Покойся с миром, моя молодость

— Я не верю в Бога, но сейчас готов постричься в монахи лишь бы мне сказали, что это всё страшный сон. — Прости, но Бог просто так не услышит твои молитвы. И мы как бы почти в одинаковый ситуации, дружок. — Как до этого дошло? — Просто до прошлого вторника мы были не знакомы с одной простой истиной: ни за что не играть в карты на желание с Мукуро-чан, Мукуро и Бьякураном. — Как я в это впутался? — Ммм… чары Мукуро? В любом случае, милый мой, факт нашей свадьбы это не отменяет. — За «милый мой» забью до смерти. — Только после нашей первой брачной ночи. — Тебе ещё хватает смелости шутить по поводу этого? — Терять нечего, — Рин пожала плечами. Хибари раздражённо скрипнул зубами, резким движением пальцев поправив чёрную бабочку на шее. Рин вертелась рядом с ним и увлечённо оглядывала себя со всех сторон в большом зеркале, у которого они стояли вместе; выглядела она пока ни спокойно, ни взволнованно — странно — но привычной беззаботности на её лице не было. Про традицию не показывать невесту жениху до самой церемонии оба благополучно решили забыть, потому что не видели в этом смысла. Платье Рин понравилось даже Хибари: мягкий бежевый цвет такой же мягкой на ощупь ткани подчёркивал её женственность и юный возраст; свободная юбка в пол была с крупными складками и полностью скрывала девичьи ноги; узкий корсет стягивал талию, делая фигуру девушки плавной, подтянутой, показывая только её лучшие изгибы; полупрозрачное кружевное болеро с длинными рукавами разбавляло наряд ярким белым цветом и скрывало выпирающие ключицы, но оголяло её шею. Пышные русые волосы закрывали затылок, доходя до лопаток, чёлка была красиво собрана сзади золотой заколкой и открывала вид на уши и серёжки с двумя крупными белыми жемчужинами. Он не мог не сказать ей, что выглядит она действительно хорошо. Рин же хотела привычно ответить какой-нибудь шуткой на неожиданный комплимент, но отчего-то передумала, быстро поджав было открывшиеся для слов губы. В итоге, услышав от неё только весёлое «Бабочка помпезная, женишок», Хибари фыркнул и привычно пригрозил в ответ. Волнение, которое она скрыла за улыбкой, он заметил сразу же. Настроение находилось на нуле у обоих уже третий день подряд, ещё когда стала известная точная дата свадьбы. Разве захотят связывать себя узами брака друзья? Очевидно, что об этом даже не подумают, потому что штампы в паспорте созданы исключительно для возлюбленных, чтобы при разводе делить имущество справедливо. Но игра есть игра: проиграл — расплачивайся. То, что желанием победившей стороны окажется свадьба, не ожидали абсолютно все участники, за исключением, конечно, того, кто это самое желание озвучил. В разномастных глазах Хранителя Тумана тогда играли фальшивые смешинки, сделанные с помощью иллюзии: у него нет истинных эмоций. И спустя день напряжённых споров, Мукуро добился своего: новоиспечённые жених и невеста с раздражением и тяжестью во взглядах подали документы в ЗАГС. Сотрудники, как ни странно, по поводу несовершеннолетия невесты даже не заикнулись, спокойно предложив обсудить все нюансы. Ребята не сомневались, что до них здесь уже успели всё обсудить, потому закончили разговоры за пять минут. Дальше — хуже. Подготовка к свадьба проходила в спешке, так как Мукуро договорился на двадцать четвёртое марта, за неделю до неё, но торжественно заявил о дате молодожёнам только за три дня. Получив подзатыльник от Мукуро-чан по просьбе Рин и хорошую драку с Хибари, Хранитель Тумана, в конце концов, лишь безразлично повёл плечами на их ругани — менять он всё равно ничего не собирался, ровно как и отменять. Смирилась со своей участью первой, конечно же, Рин, которой на ушко нашептала Мукуро-чан кое-что важное относительно свадьбы. А с помощью всех усилий Тсуны прекратил метать молнии Хибари — спрашивать, что Тсуна пообещал ему за согласие, не рискнул никто. И подготовка после этого закружилась-завертелась в быстром ритме танго. В день свадьбы жених с невестой общих эмоций не разделяли. Кёя был как обычно раздражён творившейся несусветице вокруг, но вёл себя, на удивление, значительно спокойнее Рин: девушка хоть и по-прежнему блистала неисчерпаемым оптимистичным настроем, однако нервничала всё больше с каждой прошедшей минутой. Её дрожащие пальцы, неуверенный взгляд, подрагивающий голос Кёя не мог не уловить сразу же, как только они оказались наедине. Сомнения однозначно грызли её изнутри. А место проведения церемонии бракосочетания выбрали, пожалуй, самое изысканное. Мукуро, которому захотелось «сделать всё по высшему разряду», не поскупился на аренду целого замка, аргументировав свою почти бесполезную трату очень круглой суммы денег фразой: «Раз уж это я захотел вашу свадьбу, то и мне делать её такой, какой я захочу. Материально состояние позволяет мне даже купить его, так почему бы нет?», — и снова ясно отражались в лживых глазах такие же лживые эмоции. Говорить ему что-либо в ответ просто не было смысла, поэтому возражений никто так и не предъявил. — Эй, пссс, Хибари? — Что? — А через сколько нам на эшафот идти? То есть, церемонию? — Часы на стене, к твоему сведению, бутафорскими не являются. Внимательней смотри. — Ой. — Пф, травоядное. Рин судорожно глянула в сторону часов, проигнорировав недовольно лицо Хибари совсем рядом, и шумно сглотнула. Времени у них оставалось больше двух часов, а нервы уже достигли своего предела, натянувшись будто струны. Казалось, что её вот-вот затянет вглубь чернильная тьма беспамятство, что стоит закрыть глаза — и всё. Небытие. А собственных переживаний она до сих пор не понимала до конца. — Слушай, где Реборн? Мне нужна либо его затрещина, либо пуля, либо отеческий совет. — Не знаю. Но я могу дать тебе затрещину. — Вот именно поэтому мне нужен Реборн, так как у него хоть будет выбор. Хибари поднял взгляд и взглянул на неё. Щёки Рин покрылись нездоровым румянцем, выступили маленькие бисеринки пота на лбу и слышалось её шумное дыхание. Он знал, что корсет, стягивающий девичью талию, затянули слишком туго, поэтому она дышала коротко и часто, нервничала из-за этого, но всячески пыталась скрыть. — Я нормально выгляжу? На вопрос Хибари обратил внимание почему-то не сразу, а когда наткнулся на зелёные глаза, которые смотрели выжидательно, испуганно и странно отчаянно, будто опомнился. Коротко закатив глаза, так как эту фразу он уже услышал раз так пятый за последние полчаса, Кёя еле подавил в себе желание убить Рин на месте. Скоро не выдержат и его нервы, только уже от скребущего чувства раздражения внутри. За его кивком головы последовал её облегчённый вздох. — Спасибо. Тогда… Слова оборвала скрипнувшая дверь. Синхронно повернувшись к источнику шума, они увидели нарушителя покоя — улыбающуюся в проёме незнакомку, что бережно сжимала в руках профессиональный фотоаппарат. Она кивнула им в знак приветствия, так по-доброму улыбнувшись, и спросила на мелодичном итальянском: — Вы синьор Кёя и синьора Рин? Рин медленно кивнула в ответ. Почему-то от обращения к ней как к уже замужней пробежались колючие мурашки по спине. А глаза у незнакомки добрые-добрые, и заулыбалась она ещё шире, сделав шаг вперёд. Двери тихо захлопнулись за ней. — Я ваш фотограф — Мария, очень приятно познакомится. Позволите сделать пару фотографий?

***

Мукуро-чан слишком недоверчиво взглянула на улыбающегося рядом товарища, нахмурила тонкие брови и поджала губы. В голове молодой особы крутились разные обрывочные мысли. — Твоя многообещающая улыбка не предвещает ничего хорошего. — Да ладно, Мукуро-чан, у Мукуро-куна всегда такая улыбка. — Ты улыбаешься ещё хуже, между прочим. Бьякуран на её слова растянул губы лишь шире, закинув в рот очередной кусок маршмеллоу. Девушка тяжко вздохнула. — Мукуро, надеюсь, это всё фикция, да? Пальцы иллюзиониста остановились в сантиметре от ручки двери. Он бросил короткий странный взгляд в её сторону, тихо хмыкнул и открыл дверь, пропуская девушку вперёд. — Конечно, Мукуро-чан, — он прищурил глаза. — Когда я делал что-либо по-настоящему?

***

Просторный коридор замка не казался бесконечным, как обычно рассказывалось в сказках или показывалось в фильмах, но поражал своим простором. Серый свет от туч растворялся в тёмных стенах замка и, несмотря на пять расположенных в ряд больших окон, мрачность не покидала все помещения с самого утра. У Рин дрожали от волнения руки, пока она шла к залу проведения церемония бракосочетания, и букет цветов она чудом ещё ни разу не выронила из пальцем. Пасмурность на улице лишь ещё больше угнетала сознание, ноги переставлялись исключительно из-за боязни хозяйки упасть, но поворачивать назад было уже поздно. Она не помнила, когда последний раз испытывала настолько смешанные чувства, потому что внутри всё выворачивали наизнанку страх, волнение, смятение и странное лихорадочное предвкушение. От подобного коктейля сердце колотилось в груди как бешеное. Повернув за поворот, Рин увидела стоявших у двери зала Алауди и Реборн. Они тут же вскинули головы на стук её каблуков. — Привет, — девушка с облегчением улыбнулась друзьям, чуть ускорив шаг. — Чаоссу, — весело пропел Реборн, а Алауди коротко кивнул ей в ответ. Рин подошла ближе к Алауди и ухватилась ладонью за его локоть, беззастенчиво положив голову на крепкое плечо. Мужчина оглядел бледное, усталое от нервов девичье лицо, но ничего не сказал, молча позволив прижаться напряжённому телу ближе. По шее тут же скользнуло чужое горячее дыхание. — О-о-о, друзья мои-и, вы не представляете, какая буря разразилась у меня за грудной клеткой… — жалостливо протянула Рин, обняв руку Алауди. — Разве тебя не радует свадьба с Хибари? — Реборн легко взобрался на другое плечо первого Хранителя. Утомлённые зелёные глаза встретились с хитро блестящими чёрными. — Ты же его… — Тшшш! — поспешно воскликнула она и недовольно взглянула на собеседника. — Я его хотела жестоко изнасиловать и не более. — Да-да, — беспечно отозвался Реборн, шире улыбнувшись. Рин в ответ промолчала. Была мысль блеснуть колкой фразой, поворчать на его проницательность, на слишком насмешливый взгляд, но девушка уже второй раз за день слишком быстро передумала. Спорить с Реборном ей сейчас, как-никак, хотелось в последнюю очередь, потому что голова до ноющей боли забита совсем другими переживаниями. Такими, которых ещё не доводилось ни разу за всю жизнь обдумывать. А тепло от тела Алауди магически успокаивало, и она отчаянно цеплялась за это спасительное чувство, потому что иначе её сердце не выдержит. Как же прекрасно, что Алауди умеет делиться своим необъятным спокойствием с другими людьми. — Нам пора, Рин. Мужской голос раздался над ухом привычно низко, прохладно и до безобразия спокойно. Рин нехотя оторвалась от его руки и сделала шаг в сторону. Тело, которое перестало чувствовать спасительное чужое тепло, тут же задрожало от будто взорвавшихся внутри нервов, и автоматически подкосились ноги. Удержаться ей помогла стена, так вовремя оказавшаяся под боком, и одинокий холод от неё немного снял напряжение. Еле собрав себя в руки, Рин обречённо, с долей пафоса, заговорила: — Веди меня, друг, на смерть мою. И пускай для большинства эта дорога счастья, а не отчаянья. Алауди открыл двери нараспашку с лёгкостью, но приложил слишком много сил — так, что ручки глухо ударились о стену. Рин вздрогнула, поспешно подбежала к мужчине, сжав его пальцы в своей ладони, и боязливо заглянула в дверной проём. Взору открылся почти весь зал: помещение светлое, очень-очень просторное, с пугающе высоким потолком и бело-сероватыми стенами. А на красном ковре, между двумя рядами стульев, застыл тусклый солнечный свет из вытянутых окон; Рин не помнила, чтобы сегодня обещали просветы в небе. Остальные Хранители Вонголы сидели небольшой кучкой в самом начале рядов. Они молчали, повернув головы назад, смотрели на невесту дружелюбно и с интересом. Рин удалось краем глаза заметить, как расплылись губы Мукуро-чан в непонятной глупой улыбке — она знала, что эта их своеобразная поддержка, работающая весьма странно и поразительно безотказно. От весёлого лица подруги моментально спал первый слой груза с сердца и наконец получилось один раз вдохнуть полной грудью свободно, без дрожи, боли и напряжения. Кажется, потом ей придётся со всей любовью отблагодарить за это Мукуро-чан. А в самом конце зала стоял Кёя. Его лицо не выражало никаких эмоций, пальцы рук были переплетены на уровне низа живота, серые глаза смотрели расслабленно, предельно безразлично. Когда они встретились взглядами, то Рин резко разорвала контакт, опустив голову вниз. Впервые смотреть на Кёю было невероятно тяжело. Алауди, всё это время стоявший рядом, перехватил удобнее для себя её ладонь и уверенно повёл вперёд, шагая чуть быстрее, чем требовалось. Девушка переставляла ватные ноги в один шаг с ним. Она рассеяно пыталась понять, как ей хватило на это сил, но ни одна приходящая мысль не хотела становится здравой. В голове всё спуталось клубком забытых ниток. Когда её довели до жениха, Алауди отпустил девичьи пальцы и отошёл назад. Рин то ли показалось, то ли правда это произошло, но ощущение тёплых грубоватых подушечек, мимолётно погладивших её пясть, забыть сразу же не удалось. Если это не было галлюцинацией… то такая поддержка от Алауди была, бесспорно, лучшей. Молодой человек, который должен связать их узами брака, спокойно заговорил, привлекая к себе внимание: — Здравствуйте, дорогие возлюбленные. От слова «возлюбленные» у Рин заболело сердце. — Мы собрались в этот день, чтобы… Монотонные слова будто проходили мимо ушей. Рин слышала их очень чётко, но всё равно совсем не понимала, о чём говорит человек напротив них, и, если честно, понимать даже не хотела. А вот тихое дыхание Кёи рядом волновало её намного больше чужих речей. Её коробило от мысли, что придётся целоваться: смотреть в серые безразличные глаза, ощущать его прохладное дыхание на лице, почувствовать его гладкие губы на своих, которые будут целовать точно без нежности. Рин давно перестала отрицать, что по уши влюбилась в Хибари Кёю, но делать что-либо без взаимности ей было даже отвратительно. Он очень красивый, умный и являет собой чёртову мечту всех женщин, о которой болезненно грезят по ночам, смущённо краснея, обнимая подушку и представляя, как он улыбается только ей одной очаровательнейшей улыбкой, как любит безмерно, как зовёт замуж и говорит, насколько прекрасна и неповторима его избранница. Рин надеялась, что не заболеет тяжёлой болезнью «влюблённость» так скоро, но пубертатный период был совсем иного мнения. Не купиться на его внешность было невозможно. И, если бы Рин не знала Кёю лично, то так бы и грезила о нём по ночам, зарывшись носом в подушку и мечтательно вздыхая. Жестокий характер, сильные тонкие пальцы с холодной кожей, тёмный пробирающий взгляд, особенно с хмурой складкой между бровей, — реальность облила девушку ведром ледяной воды. Впрочем, она даже была рада этому: меньше будет страдать от раздражающе-болезненной безответной влюблённости. Уж лучше пусть все мечты разобьются вдребезги сразу, тогда и перегорит быстрее, тогда и дышать рядом с ним станет наконец-то легче. А влюблённость, бессердечная сука, ослаблять свои тиски вокруг сердца совсем не хотела, омерзительно усмехаясь и шепча, что от неё непросто избавиться. Что будет сдавливать, пока не раздавит. Рин хотелось либо покончить жизнь самоубийством, либо сбежать от Кёи в слезах, либо убить его. Новость про свадьбу ударила под дых кулаком мирового чемпиона по боксу, выбив воздух и сместив с места почки. Радость, отчаяние, злость, отвращение, страх смешались в груди и безжалостно рвали её на клочья. Рин не знала, как правильно реагировать: благодарить случай за возможность сблизиться с возлюбленным человеком или проклинать его за то, что заставил чувствовать себя вдвойне нелюбимой. Потому что недовольство со злостью на лице Кёи были написаны с того судьбоносного дня, когда им сказали короткое «свадьба», когда жребий был уже брошен и второго шанса не предоставлялось. Честно, если бы не Мукуро-чан со всей правдой, которая тут же свалила тяжкий груз с плеч подруги, то Рин бы сошла с ума и выпила яда ещё давно. Но, даже зная всю суть сего мероприятия, её продолжала бить крупная дрожь от нервов, будто сейчас она стоит не напротив красивого свадебного алтаря, а на деревянном скрипучем эшафоте. Самое ужасное, что она действительно бы лучше оказалась сейчас на эшафоте, вдыхая запах гнили и смерти в себя, чем здесь, стараясь не чихнуть от аромата сладких духов и не упасть в обморок от боли в груди. Не такого она хотела. Совсем не такого сценария. Молодой человек коротко кашлянул, и Рин от этого резко тряхнуло: из мыслей посторонний звук вырвал слишком беспощадно. Он вместе с Кёей окинули её странным взглядом, но, благо, промолчали, иначе примешавшегося чувства смущения она бы точно не выдержала. — А теперь, можете обменяться кольцами и поцеловаться, — речь закончилась сухо, без привычного в фильмах торжества. По коже от этого пробежались болезненные мурашки. Они повернулись друг к другу лицами. Рин дрожащими пальцами натянула на его безымянный правый палец кольцо, боясь оторвать взгляд от пола, и отрешённо наблюдала потом, как одевал ей кольцо Кёя. Их ладони были одинаково ледяными. Они одновременно вскинули головы и встретились взглядами, потому что самое время поцеловаться под наигранные аплодисменты семьи Вонгола. Самое время поиграть в мужа и жену. Рин снова кажется, что она сейчас умрёт. И когда Кёя наклонился к ней за поцелуем, она убежала. Сорвалась с места, выбросив на пол букет цветов, судорожно ухватилась пальцами за юбку и бежала, бежала, слыша только стук собственных каблуков вместе с сердцем. В голове билась одна фраза: «Не хочу умирать».

***

Произошедшее казалось до ужаса нереальным. Никто не мог поверить своим глазам, которым точно не померещилась невеста, убегающая из зала настолько стремительно, что почти через минуту в стенах застряла гробовая тишина. И лишь Мукуро-чан с Мукуро и Бьякураном почему-то не были ошарашены. — Кёя-кун, — приятный голос Мукуро зазвучал особенно отвратительно. Кёя скосил взгляд в его сторону и сморщился, — думаю, тебе стоит догнать свою невесту. Она может заблудиться в замке и случайно порезать вены одним из мечей, которые весят на стенах в этом самом коридоре. — Мукуро! — возмущённо-испуганно прикрикнул Савада. — Пожалуйста, не говори таких вещей! — Я ещё не успел сказать тех самых таких вещей, чтобы ты начал нервничать, Тсунаёши-кун. Савада, кажется, почти задохнулся от вставших поперёк горла слов. А потом, молча и без лишних хлопот, прервал тишину стуком каблуков по паркету Хибари Кёя. Его шаг был уверенным, в глазах, вместо злости, читалась лёгкое раздражение, и даже не были сжаты ладони в кулаки. Он выглядел подозрительно спокойно, а низкий голос звучал больше измученно, чем недовольно: — Я найду её. Он скрылся за поворотом слишком решительно. Мукуро с Бькураном усмехнулись, а Мукуро-чан мысленно помолилась за сохранность Рин. Она не знала, чем это всё обернётся, но бросаться сломя голову за подругой не спешила: наверное, лучше со сбежавшей невестой разобраться её же жениху. Однако поставить свечку за упокоение одной любимой души всё же стоит. Так, на всякий случай.

***

Кёя не понимал, что на него нашло, когда он бросился вслед за Рин. Нельзя сказать, что ему было прямо откровенно плевать на неё, но и тёплыми чувствами в их отношениях не пахло от слова «совсем». Да, была привязанность и привычка, что весёлая шестнадцатилетняя девчонка с очаровательной улыбкой всегда рядом, была даже лёгкая тоска, когда он уезжал на миссии и приходилось готовить себе завтрак без её усталого голоса за спиной с печальными вздохами, когда приходилось пить чай вечером в одиночестве, без тёплой девичьей компании с вычурными шутками и мягким взглядом. Это совсем неудивительно, потому что за почти год, который они провели в одном доме, нельзя было не привязаться друг к другу. Но всё равно их отношения поддерживала только Рин. Кёя не любил её, не ненавидел. Между ними не было даже дружбы. Она просто неотъемлемая часть его серых будней, которая не даёт свихнуться от глушащей тишины по вечерам, греет и раздражает одновременно солнечной улыбкой. Она вроде бы никто, но вокруг неё вращается слишком многое в жизни Кёи. Свадьба всегда была для Кёи чем-то далёким. Он не верил в любовь, не верил в верность и честность между людьми. Он видел в штампах в паспортах только чью-то выгоду, но никак не свидетельство глубоких чувств. Кёя до сих пор не понимает, как сдержался тогда и не убил Мукуро на месте — наверное, Рин, которая в порыве возмущения взмахнула руками и случайно заехала ему по лицу, сместила первоначальные желания на задний план. Но на свадьбу, в конце концов, пришлось согласиться, хотя нутро было полно раздражения. Рин видела его категоричное недовольство, кусала губы и молчала. Кёя о её чувствах совсем не думал, потому что ему всё равно. В коридорах замка было холодно и мрачно, и царила такая же мрачная тишина, наверное, во всех комнатах, давя на уставшие чувства восприятия мира; плотный ковёр заглушал звук шагов, и Кёя был действительно рад только этому: стука каблуков, отскакивавшего от высоких стен, он бы не выдержал. Ещё Кёя совершенно не знал, где ему искать Рин. Лучше бы за ней побежала её подруга — быстрее бы нашла. Меньше было бы хлопот. А потом, проходя мимо открытого окна, откуда дул слабый ветер, он услышал приглушённое пение. Одного шага ближе, одного заинтересованного взгляда во двор хватило, чтобы мысленно поставить напротив записи основной задачи на данный момент аккуратную галочку. Выход был совсем недалеко. Кёя не спеша переступил металлический порог и замер около дверного проёма. Он облокотился плечом о стену, скрестил руки на груди и принялся наблюдать. Она лежала на зелёной траве посреди клумбы, в своём прекрасном свадебном платье, и подпевала странной песне про похороны, молодость, скрещенные руки, закрытые глаза и звёзды. Честно, он никогда не задумывался, о чём именно должна петь сбежавшая невеста, потому просто слушал, стоя вдалеке. А пела она совсем не прекрасно. — Покойся с миром, моя молодость. И ты можешь назвать это похоронами — я всего лишь сказал правду. Ты можешь сыграть эту песню на моих похоронах. Скажи моей сестре, чтобы она не плакала и не грустила: я на небесах с отцом. Закрой мои глаза и скрести мои руки — позволь мне побыть со звёздами. Девичья ладонь, удобно расположившись на животе, сжимала крепко телефон, в котором на полную играла песня. На улице было холодно, серо и безжизненно, но плотное платье не давало теплу покинуть тела и, кажется, его обладательнице было откровенно безразлично на природу; Рин лежала с закрытыми глазами и только негромко подпевала, покачивая головой. Она совсем не слышала звуки своего окружения, поглощённая миром, сотканным из чувственных слов исполнителя и музыки. Кёя мельком порадовался, что не увидел в ней никакого напряжения, ощутимого всю последнюю неделю. И Кёя, не умея вести себя романтично, стоять долго без дела также не стал. Он бесшумно ступил на траву, шагая прямиком к своей уже явно не невесте, остановился в паре метрах от неё и встретился с опустошённым взглядом зелёных глаз. Песня заиграла на повторе. — Привет, — прервал молчание её голос. Она не выглядела удивлённой или напуганной, не выглядела радостной или недовольной. Просто смотрела в самые глаза, ожидая слов от него, а не от себя. — Привет, — ответил Кёя, строго глядя сверху вниз. Впервые вместо моментального перехода к делу он вначале уделил секунду простой вежливости. У Рин в груди стало очень тепло от этого. — Поднимайся. Хватит валять дурака. Рин улыбнулась ему солнечно, зажмурив глаза, и выключила музыку. Телефон остался брошенным на сочной траве. — Хибари, — осторожно позвала она, сжав пальцами юбку. Подниматься девушка явно не собиралась, — поехали домой. Нас же больше ничего здесь не держит? Улыбка из солнечной превратилась в неловкую, но очарование не потеряла. И такое чувство, будто за её словами скрывались совсем другие, которым суждено было остаться навсегда невысказанными. Он замолчал, но совсем не изображал задумчивость. — Не держит. Идём. Рин обрадовалась и приподнялась на локтях. Кёя уже развернулся к ней спиной, готовый сделать шаг к выходу из двора. — Постой, — её голос резко осмелел, и Кёя соизволил посмотреть на неё через плечо, слушая. — Я… хотела… знаешь… Отнеси меня до машины, пожалуйста. Ноги совсем не держат. Эгоистичная, отчаянная, глупая и неуместная просьба. Кёя усмехнулся. Но слова отказа не иначе как магией застряли на самых губах, потому что ещё не разу Хибари Кёя не передумывал в последнюю секунду, когда ответ был уже готовым, правильным и очевидным. Рин потупила взгляд и ждала твёрдого «нет», а вместо этого услышала шаги. Он наклонился к ней, обнял за плечи, подхватил под колени и поднялся. Холодные чужие руки тут же сжали в тисках мужские плечи, а её тёплый лоб прижался к горячей коже шеи; прерывистый вздох вырвался из её рта. Рин была тяжёлой, но это не помешало ему уверенно пойти к выходу. Напряжённое молчание было единственным, что они разделяли тогда вдвоём.

***

Когда от пустых родных стен дома отскочил грохот двери, стрелки часов показывали начало седьмого вечера. Телефон Хибари разрывался от звонков остальных Хранителей, но сам Хибари с чистой совестью выключил его, оставив в своей спальне и даже захлопнув её дверь. Рин обмолвилась парой фраз с Мукуро-чан и также забросила сотовый куда подальше, поставив на беззвучный режим. Разобраться со всем можно будет позже: сейчас чужая паника только сделает хуже. Хибари с Рин остались наедине друг с другом и ароматным горячим чаем в двух кружках. — На самом деле, Мукуро просто нужна была наша с тобой свадебная фотография. Хибари кинул в сторону Рин внимательный взгляд и прищурился. До этого момента они сидели в полной тишине, за маленьким столом кухни, одни в пустующем холодном доме, и её голос прозвучал слишком громко для того, чтобы его не услышать. — Тогда вся церемония в целом — это просто издевательство, да? — неожиданно спокойно спросил он, сделав глоток чая. Но серый взгляд всё равно потемнел. Девушка кивнула. Голова её была опущена вниз, а глаза постоянно смотрели на кисти девичьих рук. Она ни разу не взглянула на него за вечер. — Да. Мукуро это сделал, чтобы наверняка получить желаемое. Хранитель со стуком поставил чашку на стол. Рин вздрогнула, но поднять взгляд всё же не решилась, продолжив глядеть вниз. Он так и не смог понять её скованности. — Я забью его до смерти. — Я тебе помогу. И снова — тишина. Хибари допивал остывший чай, а Рин замолчала, тихо стуча ногтем по столу. Кажется, что сейчас, будто по сценарию, начнутся откровения, которые прервут напряжённое молчание между ними, и впервые их начала не она: — Почему ты сбежала? Неужели я тебе так не нравлюсь? Зелёные глаза, тоже словно по сценарию, быстро встретились с его собственными, и он мимолётно мазнул взглядом по её красным обветренным губам. Тень сомнения тут же отразилась на лице собеседницы. Кёя усмехнулся, поднеся к губам чашку. Ответ почему-то был очевидным. — Ты мне очень нравишься, Хибари, — Рин неловко, но искренне улыбнулась. Кёя в её словах не сомневался. — Просто… хоть я и изначально знала, что свадьба была ненастоящей, я… испугалась по-настоящему. Мне страшно, Хибари, потерять свою свободу в шестнадцать лет, обременив себя обязанностями жены. Пускай мозг прекрасно понимал, что никто меня замуж не отдаст, что всё это фикция, а сердце всё равно кричало в протесте. Вот я и убежала, — она пожала плечами. — Глупое травоядное. Девушка хмыкнула. — Да. — Я бы не согласился на свадьбу, если бы меня не уговорил Савада и если бы я не знал, что она фиктивная. Дураком я, знаешь, не был никогда. — Извини, — она прикрыла глаза, но потом тут же распахнула их снова. — А как тебя уговорил Тсуна? — Лишил Рокудо Мукуро премии, отдав её мне. И сказал, что будет отдавать всю его последующий зарплату мне ровно три месяца, как и его миссии. Рин засмеялась мягким смехом искренне, от всей души. Хибари от этого звука расслабился. — А ты хитрый, хоть и выглядишь не таким, — со смешком сказала она, наконец подняв взгляд на собеседника. А потом они снова замолчали. — О, — внезапно подала голос Рин. — Я сейчас. Она вскочила со своего места и быстрым шагом поднялась по лестнице. Потом, хлопнув дважды дверью на верхнем этаже, спустилась обратно с телефоном в руках. Рин решительно села не напротив, а рядом с Хибари, проигнорировав его нахмурившиеся в недовольстве брови. — Давай хоть фотографию покажу. Мукуро-чан успела каким-то чудом сфотографировать её на фотоаппарате нашего фотографа. Не знаю, зачем она это сделала и как, но… — Показывай уже, — нетерпеливо прервал её Кёя. Обречённый вздох над ухом он также проигнорировал. — Окей, — кивнула Рин и разблокировала телефон. Фотография правда вышла потрясающий. Тусклый серый свет из окон идеально падал на их лица, и тёмное освещение создавало противоречиво грустную, но правильную атмосферу, потому что в их свадьбе счастью совсем не место. Они стояли почти впритык друг к другу, мягко прислонившись лбами и прикрыв глаза. Пальцы левой руки Хибари были еле заметны на середине спины Рин, а её правая ладонь скромно сжимала прикрытое пиджаком его плечо. Их руки были согнуты в локтях, переплетённые крепко пальцы смотрели точно в объектив, находясь на уровне животов. Нежное спокойствие на лицах жениха и невесты было поистине очаровывающим. — Здорово, — коротко и безэмоционально высказался Кёя, когда разглядел фото настолько детально, насколько мог. Рин и не ждала, что он будет восторженно лепетать чушь про то, как это восхитительно красиво. То, что он сказал простое «здорово», уже значит феноменальный успех фотографа, который их снимал: похвалы Хибари Кёи заслуживают только избранные среди избранных. — Оно такое классное, но если Мукуро пришлёт нам его распечатанное в конвертике или, не дай Бог, пришлёт целый плакат, то я сожгу всё это не раздумывая. Хибари молча поддержал её в этом. Потом Рин ещё говорила про то, что хочет снова поехать в центр Палермо и поесть вкусных пирожных в какой-то кондитерской, что хочет сходить с Мукуро-чан в кино, что хочет как-то заснуть посреди урока истории, потому что все одноклассники беззастенчиво сопят, а ей воспитание не позволяет нагло прикрыть глаза и провалиться в дрёму. Хибари молчал и стойко слушал всю чушь, льющуюся из её рта, потому что помнил последние три невесёлых вечера: Рин перенервничала из-за свадьбы, контрольной по математике и Алауди, который пропал как-то на добрые два часа, поэтому вела себя непривычно молчаливо, скованно. Честно, видеть вместо яркой улыбки наполненные слезами глаза было тяжело; Хибари помнил, как часть её переживаний передалась ему воздушно-капельным путём одним тихим вечером, и чувствовать эту болезненную тяжесть в груди действительно трудно, потому он благодушно дал возможность выговориться. Но Хибари заткнул её, когда уже перестал вникать в смысл чужих слов. Так они разошлись по комнатам, скомкано пожелав друг другу спокойной ночи.

***

Сон отказывался ударять в голову даже тогда, когда пробила полночь. Рин сидела за компьютером весь оставшийся вечер, после того, как они с Хибари разошлись по своим комнатам, нашла самые эмоционально тяжёлые песни в своём плей-листе, надела наушники и без остановки слушала, слушала, слушала. От этого болели уши, немного гудела голова, но тяжёлые цепи, сковавшие грудную клетку, были ощутимее всей остальной боли. Свадьба давно позади. Душащее место у алтаря-эшафота превратится в одну из множества картин воспоминаний. Свадебное платье будет выброшено завтрашним утром и тоже потонет в прошлом, потеряв мягкий яркий цвет во въедливых чернилах времени. Весь ужас должен был исчезнуть вместе с ними. Он, собственно, и исчез. Но взамен появились стальные кандалы вокруг сердца и лёгких, не дающие полноценно вдохнуть, хотя совсем недавно этого не позволял сделать тугой корсет платья. Рин думала, что лучше бы потеряла сознание ещё тогда, когда упала без сил на траву, утомлённая побегом с церемонии. Осколки разбитой в первые дни мечты насчёт взаимности окончательно превратились в пепел, и её это, вроде как, должно радовать. Рин радовалась, но убиваться хотелось не меньше, потому что пепел-то никуда не исчез. Сидит на дне сердца и травит изнутри, посылает яд по венам к органам и каждой клеточке организма. Кто же знал, что подростковая влюблённость настолько тяжела в симптомах. Рин не знала, что ей делать. «Перегорит, уйдёт, испариться, умрёт, покинет… Пожалуйста, только перестань меня убивать или убей меня быстрее. Я больше не могу». Резко сбросив наушники на стол, Рин спешно поднялась со стула. Она на секунду опёрлась рукой о стол, сделала короткий цикл дыхания и вышла из комнаты — проветриться. Воздух в коридоре был холодный-холодный, проникающий будто прямо под тёплую кожу, поэтому Рин поёжилась зябко и скользнула в ванную как можно быстрее, щёлкнув замком двери. Сполоснув в воде потные ладони, она подняла взгляд вверх и встретилась с усталым, измученным отражением в зеркале. Глядеть на синяки под глазами и красные воспалённые сосуды на белке глаз дольше минуты не хотелось вовсе. В коридоре хлопнула дверь. Послышались шаги. Рин раздражённо выдохнула сквозь зубы: только встретиться с Хибари сейчас не хватало. Снаружи вкрадчивый приглушённый голос тут же сказал: — Ты почему не спишь, травоядное? Хорошо, что он не видел, как Рин закатила глаза. — Не спиться, — громко отозвалась она. — Тебе нужно в ванную? И открыла дверь, не дожидаясь ответа. Пронзительный взгляд осмотрел сразу с порога чересчур строго. Рин опустила голову вниз, не найдя в себе лишних сил вытерпеть прямой контакт. Дверь ванной захлопнул Хибари, грубо дёрнув перед этим девушку на себя, и сделал шаг назад, скрещивая руки на груди. Он разозлился на пустом месте, и Рин была настолько морально вымотана, что хотела его ударить от скопившейся внутри злости. Ей уже осточертело нервничать. — Что случилось? Я устал смотреть на твоё печальное лицо. Рин обиженно отвернулась: его прямолинейность всегда злила и обижала, потому что сбежать от Кёи в такие моменты практически невозможно. Она прижалась спиной к стене, страдальчески нахмурила брови, совсем без наигранности, и тихо шепнула себе под нос: — Влюблённость. Посмотреть на Хибари теперь казалось задачей совсем непосильной. Но зато его слова звучали в ушах теперь намного отчётливее: — Думаешь, я не заметил, что ты влюблена в меня? Глупое травоядное, — раздражённо заговорил он и цокнул языком. Рин совсем не удивлена, что он обо всём догадался, потому что скрывать свои чувства, когда живёте в одном доме и видите эмоции друг друга каждый день как на ладони, невозможно. — У тебя в глазах почти неоновым горит каждый раз «люблю», когда ты смотришь на меня. Думаешь, я не слышал всех твоих вздохов и длинных речей на русском про то, как ты меня любишь? Рин раздражённо сжала кулаки и продолжала молча слушать. Если бы не её от природы стеснительный характер, который не позволит вымолвить хоть одно слово без жутких сомнений, то она давно бы уже высказала Хибари всё, что накипело. А накипело за полгода действительно многое: обида, злость, разочарование, слепая влюблённость, невыплаканные глупые слёзы, глупое счастье и желание уехать наконец-то нахрен отсюда, потому что (нет сил сдерживаться) заебал весь этот цирк. — Пожалуйста, хватит, — чуть повысила она голос, не выдержав напряжения и дальше. Кёя замолчал и хмуро уставился на её сведённые к переносице брови, на её искривлённые от злости обветренные губы. — Думаешь, я хотела в тебя влюбляться? — зелёные глаза, которые посмотрели на него с — не может быть — ненавистью, быстро наполнялись солёной блестящей влагой. Девичий голос задрожал. — Я же знаю, что тебе плевать, но вырвать сердце со всеми чувствами, прости, не могу. Приходится терпеть и мучиться, копить все обиды в себе, удерживать себя от суицидальных мыслей, от заманчивой перспективы драматично умереть под колёсами ламборджини, лишь бы выбить из сердца такую тяжёлую влюблённость. Подростки такие дураки, такие грёбаные долбаёбы, готовые убить из-за несчастной любви! Я ненавижу это в себе, ненавижу эти беспричинные страдания! Она резко закрыла свой рот рукой. Тишину коридора заполнило прерывистое громкое дыхание. Хибари стоял напротив Рин с удивлённо распахнутыми глазами и совсем не знал, что делать с её истерикой. Но за него снова всё сделала Рин: — Прости. Не хочу ссориться с тобой, поэтому давай просто разойдёмся, — невнятно пробормотала она, отвернувшись. — Я устала и хочу спать. Рин спешно оторвалась от стены, наспех провела ладонью по глазам и прикрыла лицо прядками волос. Горькие слёзы, копившиеся в слёзных железах всю последнюю неделю, катились по щекам и обжигали холодную кожу; глаза болели, их жгло солёной водой, а нос неприятно заложило. Рин хотела разрыдаться в гордом одиночестве, но получилось как всегда не так — получилось сделать это ужасно позорно перед Хибари. Девушка побежала к двери на слабеющих ногах и вцепилась в неё, судорожно дёрнув на себя. Лишь бы побыстрее убежать отсюда, закрыться от всех дурацких проблем, которые и калечат жизнь сильнее всего. На пороге комнаты до слуха дошло тихое: — Ты ещё ребёнок, Рин. Рин не обернулась назад. — Я знаю, — в нос ответила она, шумно шмыгнув. — Не хорони своё детство раньше положенного. Они не видели лиц друг друга, и это было прекрасно. Рин сжала пальцами дверную ручку до белых костяшек. — Моё детство закончилось, когда я, наверное, перестала радоваться Новому году, лету и немного своему дню рождения. Мафией и любовью хоронят уже молодость, мой друг, — прошептала она и забежала внутрь, хлопнув дверью. Ноги согласились сделать три шага в сторону кровати, а потом подкосились, упав больно на колени. Рин облокотилась боком на кровать, прикрыла горящие веки. Горько-солёная влага до сих пор стекала из глаз. Тело мелко дрожало, грудь разрывалась изнутри от ноющей боли, а в душе почему-то засела странно спасительная опустошённость. Слёзы прямо сейчас вымывают пепел из сердца. На секунду кажется, что всё наладится.

***

А завтра её губы снова станут привычно розоватого оттенка, мягкими, нежными, без единой ранки, и во взгляде снова будут плясать искорки искреннего веселья. Никаких эмоций её солнечная улыбка и ровные красивые зубы также не будут вызывать. Потому что Хибари Кёя не умеет любить. И Рин знает это слишком хорошо, чтобы говорить безрассудно-честные слова о любви. Но потом, через неделю, всё меняет спокойная, обдуманная фраза из её уст: — Знаешь, я решила покончить со всем этим. Я уезжаю домой. Навсегда. Хибари молчит и понимает: чувства вспыхнуть ни с того ни с сего не могут. Зато могут безвозвратно исчезнуть, когда фитиль свечки в чужом сердце догорает.