Рукопись, найденная в Смолевичах

Неизвестное судно без каких бы то ни было флагов и вымпелов Вход в Брестскую бухту в виду мыса Сен-Матье 02 августа 18… года Капитан Сакаи стоял на квартердеке. Ладони капитана плотно упирались в золотистые жгутики сплетенной из жесткой морской травы циновки, потому как стоял он на руках, подняв свернутые кренделем ноги над головой. Прогретый закатным солнцем ветер обвевал его худое скуластое лицо. Мимо босых ног Сакаи время от времени с умиротворяющим жужжанием пролетали какие-то насекомые удивительного и небывалого в живой природе цвета милори. Выход из медитации, пожалуй, несколько подзатянулся — Сакаи плавно перешел из позы лотоса в стойку на руках, вдохнул, выдохнул, обрел равновесие — да и подзавис, поймав волшебное ощущение парения в одном ритме с покачивающими борт волнами и вспоминая исходящую поплывшими от духоты звездами ночь над причалом старой Варны.

***

Команда в полном составе сидела в корабельной кают-компании. Принесенную капитаном новость нужно было обсудить всем вместе. — Капитан, извините, конечно, и все такое, — тараторил Фрэнк, — Но что нам в том русском? Нет, я понимаю, таинственный груз, Трансильвания, все дела, но вот я думаю (тут рулевой громко хмыкнул)… Я спрошу вас, капитан, прямо — что вы надеетесь поймать на этой шхуне? Сакаи прямо-таки кожей почувствовал взгляд каждого члена своей невеликой команды: сомневающийся и немного насмешливый Фрэнка, задумчивый и вопросительный — рулевого, ясный и полный доверия — Джилл и безмятежный и ободряющий — Патрикевны. И, изо всех сил стараясь не растерять окрепшую от взгляда пушистой белой лисички уверенность, Роджер Сакаи ответил: — Сокровища Влада Цепеша. В полной тишине Фрэнк прошептал: «Мамма мия!»

***

— Не может быть, капитан, — Фрэнк, непривычно покрасневший от возбуждения, не мог усидеть на месте и то и дело по-птичьи подскакивал на отполированной несколькими поколениями матросских задниц деревянной банке. — Нет, я вам верю и все такое, но… Не может быть! — Да помолчи ты, блажной! — придержал его за плечо рассудительный Винни. — Сядь, не мельтеши! Капитан, а ты сам-то как? Уверен? Теперь, когда Сакаи поделился своим замыслом, прежняя уверенность покинула его, но сказать об этом прямо он не решался. Поэтому, мысленно сосчитав до десяти, он начал рассуждать, предъявляя те же аргументы, которые пришли ему в голову по пути из города в порт: — Что нам известно? Некто из Трансильвании фрахтует здесь, в Варне, судно — не через агента, а через каких-то мутных подставных лиц. Это раз. Шхуну грузят ящиками якобы с садовой землей в количестве девяти штук. Не такой это груз, чтобы под него нанимать отдельный борт — земля выйдет золотая. Это два. Продовольствие не обеспечивают. Это три. Шхуна отходит впотьмах, оставив на причале труп носильщика с дырками на шее, который в ночи бесследно исчезает из портового лазарета. Это четыре, — и тут капитан замолчал. После того, как он высказал все это вслух, доводы вдруг показались ему жалкими и нелепыми, а вся затея — полной чепухой и непростительной ошибкой. А команда тоже молчала и ждала продолжения. Хотя вот Фумагалли, как водится, скептически возвел очи горе и прошептал что-то неразборчивое. Сакаи вздохнул, собрался с духом и продолжил: — Среди наших давно ходили слухи, что господин Цепеш планирует сменить резиденцию. Думаю, что он наконец решился это сделать. Молчание в кают-компании стало почти осязаемым — еще немного, и его можно было бы пощупать руками. Нарушить его осмелился все тот же неугомонный Фрэнк: — Капитан, я могу понять, почему вы решили, что некий зубастый господин (просвещенная натура Фрэнка не смогла преодолеть старинную привычку не называть зло по имени — чем чёрт не шутит!) решил вдруг, ни с того, ни с сего, переехать. Мало ли что — может, у него объявились шумные соседи. А шумные соседи, это, господа, форменный кошмар, если бы вы только знали… — Мы знаем, — кротко сказала Джилл, и Фрэнк запнулся: — Ну да… то есть, нет… В общем, неважно. Он решил переехать. Пусть едет, личное дело каждого, и упаси нас фортуна ему в том препятствовать. Но почему вы, капитан, — повернулся он к Сакаи, — почему вы полагаете, что он везет с собой какие-то там сокровища? — Франя, ну что ж ты недогадливый такой, — рулевой поднял склоненную в задумчивости нечесаную голову. — Пятьсот лет без малого он озорует. Во все большие заварухи нос сует. Слухи ходят, одно время собственную дружину держал, из своих, особо рьяных. Неужто ничего за все время не скопил? Ни в жизнь не поверю. Судно прикупить — и то немалые деньги надобны, так что тут вопросов нету. Есть казна у кровососа. Не может не быть. — Да, — сказал немного взбодрившийся капитан. — Именно. А то, что он везет свое состояние с собой — как ты полагаешь, Фрэнки, он спит в девяти гробах одновременно? Ни жены, ни, тем более, детей у господина Цепеша уже нет. И почему-то мне не кажется, что он решил и в самом деле взять с собою горсть-другую родимой валашской земли, чтобы не страдать на чужбине от ностальгии. — Да-а-а, — протянул Фрэнк. Его живое воображение успело нарисовать чарующие картинки рассыпанных по палубе кубрика несметных сокровищ — изумруды сверкали зелеными искрами, кроваво подмигивали огромные рубины, но больше всего было почему-то сапфиров. — Игра стоит свеч. Капитан, игра стоит люстр! Мы же тогда… — Мы же тогда, — перебила его Джилл, — наконец сможем заменить паруса. И вообще, Роджер, можно подумать и о клипере! — О многом можно подумать, — крякнул рулевой, — только, прощения просим, рановато пока. Это как неубитого медведя шкуру делить! — Ну, кому знать, как не тебе, — хихикнул Фрэнк…

***

Вокруг правой ноги кто-то настойчиво вился, а потом на пятку приземлилось почти невесомое тельце. Капитан непроизвольно поджал пальцы — гость тут же удрал, недовольно жужжа. Пора. Пора было возвращаться к делам повседневным, а так не хотелось. Роджер, наверное, смог бы простоять вот так до самого утра — команда пока не догадалась, что капитан давным-давно отмедитировал свое, и не трогала его, в кои-то веки оставив ненадолго в тишине и покое. Но что-то подсказывало, что на такой подарок судьба еще не расщедрилась. Патрикевна, прикорнувшая рядом, вдруг встрепенулась, подняла голову, навострила ушки и подобрала хвостики — внизу зарождалось какое-то неясное бурчание, ворчание, движение и шевеление, очевидно перерастающее в свару. Небольшая стайка лазоревых шмелей, словно почуяв неладное, но все же неторопливо и с достоинством устремилась к правому борту, забилась в довольно широкую щель между досками, где и затихла. Капитан Сакаи вздохнул. Реальность беззастенчиво врывалась в его размышления. Она вообще была дама бесцеремонная и до крайности неделикатная, а, главное, ни за что не хотела обходиться своими силами, хотя вполне бы могла, и, как истинная женщина, призывала на помощь благородного мужа. Благородный муж опять вздохнул и выпрямил ноги. Хочешь — не хочешь, а пора. И он медленно опустил обе ступни на шершавую и колкую подстилку.

***

— Ты мне капитана не трожь! — Винни исподлобья смотрел на вжавшегося в переборку Фрэнка. — Не то я с тебя, тетеха ты долгоноса, так стружку сниму, что и шкурить не придется! Кулак рулевого маячил прямо перед носом Фрэнка, но при этом разделял их довольно широкий стол, поэтому, оправившись от недолгого испуга, Фрэнк лишь хмыкнул: — Да ладно, я и не трогаю, — ужом скользнул под стол и забубнил уже оттуда, ползая по чисто выскобленным доскам палубы и подбирая разлетевшиеся карты, — так, коснулся слегка. Вечно ты, Винни… Ага! — заорал он внезапно и от избытка чувств даже слегка подскочил, задев макушкой столешницу, — Ага! Вот он! Вот он, негодяй! А я-то думаю — куда он подевался, мерзавец! — Кто там у тебя? — Винни нагнулся, а потом и вовсе присел, чтобы заглянуть под стол и лично увидеть, чем вызвана такая бурная радость — от Фрэнка чего угодно можно было ожидать. — Да не егози ты! — он ухватил Фрэнка за костлявое плечо. — Говори толком! — Валет треф! — Фрэнк широко улыбался, словно и впрямь нашел невесть какое сокровище. — Вот он, голубчик! — Тьфу ты! Бестолочь! — рулевой плюнул и выпрямился, потирая поясницу. — Курица безмозглая! Фрэнк шустро выбрался из-под стола, вскочил на ноги, мимоходом отряхнув вытертые на коленях штаны и поправив завернувшийся рукав свободной рубахи. — А я-то думаю, ну как же так — целых три раза раскинул карты, а его все нет и нет. А он тут, под столом валяется! Потому и не сходилось никак, — он ловко стасовал двойную колоду, уселся обратно к столу и отточенными движениями истинного мастера принялся заново выстраивать замысловатую фигуру старинного пасьянса, который недавно вдруг снова вошел в моду и обрел новое название. Тонкие длинные пальцы, намекающие на артистическую натуру, с не очень чистыми ногтями, выдающими натуру безалаберную, мелькали со скоростью почти небывалой — Франко Фумагалли раскладывал «Гробницу Наполеона». — Да уж, дело — картинку нашел, да еще там же, где и потерял. Вот ведь диво дивное, — с минуту рулевой смотрел на стремительное мелькание карт в руках и рук над столом. Потом он почуял, что его начинает неудержимо клонить в сон и одновременно растет и крепнет невесть откуда появившееся желание немедленно сесть рядом с Фрэнком и предложить сыграть пару партий. В штосс или, скажем, в мушку… да вот хотя бы и в акулину… вот уже и будущий выигрыш замаячил перед глазами… Винни точно знал, что играть будут на желание (больше просто не на что было, даже орехи кончились давным-давно, еще до выхода в Атлантику), и, понимая, что он наверняка выиграет, начал придумывать, что бы такое запросить с тощего итальянца. Вот, точно! И, подтверждая свое решение, Винни слегка пристукнул по столу ладонью — и очнулся. Как раз вовремя — ушлый Фумагалли уже не раскладывал никакого пасьянса, а разделил карты на две колоды и лихо скидывал ненужные в игре двойки да тройки. Ишь, гулевой! — А ну тебя! — Винни поднялся, разом стряхивая наваждение. — Пойду я наверх, на волю. На ветерок! А то ишь, гляньте на него, не успеешь оглянуться, он уже колоду отполовинил! Дураков-от нет с тобой играть! Если Фрэнк и был раздосадован, что рыбка сорвалась, то никак это не показал. Чуть пожал философически плечами, загреб отложенную было в сторону кучку карт и стасовал обе колоды в одну. Но все-таки не смог не подпустить шпильку: — Иди, там тебя уж заждались! Жужжат и носятся, места себе не находят — где же это Винни, что-то давненько его не видать! Иди-иди, покорми их водичкой сахарной! Капитан до сих пор удивляется — и куда это весь сахар делся, растаял, что ли? А это наш суровый друг-рулевой синих шмелей подкармливает. Ну, чего встал? Винни, уже шагнувший к трапу, остановился и сокрушенно покачал встрепанной головой: — Ох, и дурак же ты, братец! Шмеля никак обижать нельзя. Шмель в дому — примета добрая. Это к прибытку да к деньгам. А кто шмеля обидит, тому толку не будет. — Тому толку не будет, друг мой, — Фрэнк снова принялся раскидывать карты, а это дело требовало некоторой сосредоточенности, поэтому юноша позволил себе излишнюю снисходительность и назидательность тона, чем обычно старался не злоупотреблять, — кто верит в глупые приметы, что недостойно человека просвещенного, а простительно лишь диким алеутам, нет? — Конечно! — Винни, поняв, что парой слов тут не отделаешься, приготовился высказать все, что накипело, и сложил на груди могучие руки. — Диким только, а то как же! Зато просвещенные-от, как я погляжу, никаким приметам не верят. И кошек черных не гоняют, и ножниц ножищами не топчут*. — Пфе! — пренебрежительно скривился Фрэнк. — Что бы ты понимал, неуч! Это уже не приметы, это доказанный веками опыт поколений. А не суеверная чушь: приюти шмеля — получи удачу. Это же просто Средневековье какое-то! И, между прочим, я ту кошку не гонял — это она за мной гналась. Пришлось срочно перекидываться, чуть ли не посреди площади — представить страшно, что бы со мной было, если бы она меня поймала! Так что да, просвещенные люди верят — но только проверенным и испытанным знакам. — И, самое главное, за срам-от себя прилюдно не хватают!* — использовал рулевой свой самый убийственный аргумент. — А это, — возмущенно вскинулся Фумагалли, — это даже не знак. Это — закон! Вот не сделай этого хоть раз — и все, семь лет неудачи обеспечено! Это тебе не шмелей по палубе пасти! — Вестимо! — с ехидцей в голосе сказал рулевой. — А скажи, Франя, друг ты мой просвещенный, ты когда на последни артельны деньги колибрей покупал, ты этот закон исполнил? Досконально, в точности? Может, лишь наполовину, али и вовсе забыл, потому птички райские шмелями крашеными и обернулись, а? Ответить на это Фрэнку было нечего. Он поджал губы и засопел обиженно. Винни, чувствуя свою полную победу, счел разговор законченным и снова направился к трапу. Фумагалли не был бы Фумагалли, если бы не попробовал оставить последнее слово за собой: — Иди-иди, может, они там уже в борту тебе мёду наготовили. Винни, королева пчёл. Шмелик лазоревый! Но и Черноу не был бы Черноу, если бы молча спустил насмешку. Фрэнк и глазом моргнуть не успел, как кулак рулевого снова оказался у него под носом. Все еще обиженный Фрэнк пренебрежительно хмыкнул, выставил вперед замызганный указательный палец и отодвинул кулак вбок. Не ожидавший такого нахальства рулевой замер на мгновенье, которым Фрэнк воспользовался в полной мере — он снова юркнул под стол. — Ах, ты! — завопил Винни и сунул кулаком туда, где за секунду до этого маячила тощая носатая физиономия, но, конечно никого уже не задел, лишь навалился всем телом на стол, а кулак, хоть и не на полной скорости, но все равно довольно мощно ударил в деревянную переборку. С полки, висевшей чуть выше и в стороне, посыпались на пол жестяные кружки, стол, подвешенный на толстых цепях, качнулся, и следом за кулаком в переборку впечаталась белобрысая растрепанная макушка. Винни взревел, оттолкнулся от переборки руками — стол подался назад. Сидящий под ним Фрэнк сжался в клубок, стараясь стать как можно меньше и не попасть под тяжелую ногу. Не торопясь, но при этом как-то очень быстро рулевой встал, встряхнул головой и, издав очередной, совершенно нечеловеческий рык, раскинул руки в стороны, ухватился за столешницу. Раздался отвратительный скрежет, одно из колец, закрепленных в потолке, вырвалось, выпуская подвешенную за него цепь, на свободу, за ним упало и второе. С громким лязгом обрушились цепи на палубу, Винни, вздымая над головой то, что осталось от стола, зарычал снова. В облике его мелькнуло что-то звериное, он будто бы увеличился в росте, волосы начали удлиняться, потемнели, и зубы на глазах превращались в длинные и желтые клыки. — Мальчики! — раздался вдруг нежный девичий голос. — Мальчики, почему вы так шумите? На середине трапа стояла Джилл. — Что опять у вас произошло? — девушка страдальчески морщилась и потирала рукой правый висок. — У меня и так голова раскалывается, а вы тут грохочете. А капитан там…медитирует… — Уже не медитирует, — послышалось над люком. — Джилл, что там на этот раз? Патрикевна, не дожидаясь ответа, первой проскользнула по трапу, мимоходом огладив Джилл шелковистыми хвостиками по босым ногам (девушка ойкнула — это было щекотно, но зато сразу же отпустило голову, словно вдруг лопнул сжимающий ее плотный обруч), высоко поднимая лапки, проскакала между усеявших доски палубы щепок и цепных звеньев. Ловко подпрыгнув, приземлилась она на плече уже почти совсем потерявшего человеческий облик рулевого и прижалась к поросшей жесткой оститой шерстью щеке. Зверь, едва помещающийся в не слишком просторном кубрике, пристыженно фыркнул и осторожно опустил тяжеленную столешницу. Лисичка шустро перескочила на другое плечо, тихонько чихнула и спрыгнула на пол. Сакаи сбежал вниз, отодвинув Джилл и на всякий случай придерживая ее у себя за спиной. — Винсент Черноу, — капитану удалось сдержать раздражение, но голос его все равно звучал напряженно, — какого черта… То есть… Рулевой, объяснитесь! — Ну, капитан, — подал голос Фрэнк. Он успел очухаться, а потому объяснение, как и всегда, было у него наготове. — Нашему Винни, как обычно, что-то померещилось в полутьме. Думаю, не реакция ли это на укус какого-нибудь насекомого… В глазах рулевого снова плеснулась совсем было затихшая звериная ярость, и Патрикеевна предостерегающе тявкнула. — Фрэнк, заткнись! — капитан, когда хотел, мог быть вполне лаконичным. — Тебя пока не спрашивают! Винни, ты опять повелся на его подначки? Винни, снова в человеческом обличье, виновато развел руками и выпустил столешницу. Та упала с громким стуком, чудом не зацепив так и сидящего курчиком Фумагалли, а Роджер невольно вздрогнул. — Фрэнк, — выглянула из-за капитанского плеча Джилл, — зачем ты его дразнишь? Ты же знаешь, какой он ранимый! — Ранимый, как же, — пробурчал Фрэнк, — а я, можно подумать, не ранимый! Посмотри, что твой ранимый наделал — полкубрика в щепки разнес! — Да с тобой и святой с глузду съедет, анчутка ты окаянна! — огрызнулся Винни, но уже без прежнего запала. Действительно, неловко получилось. Вышел из себя из-за сущего пустяка. Теперь вот кубрик в порядок приводить придется. — Ты это… капитан… Уж не обессудь. Я сломал — я и починю. Пока стоим, время есть, дак… Сакаи задумчиво почесал нос. Что ж, это его команда. Если им до сих пор не надоело, то вряд ли они изменятся из-за еще одной нотации или нахлобучки. Хорошо, что он теперь сам себе хозяин и не обязан накладывать взыскание согласно уставу флота Ее Величества Королевы (что там было за драку и порчу корабельного имущества — карцер для каждого? А кто, позвольте спросить, работать будет? И где взять для каждого — отдельный карцер?). И тем не менее, спускать подобные выходки тоже нельзя. Море есть море. Разгильдяйства оно не прощает. Морю плевать, что капитан уже замучился придумывать новые, а главное — соответствующие проступкам этих двух олухов наказания. В общем, картина ясна. — Рулевой, — капитал очень старался, чтобы голос его звучал сухо и официально. — Времени у нас мало. Как-нибудь управитесь тут без стола или приладите по дороге. За дебош получите взыскание. Винни слегка понурился, а Фрэнк захихикал украдкой. Роджер глянул на Фумагалли и веско добавил: — Разумеется, оба. Фрэнк, корчить рожу отставить! Бардак развели двое, наказание полагается обоим. Какое — я еще не придумал, но уж я придумаю, не сомневайтесь — вот только дойдем. А идем мы в Корнуолл. Сразу же, как только вы, — он повернулся к Джилл, — разберетесь, что там за проблема с рулем. — А с ним все в порядке, — сказала Джилл, и только тут Сакаи заметил, что ее короткие светлые волосы смешно топорщатся жесткими непросохшими вихрами. — У меня страшно болела голова, и я решила немного искупнуться. Заодно осмотрела днище и проверила руль. Там перо немного повело, но я справилась. Пара ударов в нужную точку — в общем, с рулем все хорошо, мы можем двигаться дальше. Фрэнк, кряхтя, поднялся, распрямил затекшие ноги. — Дальше, — проворчал он. — Капитан. А — почему Корнуолл? Я так понимаю, вы там все же договорились с мирозданием? Роджер кивнул утвердительно, а Винни снисходительно глянул на Фумагалли, дескать, ну, а я тебе что говорил? Вопросы Фрэнка, однако, на этом не закончились: — Все хочу спросить вас, капитан. Почему же мы не сцапали их прямо там, в Бискайском заливе? — Я полагаю, Фрэнки, их не так-то просто будет сцапать, — вздохнул Сакаи. — Франя, — вмешался рулевой, — Франя. Догнать-то мы их догнали. Догнали и перегнали. Но вот на абордаж-то на полном ходу идти нам вчетвером — неспособно. Ты, конечно, парень хоть куда, да и я не промах. А капитан так и вообще — орёл (он мельком глянул на капитана и коротко кивнул, еще раз убедившись — да, орёл). Но вот коли перекинуться всем нам вместе – так судну беда. А не перекинувшись — не совладать нам с ними. Там ведь на шхуне народ-то, как бы помягче сказать, не на молочных реках с кисельными берегами выросши. Так что прав капитан — на стоянке ловить их надо. — Ну ладно, — в кои-то веки Фрэнк не нашел, что возразить рулевому. — С якоря сниматься, капитан? Роджер Сакаи оглядел свою бесшабашную команду. Выдержав торжественную паузу, капитан произнес: — С якоря сниматься. По местам стоять. Через полчаса судно было полностью готово к отплытию. Якоря выбраны. Фрэнк, сверившись с картами и обсудив с капитаном маршрут, теперь дроздом скакал по реям грота, сбрасывая паруса и каким-то чудом управляясь за четверых. Джилл и Винни работали на фоке. Сам Сакаи, уже переодевшийся в свой привычный мундир со споротыми галунами, стоял у штурвала. На левом его плече, навострив ушки, сидела довольная Патрикевна. Медленно разворачиваясь бушпритом к закату, шлюп потихоньку набирал скорость, и освобожденные паруса в последних лучах солнца полыхали ярким алым цветом. ______________ * Речь идет об итальянских приметах: черные кошки пребывают в немилости, на упавшие ножницы нужно обязательно наступить прежде, чем их поднять, а в некоторых регионах в ситуации, когда у нас трижды плюют через левое плечо, мужчина прикасается к ширинке своих штанов, даже если дело происходит на людях (по крайней мере, Берлускони за этим застукали).