды. Раздвоенный язык то и дело мелькал в воздухе, и два пылающих злобой глаза с неразличимыми щелями зрачков упорно выискивали среди камней какую-то неведомую цель.