***
Ветер усилился, когда ночь перевалила за середину. Он налетал короткими шквалами, мучая уставшие паруса, и нес с собою подзабытые в пути запахи — песка, травы, мокрой овечьей шерсти, церковных камней, сложный, перемешанный и перепутанный дух людского жилья, в котором выделялся и нарастал, становясь яснее с каждым порывом берегового бриза, один аромат. Они все чувствовали его — зовущий запах живой, горячей человеческой крови. Именно он, этот запах, все еще отдаленный, смешанный с горечью морского ветра, неясный и манящий, заставил подняться наверх их всех. Почти всех — плотник по-прежнему копошился где-то в закоулках средней палубы. Звезды и луна то и дело скрывались за несущимися облаками, море и небо сливались воедино, сминая грани между настоящим и призрачным, и казалось, что шхуна вообще не движется, что она зависла посреди непроглядной тьмы, сразу и текущей, и неподвижной, и это тьма сама несет суденышко куда-то по своей неведомой воле. Но все они, от эмиссара до магистра, который тоже вышел на палубу, опередив даже своих подчиненных, выстроившихся ровным рядком вдоль правого надветренного борта, точно знали, где именно в этом черном пространстве затаилась ожидающая их земля — подсказчиком всем им была крепнущая с каждой милей жажда. На мостике толпилось непривычно много народу — сам эмиссар, штурман, доктор и, конечно, рулевой. Лендер стоял у штурвала хмурый, то и дело поглядывая себе под ноги и время от времени хватаясь за отвороты своих неизменных ботфортов. Станиславу даже показалось, что рулевой проверяет — на месте ли его драгоценная обувь? Не сбежала ли? Чушь. Показалось, конечно. Заскрипели тихонько ступеньки. Рулевой покачал головой и хмыкнул: — Да-а-а… Сразу видно женскую ручку… — на мостик вскарабкался лиловый кролик, от кончика носа до кончика хвоста расчесанный на прямой пробор. Хвост кролика этой ночью не торчал задорной метелкой и не волокся уныло по палубе — нет, он был чинно упакован в плотную дамскую сеточку для волос, где и свернулся тоскливым бубликом, а вокруг шеи был кокетливо повязан белый носовой платок с широким ажурным кружевом по батистовому краю. — Вот это да! Что, Кроля, достаётся тебе? — Лендер протянул было ладонь, чтобы по привычке потрепать грызуна по холке, да тут же ее и отдернул — шерсть за ушами кролика, по которой, должно быть, не меньше сотни раз прошлись гребешком, встала дыбом и сыпанула гроздью синеватых искр. Кролик скосил глаза налево, направо — но мадемуазель Полина, как и остальные пассажиры, всё так же завороженно смотрела в направлении все еще невидной земли. Лиловая зверушка грустно поникла пушистыми ушами и ткнулась рулевому в коленки. — Понимаю, брат. Что поделаешь — служба есть служба. Ну хоть не задаром мучаешься — магистра ты знатно тяпнул, ничего не скажешь. Оно того стоило! Кроля замотал возмущенно головой — вот уж нет, хозяин! Тебя бы так! Магистра он кусал всего каких-то четверть часа, а расплачиваться за это приходится вот уже третьи сутки кряду, и что только с ним за это время не проделали — и расчесали, и уложили, хорошо, хоть не завили! Приодели! Хвост подвязали! Скакать не дают! Шуметь не велят! Выдали подушку для спанья — это ему-то, боевому кролику? Зверек негодующе запыхтел, и синие искры с тихим сухим треском побежали по вздыбленной шерсти. — Ну ладно, ушастый, будет тебе, не горюй! — переждав особо крупную вспышку, (хорошо, что ботфорты такие высокие и прочные), Лендер снова потянулся к кроличьему загривку. Почуяв хозяйскую ладонь, кролик хныкнул тихонько и тоненько, жалобно заскулил, прижался крепче и обвил колено рулевого одним ухом. Теодор, сочувствуя, почесал другое: — Потерпи чуток, Кроля! Мы вот-вот дойдем до побережья, магистр с барышнями сойдут в порту — и ты… — тут рулевой запнулся и замолчал смущенно. Кролик попыхтел еще немного, но продолжения ждать не стал — ему предстояло гораздо более важное дело. Убедившись снова, что мадемуазель Полина упустила его из виду, зверек отступил подальше, чтобы не было заметно с палубы, нагнул ушастую башку, поднял переднюю лапу, словно кот, намывающий незваных гостей, и несколько раз с силой провел ею по собственной шее, безнадежно испортив всю свою аккуратную укладку, но зато ему удалось подцепить кружевную кромку платочка и даже сдвинуть его почти к самым ушам. Кролик запыхтел громче, вдохновленный такой удачей, прижался головой к палубе и уцепился за полоску тонкой ткани уже обеими передними лапами — вот-вот, еще немножко! Уже и уши почти пролезли! Но тут удача изменила лиловому кролику: мадемуазель Полина, видно, вспомнив, что подопечный давненько не попадался ей на глаза, заозиралась, повернулась, пригляделась — и, всплеснув руками, кинулась к ведущим на мостик четырем ступенькам. Взойти по ним она, правда, не решилась — на мостике и без того было тесно. — Кроля! — позвала мадемуазель, — Ты опять бегаешь растрёпой? Ну как тебе не стыдно перед капитаном. Простите его, капитан, вот увидите — он привыкнет и будет вести себя благопристойно! — А мне кажется, — сказал Станислав, приглядевшись к грызуну, — вы, мадемуазель, и так уже весьма преуспели. Признаться, видеть кроликов в ошейниках мне до сей поры не доводилось! — Ну как же, — девушка слегка подпрыгнула и на доли секунды замерла в воздухе, пытаясь получше рассмотреть зверька за балясинами ограждения, — он же не просто кролик. Он — член команды, а значит, ему полагается хоть какая-нибудь, да форма! Кроля! Иди сюда, я кому говорю! Кролик метнулся вбок, присел, спрятался за ногу штурмана, потом, видно, решил, что тут укрытие ненадежное, и перебрался поближе к эмиссару, потом — к доктору, потом — неожиданно для самого себя уперся спиной в борт. — Кроля! Ну что ты, право слово, как маленький! Вы позволите, мессир? — девушка вопросительно взглянула на Станислава, не дожидаясь разрешения, взбежала на мостик, растолкала неповоротливых мужчин, пригнувшись, проскользнула под гиком* и подцепила беглеца на руки. — Ну вот, снова изодрал платок! А у меня их уже не осталось! Кролик обрадованно вскинул уши, но тут мадемуазель продолжала: — Хорошо, что Натали одолжила мне целую дюжину! Лиловые уши грустно поникли, заколыхались на ветру, и грызун не стал более противиться судьбе. Как видно, кролики-вампиры, как и все прочие, с опытом обретают великий дар смирения.***
Ночь понемногу плыла к рассвету. Наверху оставалась лишь команда, Полина вместе с кроликом, а за нею и остальные пассажиры убрались вниз, и снова из-за переборок доносился приглушенно монотонный бубнеж диктовки. На палубе неслышно и незаметно, как и всегда, возник плотник, уселся возле шлюпки, и в привычные уже ночные звуки — плеск волн за бортом, скрип дерева и хлопки парусины на ветру — вплелся звонкий перестук деревянных спиц. Серо-бурый свитер был почти закончен, плотник довязал горловину и начал набирать петли на воротник. Эмиссар пристально вглядывался в горизонт. Скоро, уже совсем скоро шхуна встанет на якорь. Где-то там, среди редких огней, ждут-поджидают эмиссара ответы на все вопросы. Да, занятное получилось путешествие, сплошные тайны да загадки. Как перед сфинксом стоишь, честное слово. Стах перевел взгляд на темную воду за бортом. Сначала он не увидел ничего — только мелкие блики на чернильной поверхности моря. Но потом, приглядевшись с минуту-другую, он начал различать в глубине какие-то неясные очертания — то ли нагромождение валунов, то ли развалины каменных построек. Мелькнули и пропали уводящие в бездну ступени, кусок крепостной стены с щербатыми зубцами бойниц — то ли были, то ли не были, то ли просто померещились. — Капитан, — окликнул рулевой, — я тут хотел вас спросить… — Да? — Стах повернулся к Лендеру, а когда через секунду снова глянул в воду, там уже ничего видно не было — одна сплошная чернота. Все-таки, наверное, померещились. — Капитан, — рулевой помялся, словно не зная, с чего начать. — Тут такое дело… Мы ведь уже почти пришли? — Э-э-э… Ну да, — осторожно ответил Стах. Лендер наверняка собирался попроситься на берег, и как можно скорее. Еще бы, почти месяц на кроличьей диете, как ни крути, это сложновато. Ладно бы они весь этот месяц проспали, еще туда-сюда, не так тяжко. Но нет, спать им как раз пришлось гораздо меньше, чем обычно. Эмиссар и сам был голоден, а уж рулевому, в его-то возрасте да при его-то темпераменте, наверное, вообще невмоготу. И все же, придется им всем потерпеть еще какое-то время. Надо думать, кролики (сколько их там осталось?) за неделю-две до конца не передохнут… — Я так понимаю, еще ночь, ну две — и все, — говорил меж тем Лендер, — и, помнится, я вам обещал, что с Кролей проблем не будет. Ну кто ж знал, что он выйдет такой… непредсказуемый? Я готов отработать, правда, не знаю, как, но, может быть, вы разрешите его оставить? — А? — встрепенулся эмиссар, ушедший в свои мысли и слушавший рулевого в пол-уха, — Оставить? Где оставить — тут, в Британии? Рулевой, вы с ума сошли? Чем же Британия виновата? — Стах не то, чтобы очень сильно переживал за британцев, но, строго говоря, остров вовсе не так уж плох, чтобы сдавать его беззащитным на милость лилового кролика-упыря. Этому противилось врожденное, да так до конца и не избытое Стахово чувство справедливости. — Или, может, вам англичане при жизни насолили? — Да нет, капитан, не в этом смысле, — отвечал Лендер, вспомнив между делом славную давнюю драку в одном из кабаков Плимута. Он тогда здорово расстроился из-за выбитого зуба — было бы из-за чего! После обращения клык вырос заново, белее и острее прежнего — и всего-то год спустя после той драки, и виноваты в том были вовсе не англичане. — Я, капитан, в том смысле, что… — рулевой опять запнулся, — ну, мы же говорили, что как дойдем до места, так кролика того… — Чего — того? — Стах начал терять терпение, — хватит мямлить, рулевой, говорите толком! Лендер подобрался, помедлил еще пару секунд и наконец произнес: — В общем, капитан. Разрешите кролика не развоплощать, капитан! — и замер, ожидая ответа. А Стах вдруг понял, что на него смотрит вся его команда. Перестал цокать спицами плотник, оторвался от созерцания завораживающих бликов на темной воде и подошел ближе Вениамин. Штурман, который до сего момента молча стоял у борта, уцепившись рукой за дрожащую на ветру выбленку, и упорно смотрел в сторону приближающегося в темноте берега, повернулся и глянул искоса. Все ждали решения — от него. Интересно, с какой это стати? — Интересно, с какой это стати? — произнес эмиссар вслух. — Рулевой, кролик — ваш, и только вам решать, что с ним делать. Единственное, что мне представляется неразумным — думаю, вы, господа, все со мною согласитесь — так это выпускать его на волю случая тут на берег. Но, — Стах вскинул ладонь, остановив собравшегося что-то сказать Лендера, — если вам так уж необходимо мое мнение, то я предвижу некоторые трудности в дальнейшем содержании кролика — для вас, рулевой. Все же это не горшок с чесноком. Возле шлюпки снова равномерно зацокали деревянные спицы. — Погодите-ка, капитан — мотнул головой рулевой, — я что-то не понял! Вы что же думаете, я с ним не справлюсь? — Возможно, капитан полагает, что это кролик не всегда сможет справиться с тобой, — штурман слегка улыбнулся, вскинул голову к небу, что-то высмотрел там среди полускрытых облаками звезд, потом шагнул к компасу и склонился над ним. Доктор засмеялся и похлопал Лендера по плечу: — Голубчик, капитан не против, оставляйте! — Да? — Лендер с сомнением уставился на капитана. — А вот я что-то не уверен! Так как, капитан? — Да не против я, не против, — засмеялся и Стах. — Только вот намаетесь вы с ним, а он с вами. Два сапога пара! — Точно так, капитан! — от избытка чувств Лендер обрадованно крутанул штурвал. Шхуна медленно, но уверенно развернулась носом на запад, оставив Полярную звезду за правым бортом. — Рулевой, вернитесь на курс, — скомандовал штурман. — Мы уже близко, но все-таки еще не на месте. — А кстати, — спросил доктор, — нам еще далеко? Сколько нам осталось? — Ну, — ответил Воронцов, — если прибавить, то еще до рассвета будем в гавани. Капитан? — Нет, господа, — по-хорошему, Стаху давно следовало поговорить с командой, а теперь-то уж точно пора. — Самое время оговорить наши ближайшие планы. Прибавлять мы не будем. Наоборот. Рулевой, Мари — держать самый тихий ход. Лендер, понимаю, вам сложно, но уж постарайтесь. Рулевой с готовностью кивнул: — Да, непросто, но сделаем. Есть самый малый, капитан! — Именно, самый малый. Подходим к берегу сегодня — хорошо. Не подходим — ложимся в дрейф до следующей ночи. Так или иначе — в гавань не заходим, встаем на якорь неподалеку, в паре миль от берега — как это там говорится? — да, встаем на рейде. И ждем. Ждем! Мари, вы сможете сделать так, чтобы живые нас не заметили? — Разумеется, капитан, в этом нет ничего сложного, — хрустальный звон прозвучал чуть глуше, чем обычно — наверное, потому, что ветер вдруг кончился, и шхуна сейчас шла сквозь тянущийся низко над водой плотный белесый туман. — Вот и превосходно! Значит, встаем и ждем. — А чего мы ждем-то, капитан? — теперь, когда судьба кролика решилась благополучно, Лендер был бы не прочь и на берег поскорей сойти. — Чего ждем? — переспросил эмиссар. — А ждем мы, пока за господином магистром не прибудет нарочный. Встреча назначена здесь, так что рано или поздно за ним вышлют шлюпку. Название наше всем видно, тот, кому нужно — нас заметит. — И сколько будем ждать? — не унимался рулевой. Как ни крути, а голод — не тетка. И уж если на берег сойти нельзя, то можно бы слетать туда-обратно, долго ли умеючи. Только надо понимать, сколько у тебя на все про все времени. — Сколько? — Стах прикинул, сколько они выгадали, не заходя в Брест, — Думаю, за неделю что-то должно проясниться. — Целую неделю?! — рулевой аж присвистнул. — Неделю, а там будет видно, — Стах огляделся. Ночь вокруг посветлела и одновременно помутнела — туман поднимался все выше по борту шхуны, самые нахальные его языки уже перелезли через планшир и потихоньку расползались по палубе. — Ну что же, господа, — сказал эмиссар. - С вашего позволения, мы вас покинем. Пан доктор, партию в шахматы? — Неделя, — пробурчал недовольно Лендер вслед старшим вампирам. Штурман тихонько дернул его сзади за рукав, но Лендер не унимался: — Ты подумай — еще неделя! Вообще-то жрать охота! — Вообще-то там в клетках еще есть кролики, — возразил Воронцов. — Вообще-то мне эти кролики на один зуб, если по-хорошему! — ответил рулевой, уже не понижая голос. — Вообще-то я все слышу, — раздалось из тумана. — А вот, кстати, Лендер, вы же из крестьянской семьи? — Ну да, только при чем тут это, капитан? — крикнул Лендер. — А вы подумайте, почему это говорят — плодятся, как кролики? И почему они у нас не плодятся? Может, и найдете решение, а то мало ли, вдруг мы тут задержимся? — Но капитан, — Лендер, пихнув штурмана к штурвалу, кинулся было вслед за капитаном, но из туманной мглы донесся скрип ступеней внутреннего трапа, а потом в глубине шхуны хлопнули двери кают-компании. — Тьфу ты, — Лендер вернулся на мостик. Воронцов выпустил спицы штурвала и уступил рулевому его место: — Думаешь, он серьезно? — Да как-то я не понял, — пожал плечами рулевой.***
— Что ты задумал, Сташек? — спросил доктор, расставляя шахматы на доске. — Ты же не думаешь, что кролики действительно смогут тут…хм, наплодить крольчат? — Да ну, Вень, нет, конечно. Это же, наверное, месяц, не меньше? Думаю, наша миссия разрешится быстрее. Да и вообще — какие тут могут быть крольчата? Эта несчастная скотина и так-то еле-еле жива, где уж им? Доктор протянул два сжатых кулака, эмиссар, ткнул, не глядя. Попал в правый. — Мои черные, — пан Вениамин сел к столу. — Ходи, капитан. — Вот понимаешь, Веня, тут как раз не наш ход. И очень любопытно мне — чей, — Стах рассеянно передвинул пешку на две клетки. — И поскольку противник нам до конца не ясен, думаю, тактика выжидания нам вполне подходит. Доктор кивнул согласно, сделал ход: — Ну да, коли уж партия была нам навязана, то придется выжидать. Кстати, ты думаешь, за магистром действительно пришлют посыльного? — Ну… Встреча ему назначена здесь, так что рано или поздно нами заинтересуются. Мы никаких действий не предпринимаем — они будут вынуждены зашевелиться сами, — задумчиво говорил Стах, почти не глядя на черно-белое поле боя. — Прибудут к нам с визитом — а уж мы будем готовы к приему. И потом, не вышлют же за ним целый полк на шлюпках? А уж с ротой мы как-нибудь да совладаем. А, доктор? Как думаешь? — Думаю, Сташек, что совладаем. Но вот эту партию ты, похоже, проиграл! - торжествующе сказал пан Вениамин. — Погоди, как это? — Стах уставился на доску, словно очнувшись. И как это Венька умудрился загнать его в угол, да так, что он, Стах, этого и не заметил? Белый король действительно стоял на черной клетке в углу шахматной доски, зажатый тремя вражескими фигурами. — А вот так! Офицер и рыцарь бьют белого короля! Нечасто так выходит, ох, как нечасто, — довольный доктор двинул вперед черную фигурку, рассеченную сверху донизу тонкой, с волосок, темно-красной полоской. — Спасибо нашему умельцу-плотнику — черный рыцарь снова в строю и он делает ход на C-1. Вам мат, капитан!***
Ночь кончалась, подступало утро, мглистое и сырое. Спущенные паруса шхуны покрылись крупными каплями осевшего тумана — судно дрейфовало в паре миль от входа в гавань. — Ну, чего ты там копаешься? — окликнул рулевой. — Пора вниз, туман — туманом, а рассвет никто не отменял. — Иду, — штурман сбежал с мостика и тут же остановился: — Гляди-ка, к тебе пришли, — навстречу им из тумана неслышно вышел сиреневый кролик. Он постоянно озирался и, казалось, ступал на цыпочках. На шее кролика уже болтался другой платок — опять кружевной и снова батистовый. — Кроля! — обрадовался Лендер. — Гувернантка-то твоя уже почивать отправилась, а ты что, удрал? Молодец! Ну-ка, иди сюда! Кролик подошел, поднял печальную морду. — Знаешь, ушастый, а ведь мамзель права, — Лендер отогнул отвороты ботфортов и присел на корточки рядом с кроликом. Тот фыркнул негодующе и встопорщил уши. — Права, права, не фырчи! Ты в команде и, стало быть, тебе и вправду полагается форма. Только не это вот бабье барахло. Кружевные платочки для морского кролика — это все же немного не того… Перебор! Рулевой ухватил кролика за отсыревший в тумане загривок, чуть-чуть повозился с изящным плоским узлом, превратившим клочок батиста в подобие модного хальстуха — надо же, наверное, у магистра фасончик подсмотрели — сунул платок штурману: — Подержи! Потом стянул с головы алую косынку, сложил ее вдоль вдвое, вчетверо — и повязал небрежно на шее кролика, закрепив свободным и прочным узлом морским. — Вот, Кроля, носи и не вздумай порвать. Считай, что это награда тебе за магистра — знак особой доблести! Усы Кролика радостно встопорщились, и в глазах отражением красного шелка вспыхнули прежние хулиганские огоньки.***
Тяжкое густое безветрие мертвого штиля повисло над морем. Туман не развеялся ни после рассвета, ни к полудню. Шхуна завязла в нем, будто в сметане — от грот-мачты не было видно даже бушприта, не то что берега. Охотник стоял у левого борта. Земля близко, всего в паре миль. Спустить шлюпку на воду, дойти на веслах — это так просто. От силы пара часов. Так просто! — Милый, нет! — сегодня Мари была серьезна и озабочена. — Не вздумайте — вы не дойдёте! В таком тумане вы погибнете — налетите на скалы или просто собьетесь с пути и уйдете в открытое море на верную смерть. Я не пущу вас, даже не надейтесь! — Мари, но ведь другого случая может и не быть! — Но и это не выход! — голос Мари звенел от волнения. — Вы уж лучше просто идите и утопитесь у меня на глазах, чтобы я точно знала, что вы погибли, и могла оплакать вас и успокоиться, а не маялась тут в неизвестности! Ответить Охотник не успел — туман по правому борту, белесый, слоистый и неподвижный, вдруг как-то двинулся, потемнел. В борт плеснула невысокая волна — раз, другой. Что-то происходило там, в густой молочной пелене, и пытаясь разглядеть это что-то, Охотник перегнулся через борт — но тут же и отшатнулся. — Поберегитесь, милый! — надтреснуто звякнул хрусталь. На расстоянии не больше длины весла от «Дмитрия» медленно и бесшумно вырос крутой борт чужого судна. Они не столкнулись чудом — благодаря то ли волшебному усилию Мари, то ли искусству незнакомого рулевого, а скорее всего — и тому, и другому. Судно проходило мимо — по ощущению, оно было чуть меньше старой шхуны, но разглядеть его толком не удалось. С борта донеслись неразборчивые голоса, кажется, там ругались. Туман скрадывал и искажал все звуки, но даже и он не смог скрыть громкий утробный всплеск воды, в которую упало что-то большое и тяжелое. Судно встало на якорь. ________________ * Гик - элемент крепления паруса, горизонтальное рангоутное дерево, одним концом (пяткой) подвижно скреплённое с нижней частью мачты парусного судна; по гику растягивается нижняя кромка (шкаторина) косого паруса.