Плавятся звезды

Ветер играл с вороной в догонялки. Осень сокрушалась: у веселой птицы сломано крыло, а она все не поймет, что ее ожидает гибель. Разве тут до веселья? — Милая, посиди немножко на одном месте. Дай мне тебя подлечить — и снова пойдешь к другу, — твердила осень, дула на окровавленные черные перышки. А ворона не слушалась. Даже шепотом просила ветер, наивная, унести ее подальше от того места, где не спрятаться от опеки осени. Осень истошно вопила вслед: «Куда же ты?! Стой, вернись, пропадешь же! — вороне стало жаль ее. Решение переменила… А ветер ничего не слушал, когда попросила вернуться. Ворона сглотнула слезы — горькие, как ее несчастие — и почувствовала, как плохо ее раненым крыльям. Без любящего дыхания осени боль не покидала ее. «Пожалуйста! Хоть на секундочку перестань!» — но боль уговорам не поддавалась. Когда ветер оставил ворону — одну, со сломанным крылом, в незнакомом городе и исчез — она подумала, что скоро умрет. Легла под деревом, закрыла глаза — и так до утра. Солнце, которое осень попросила присмотреть за глупышкой-вороной в краю вечной стужи, куда осень не пустят и на миг, нашло птицу не сразу. Пришлось лучикам подтопить снег. Солнце ужаснулось: стоило вороне показаться из-под снега, как, легче воздуха, она поднялась ввысь и стала сливаться с небесной синевой. Досада и жалость тучами окружили солнце. Ворона осталась совсем одна. Разламываясь на звезды, ворона слышала, как голос дорогого друга — ветра — говорил: — Однажды я сломал одной вороне крыло, чтобы, переполненная ненавистью, она насытила меня ею. По-другому жить не могу. А ворона простила меня — и даже доверила свое сердце. Таких птиц не может быть на свете. Ты одна такая. А таких, как я… Поэтому… ты должна жить. Без меня. Главное — жить. И больше не попадайся на удочки… Ветер дунул на нее покаянием. Он думал, что этого хватит. Но милая птица обратилась в звездное полотно и укрыла небо. Не веря, что не может ничего исправить, он отправился к осени, держа в зубах единственное оставшееся от подруги черное перо. Она даже разговаривать с ним не стала. Прогнала в ярости к зиме, и больше никогда от нее и слова не слышали. В один из одиноких дней, когда ветер изводил себя виной, солнце не выдержало и, прижав к себе, сказало: — Твоя птица не умерла. Просто живет в ином облике… Тебе было бы легче, окажись она с тобой рядом. Вы бы играли, как прежде… Так могло быть. Не стоило бросать ее одну тогда, в надежде выжать хоть капельку ненависти. Зато теперь ненависти не занимать… Ты уверен, что хочешь такой жизни? Зачем? — Не хочу, — вздохнул ветер. — Но должен. Теперь-то уж точно. Спасибо за рассказ про мою птицу. Пусть все у нее будет хорошо. Позже ветер выдавил из себя всю ненависть, поднес к перу вороны. Она появилась, а он исчез. «Глупый, — грустило солнце. — Однажды так спасли его, однажды она так кого-то спасет… Смысл жить в ненависти?» И позвало лучи в осенний край, в который раз попытаться разговорить его хозяйку.