Прогестерон

      В дверь настойчиво позвонили. От неожиданности Йоаким Броден едва не свалился с дивана. Сонно поморгав, будто стряхивая с себя остатки крепкого сна, он сфокусировал взгляд на невысоком письменном столике, заваленном коробками из-под пиццы и сока. У противоположной стены негромко работал телевизор, настойчиво предлагая купить шведу новую отбеливающую зубную пасту. Вопрос о том, что вчера было, отпал сам собой: был выходной, была жрачка и какое-то телешоу, во время которого музыкант и отрубился. Звонок продолжал надрываться. Йоаким вздохнул и, всё ещё неистово зевая, поплелся открывать дверь.       «Кого там принесло в такую рань…» – больше с досадой, чем со злостью размышлял он.       – Ханнес? Ты чего в такую рань? Репетиции нет, концерта – тоже…       Не ответив, худощавый барабанщик хмуро посмотрел на лидера группы и коротко бросил:       – Я пройду?       Впрочем, разрешение ему, похоже, не требовалось: не дождавшись ответа, он уверенно прошел в квартиру. Пожав плечами, Йоаким закрыл за ним дверь. Любого другого, рискнувшего заявиться к нему в такой час, он, вероятнее всего, выпроводил бы пинками, но с Ханнесом они были в прекрасных отношениях, часто шутили чуть поодаль от остальной компании музыкантов и нередко делились друг с другом своими проблемами. Барабанщик чисто по-человечески ему нравился, и некоторые поклонники даже подшучивали на тему их ориентации.       Сегодня, однако, Ван Дал был каким-то хмурым и растерянным. Броден проследовал в гостиную, где Ханнес уже расположился на незаправленном диване, усевшись задницей на его любимый клетчатый плед и внимательно буравя взглядом пустую коробку из-под сока. Выглядел барабанщик неважно: вокруг глаз залегли широкие тёмные круги, светлые, не слишком чистые волосы собраны в небрежный пучок, из которого то там, то сям торчали вздыбленные пряди, взгляд потухший и усталый.       – Ты пришел ко мне в такую рань, чтобы поглазеть на пустую коробку? – Йоаким оперся на дверной косяк и сложил руки на груди. Деликатный вокалист почти сразу заметил состояние приятеля, но решил не спрашивать его об этом в лоб, а сперва узнать, зачем он явился. Судя по всему, дело было важное и срочное, ведь до этого момента Ван Дал никогда не являлся к любящему поспать начальнику так рано, да еще и без предупреждения.       – Нет, я пришел поговорить, – ответил барабанщик, не отрываясь от изучения коробки. – И спросить совета…       – Так, – сосредоточился Броден. – Что-то случилось?       – Случилось, – тяжело вздохнул Ханнес и поставил коробку на стол. – Сейчас расскажу, что случилось…

***

      Солнце ярко осветило спальню, пробиваясь сквозь щель между полупрозрачными занавесками. По-осеннему холодные, но яркие его лучи пробежали по лицу Ханнеса, и он открыл глаза. Спать в своей теплой и мягкой постели было куда более приятно, чем скрючившись в кресле очередного самолёта или в номерах второсортных гостиниц, которые порой были лишены самых элементарных удобств.       Первый день после изнуряющего тура по Америке он обещал самому себе провести в постели, покидая ее лишь для исполнения физиологических потребностей. Однако, когда барабанщик повернулся туда, где обычно спала его возлюбленная, с целью нежно обнять ее и поваляться еще немного вдвоем, он с удивлением обнаружил, что вторая половина кровати пуста и аккуратно заправлена. Значит, деятельная Флор уже встала. А ведь накануне вечером они вместе планировали этот небольшой постельный уикенд.       Ханнесу ничего не оставалось, кроме как подняться с кровати, да и спать, несмотря на довольно ранний час, больше не хотелось. Дома он предпочитал спать с Флор, в те редкие минуты, когда батарейки в ее организме наконец садились, и неугомонная вокалистка, пребывающая на шестом месяце беременности, наконец укладывалась в постель. Без нее здесь было уже не так тепло, и сон никак не хотел возвращаться обратно.       Выйдя из спальни, он услышал звук работающего в гостиной телевизора, женские вопли и зловещую музыку. На экране маньяк, вооружившись бензопилой, с каменным выражением лица медленно ступал за удирающей от него в воплях ужаса девушкой. Флор сидела на диване, спиной к барабанщику, и с нескрываемым интересом следила за происходящим. Когда жертва, не выдержав погони, запнулась о собственные ноги и растянулась на ровном месте, вокалистка звонко расхохоталась. Ханнес и сам не раз задумывался о нелепости подобного режиссерского хода, поэтому не слишком удивился ее реакции на происходящее. Но все же отметил про себя, что это не самый лучший выбор кинокартины для беременной женщины.       – Доброе утро! – она наконец заметила его.       – Доброе, – барабанщик подошел и чмокнул ее в макушку. – Ты бы не смотрела такое, хотя бы сейчас… – он указал взглядом на экран, где от еще недавно трепыхающейся и кричащей девушки остались только покореженные части тела, булькающие в собственной крови.       Ван Дала невольно передернуло от подобной картины. Флор же лишь весело улыбнулась.       – Да брось! Неужели ты думаешь, что меня пугают бутафорские кишки в кетчупе? – насмешливо сказала она. – На съемках для своего последнего альбома я держала в руках довольно реалистичное человеческое сердце, и было вовсе не страшно.       Тяжко вздохнув, Ханнес в очередной раз подумал, что все-таки выбрал себе совершенно сумасшедшую женщину. Но делать было нечего, и, оставив ее досматривать фильм, он поплелся в ванную комнату.       Через двадцать минут, выключив воду, он снова услышал странные звуки, доносящиеся из гостиной. Сперва ему показалось, что это маньяк из триллера издевается над очередным неудачником, но вскоре он понял, что телевизор монотонным голосом что-то вещает одновременно с этими подозрительными звуками. Ханнес вышел из ванной и прислушался. В ту же секунду раздался громкий плач, эхом отозвавшийся в каждом уголке их просторной гостиной. Сомнений не было – плакала Флор, и, судя по звукам, дело было серьезное.       Забежав в комнату, Ван Дал обеспокоенно бросился к ней.       – Флор, дорогая, что случилось? – он упал на колени и взял ее за руку.       Плач затих, перемежаясь теперь лишь отдельными горькими всхлипами.       – Ханнес… – заикаясь, тихо проговорила она. – Посмотри туда…       Барабанщик в недоумении уставился туда, куда взглядом указала вокалистка, а именно – в экран телевизора. На канале шла реклама детского питания: молодая женщина с радостной улыбкой толкала ложку в рот упитанному розовощекому карапузу. Карапуз с аппетитом уплетал малоприятную субстанцию рыжевато-коричневого цвета и махал ручонками в ожидании добавки. Голос за кадром авторитетно заявлял о том, что без этой субстанции невозможно обойтись ни одной уважающей себя молодой матери, что, съев всего лишь одну баночку этого волшебного фруктового пюре, ваш ребенок получит все необходимые витамины и минералы на всю оставшуюся жизнь и непременно станет вундеркиндом.       – Это так мило… – пролепетала Янсен и шумно высморкалась в платок.       – Что? – в еще большем недоумении Ван Дал глядел то на радостно улыбающегося младенца на экране, то на вздыхающую Флор, в глазах которой снова блеснули слезинки.       – Это так мило, – повторила она и внезапно расплылась в улыбке. – У него такие толстенькие щечки…       Ханнес понял, что он явно чего-то не понимает в этой жизни. Но чего именно он не понимает, он еще не понял. Конечно, он не раз слышал от старших товарищей про заскоки беременных женщин, но сталкиваться с ними вот так, лицом к лицу, ему еще не приходилось.       – Давай купим нашему малышу это пюре? – Флор повернулась к шведу заплаканными глазами и с такой надеждой посмотрела на него, будто от покупки этого пюре зависела вся ее жизнь на ближайшие двадцать лет.       Он прижал ее к себе и поцеловал в макушку. Спорить с ней было опасно, да и бесполезно: наверняка через год, когда им действительно понадобится это питание, Флор уже забудет о том, что вытворяла сегодня.       – Хорошо, любимая, – шепнул он ей на ушко. – Только давай обойдёмся без слез?       – Я каждый раз плачу, когда вижу эту рекламу… – пожаловалась Янсен и в очередной раз всхлипнула. – Сама не знаю, почему. Постоянно обещаю себе не плакать, но никак не получается…       – Ты уже, наверное, литр из себя выплакала. Когда родишь, тебе самой станет стыдно за такое поведение.       Янсен с улыбкой подняла глаза на жениха и громко чихнула.

***

      Барабанщик закончил свой рассказ и хмуро уставился на друга, как бы ожидая от него поддержки. Йоаким, однако, нести приятелю теплый плед и чай с печеньками не торопился.       – Ханнес, – деликатно начал он, – но она ведь в положении. Вполне ожидаемо, что это состояние влияет на ее восприятие, и многие вещи сейчас ей кажутся не такими, как раньше. Единичные случаи неадекватной реакции в этот период вполне нормальны!       – Если бы единичные… – горько усмехнулся Ван Дал. – Если бы это был единственный подобный случай, я бы даже ухом не повел! Но позже, в тот же вечер…

***

      – Спокойной ночи, любимая, – прошептал Ханнес, прижимая ее к себе и удобно укладывая руку на ее округлом животике.       Весь предыдущий день, как и запланировали, они провели вместе. После завтрака Ван Дал предложил возлюбленной вдвоем сходить в парк. На прогулке Флор получила огромную порцию сладкой ваты, заметно повеселела и, кажется, и думать забыла о том, что вытворяла утром. Вернувшись домой и сытно поужинав, уставшая, но счастливая она уснула, едва ее голова коснулась подушки. Закончив все свои дела поздно вечером, Ханнес нашел ее уже спящей. Лишь только он лег рядом и нежно обнял любимую, как почувствовал, что во сне она инстинктивно прижалась к нему и, кажется, даже улыбнулась. Все тревожные события этого долгого дня разом отступили, и он, погладив ее по голове, закрыл глаза, чувствуя себя абсолютно счастливым.       Проснулся он будто от внезапного толчка в бок. Решив, что это Флор, неловко повернулась и нечаянно толкнула его животом, он обернулся на вторую половину кровати. Рядом снова, как и накануне, никого не оказалось. Однако на этот раз постель не была аккуратно застелена – скомканная половина одеяла валялась у него в ногах. Настенные часы показывали начало пятого утра. Не то чтобы исчезновение Флор посреди ночи было чем-то из ряда вон выходящим – музыкант понимал, что она могла встать, чтобы попить или же наоборот, избавиться от всего ненужного в организме – но в этот раз его вдруг охватило какое-то тревожное чувство.       Поднявшись, он на ходу нацепил домашние тапочки и на цыпочках вышел в гостиную. Флор обнаружилась сразу же: она как ни в чем не бывало сидела на диване в кромешной темноте и обеими руками обнимала нечто квадратное и довольно объемное, стоящее на журнальном столике перед ней. На появление жениха она не обратила ровно никакого внимания, продолжая молча обнимать странный предмет и что-то проделывать с ним.       Ван Дал дотянулся до выключателя, и через секунду вспыхнул яркий свет. Янсен вздрогнула, поежилась и выпрямилась на диване, моргая с непривычки. Приглядевшись, барабанщик узнал в странном предмете, стоящем на столе, обыкновенную канистру с бензином, кои в достаточном количестве водились в их гараже. Эта, судя по линии жидкости, виднеющейся сбоку, была более чем наполовину пуста, и зачем она понадобилась Флор в четыре утра – оставалось для него тайной, покрытой мраком.       – Ну, и как это понимать? – он приподнял брови, встав в дверном проеме и уперев руки в боки.       – Ханнес, – радостно улыбнулась Янсен, заметив возлюбленного. – Иди сюда!       Барабанщик заинтересованно подошел и сел рядом с ней.       – Понюхай, – она придвинула открытую канистру к нему. – Она так вкусно пахнет!       – Что?! – опешил музыкант.       Флор скривила симпатичное личико, будто говоря про себя: «Плебей! Ничего ты не понимаешь в истинном наслаждении!», и, снова наклонив носик к дырочке, с удовольствием затянулась.       – Ты с ума сошла?! – заорал Ван Дал, отбирая у нее канистру. – Отравиться решила?       Янсен непонимающе уставилась на него. Кажется, она не восприняла всерьез слова жениха.       – Что ты вообще делаешь здесь посреди ночи?! – продолжал бушевать барабанщик.       – Я… – пролепетала Флор. – Я проснулась и почувствовала себя очень одинокой… Повернулась к тебе – ты спишь. Я не стала тебе мешать и пришла сюда. Открыла окно, стояла, нюхала уличный воздух… И вдруг по дороге проехала машина, и от нее так вкусно запахло! – в ее глазах полыхнули искорки.       – Это прекрасно, дорогая, что ты решила не будить меня среди ночи, – саркастично отозвался Ван Дал. – Но ты мне лучше скажи, где ты канистру взяла?       – Да у нас и взяла, – пожала плечами Янсен. – В гараже таких три штуки: две новые и одна – открытая. Ее я и взяла.       – То есть, ты, – медленно, растягивая слова, начал Ван Дал, – будучи глубоко беременной, уважаемой во всем мире женщиной, в четыре утра вышла на улицу в чем мать родила, залезла в гараж, сперла оттуда канистру с легковоспламеняющейся жидкостью, притащила ее в дом, поставила на столик, на котором полно журналов, газет и прочей бумаги и принялась с удовольствием ее нюхать?!       В глазах Флор блеснули слезы. Подбородок задрожал, кончик носа покраснел, а веснушки стали ярко-коричневыми, как было всегда, когда она сильно переживала. Проделывая все вышеперечисленное, она не задумывалась о каждом из этих поступков по отдельности, но в устах Ханнеса все ее ночные приключения выглядели самым наиглупейшим и наиопаснейшим мероприятием на свете, а она сама – безмозглой легкомысленной курицей.       – Моя будущая жена – токсикоманка! – тем временем восклицал швед, не глядя на вокалистку. – Отлично! Просто замечательно!       По щекам Флор уже вовсю катились слезы, но она все еще сдерживала себя.       – Спать пошли, полтергейст в юбке? – Ван Дал наконец успокоился и, радуясь тому, что она нашлась, живая и невредимая, приобнял ее за спину.       Реакция Флор, однако, пошла в разрез с его ожиданиями: выпрямившись по струнке, она резко вырвалась из его объятий, схватила со стола злосчастную канистру, обняла ее, как любимое дитя, и поплелась к выходу.       – Ты куда это?!       – Спать! В гараж! – с вызовом заявила она и продолжила бормотать себе под нос: – Ты никогда меня не понимал… Тебе всегда было плевать на мои желания… Ты всегда считал меня глупой курицей…       Входная дверь громко хлопнула, и с крыльца послышался сдавленный, но довольно явственный всхлип. Флор наконец решила дать волю слезам.       – О, человечество! – воздел руки к потолку швед и понесся за ней.

***

      – Я всю ночь бегал за ней, уговаривая вернуть канистру в гараж и пойти наконец в спальню! – воскликнул Ван Дал. Сейчас он выглядел куда более взвинченным и раздосадованным, чем полчаса назад.       – И чем дело кончилось? – улыбнулся Броден. Его, напротив, ситуация, приключившаяся с приятелем и его своенравной невестой, казалось, забавляла. Барабанщик уставился в не слишком чистый пол и недовольно буркнул:       – Да ничем. Согласилась вернуться в спальню, потому что в гараже слишком холодно, но канистру мне отдать не пожелала. Поставила ее на тумбу возле кровати и теперь ревностно следит, чтобы я ее не утащил. Думаю, она и сейчас, пока мы тут с тобой разговариваем, с ней обнимается и обнюхивает. Боюсь, как бы из-за ее выходок наш дом не взлетел на воздух…       Йоаким снова принялся ухахатываться, хлопая себя по коленям.       – И что ты ржешь? – с обидой в голосе посмотрел на него Ханнес. – Я тебе, можно сказать, душу изливаю, о самом сокровенном рассказываю – а тебе все хаханьки!       – Извини, просто ты таким тоном это рассказал…       – Отлично. Раз тебе так понравилось, попрошу Флор заночевать у тебя. С канистрой.       – Это уже лишнее, – Йоаким примирительно поднял руки. – Ладно, успокойся и не нервничай. Заварить тебе ромашкового чаю?       – Да пошел ты! Издевается еще…       Однако вид ржущего начальника чуть поднял Ханнесу настроение и заставил его улыбнуться. Все-таки ситуация, если проанализировать, и впрямь выглядела забавной. Если бы не этот чертов бензин! Барабанщик невесело усмехнулся и махнул рукой. Броден расценил это как согласие и утопал на кухню.       – Извини, ничего крепче чая пока предложить не могу, – крикнул он, набирая воду в электрочайник.       – А ничего крепче мне и не надо, – ответил Ван Дал. – Если Флор учует запах алкоголя, я не знаю, что тогда со мной будет… Она либо меня прибьет, либо занюхает.       – Вот и проверишь! – снова засмеялся Йоаким.       – Нет уж, я не готов к таким экспериментам.       Вокалист вышел с кухни.       – Ждем, пока закипит, – доложил он, уже сменив свой настрой на более серьезный. – Ханнес, я понимаю, что тебя беспокоит изменившееся поведение Флор, но повторяю – это нормально для нее. Медики говорят, что женщины становятся эмоциональнее и у них меняется восприятие вкуса и запаха. Поэтому некоторые из них начинают просить что-то в духе соленой дыни.       – Вот, кстати, о еде, – щелкнул пальцами Ханнес. – Ты же знаешь, что она у нас вегетарианка?       – Ну.       – Так вот, теперь она уже не совсем вегетарианка.       – Это как? – опешил Броден, глупо уставившись на друга.       – А вот так, – сердито ответил барабанщик и сложил руки на подбородке. – То, что я тебе сейчас рассказал, еще дня три назад было. А вчера вечером…

***

      – Тебе хорошо? – спросил Ханнес, когда они с Флор удобно устроились на диване и включили себе старый мультфильм. Злополучная канистра с бензином стояла здесь же, на полу, у дивана, но сейчас Янсен, казалось, совсем ею не интересовалась, увлеченно следя за наркоманским сюжетом с поющими птицами и лесными животными.       – Да, – коротко ответила она, плотнее укутываясь в теплое одеяло.       Ван Дал прижал ее покрепче и уставился в экран. К поющим зверям тем временем присоединилась главная героиня; картинка сменяла картинку, и швед уже не мог бы сказать точно, сколько времени прошло за просмотром. В какой-то момент его начало клонить в сон, как вдруг…       – Ханнес, я хочу есть, – пискнули у него под мышкой.       Флор лежала на его груди и робко смотрела на него снизу вверх. Барабанщик взглянул на часы: время обеда давно прошло, а для ужина было еще рановато.       – Хочешь апельсин? – предложил он.       Флор опустила голову, будто прислушиваясь к ощущениям внутри своего организма.       – Нет. Я хочу… мяса, – выпалила она и снова подняла на него широко распахнутые глаза.       – Но… Ты же отказалась от мяса? – музыкант порядком опешил от подобного заявления, вспомнив, как она сама несколько лет кряду мягко, но настойчиво переводила его на растительную пищу.       – Я знаю, – Янсен опустила глаза, словно борясь с внутренними демонами. Наконец, видимо, одна из сторон внутри нее победила, и она тихо, но твердо повторила: – Но сейчас я хочу мяса. Жирненького жареного кролика под острым соусом! Или вот… куриные крылышки с горчицей!       От перечисления своих гастрономических желаний она даже привстала с его груди, сбросив с себя одеяло. В глазах у нее полыхали огоньки, а щеки раскраснелись. Наконец, заметив ошалелый взгляд, которым одарил ее Ван Дал, она извиняющимся тоном сказала:       – Купи мне мяса? Совсем чуть-чуть… Один раз.       – Хозяин – барин, – пожал плечами Ван Дал. Сам он был не столь убежденным вегетарианцем, как Флор, и порой втайне от нее приговаривал одно-два мясных блюда в месяц, а в мировых турне – и того больше.       Поднявшись, он укрыл вокалистку одеялом, поцеловал в лоб и попросил немного подождать его. Через полчаса он вернулся из ближайшей забегаловки, предлагавшей купить еду с собой, с двумя порциями куриных ножек в медово-горчичном соусе. Почуяв приятный аромат жареного мяса, Янсен тут же запустила свой любопытный нос в принесенные бумажные пакеты.       – Себе я тоже взял, – объяснил Ван Дал.       Флор не выказала никакого недовольства по этому поводу, продолжая копошиться в одном из пакетов и вытаскивая его содержимое на многострадальный журнальный столик. Не дождавшись, пока Ханнес принесет посуду, она жадно вгрызлась зубами в один особо аппетитный окорочок, стремительно обглодав его до косточки. За первым последовал второй, также съеденный ею в мгновение ока. Лишь взяв в руки третью куриную ножку, Флор обнаружила, что к блюду прилагается соус, и теперь вокалистка с наслаждением жевала мясо, периодически макая его в соусницу и отмечая про себя, что так оно действительно выглядит намного вкуснее.       – Вот это аппетит! – округлил глаза Ханнес, возвращаясь с кухни с вилками и тарелками. – Ты же вроде неплохо пообедала?       – Извини, – с полным ртом проговорила Янсен, пытаясь запихнуть недоеденную пятую ножку обратно в пакет. – Я просто что-то как-то…       Она смущенно отвела глаза, вмиг почувствовав себя ужасной обжорой.       – Да ты ешь, я же совсем не против, – улыбнулся Ван Дал и передал ей чистую тарелку. Неуверенно Флор вытащила последнюю ножку обратно и с удовольствием ее прикончила.       – Я пойду, посплю немного, – заявила она после трапезы и сладко зевнула. – К ужину не жди – я, кажется, объелась.       – Хорошо, – кивнул Ван Дал, не спеша догрызая первый окорочок и досматривая мультфильм. Главная героиня как раз в одиночку победила всех злодеев и теперь мчала в закат со своим прекрасным принцем, впервые появившимся на предпоследней минуте сюжета.       «Весьма современная сказка», – хмыкнул швед и переключился на спортивный канал.       На некоторое время в доме воцарилась тишина, прерываемая лишь воплями хоккейных болельщиков и торопливой речью комментатора. Ханнес лениво следил за потасовкой финнов и канадцев на льду, периодически запуская руку в бумажный пакет в поисках очередной порции еды. Как вдруг…       – Ханнес! – раздался встревоженный голос Флор, и через пару секунд сама вокалистка вихрем влетела в гостиную. Выпученные от ужаса глаза трагично взирали на барабанщика, встрепанные волосы на макушке стояли дыбом, тапочка на правой ноге не хватало. Женщину била нервная дрожь. Не на шутку перепугавшись, Ван Дал отложил последний окорочок и бросился к ней.       – Что случилось, родная?!       – Я… – пролепетала она. – Мы… мы что, ели мясо?!       Впрочем, ответ ей не понадобился: бросив беглый взгляд на столик за спиной жениха, она увидела на нем следы их недавнего пиршества. От барабанщика совершенно отчетливо несло жареным мясом.       – Мы… Нет, этого не может быть… – шептала она себе под нос, меряя комнату шагами. – Как ты мог это допустить?!       – Я?! – вытаращился на нее швед. – Ты же сама попросила купить тебе мясо! Я ведь спрашивал, не повредит ли это твоим убеждениям, но ты плевать хотела на все мои доводы, требуя принести тебе жареного кролика или курицу!       Флор, не веря своим ушам, смотрела на него, будто он сейчас рассказывал ей какую-то жуткую историю, случившуюся вовсе не с ней.       – Как ты мог меня послушаться?! – в отчаянии прокричала она. – Ты же знаешь, что сейчас мое состояние нестабильно, и мне может захотеться чего угодно! А если бы я захотела прыгнуть с балкона?!       Она упорно не хотела признаваться самой себе в том, что сама нарушила данный себе запрет, да еще и склонила к этому Ван Дала.       – Я бы не позволил тебе сделать ничего опасного для жизни, – спокойно ответил тот. – Но если твой организм требовал мяса, то почему было не дать тебе то, что он просит? В конце концов, желания не возникают из ниоткуда – они вызваны объективными причинами.       Флор, казалось, его не слушала. В прострации, она ходила из угла в угол, придерживая живот и что-то бормоча себе под нос.       «Что я наделала? Поддалась минутной слабости и съела столько живых существ ради собственной прихоти… Что будет, если узнает Алисса? А клуб вегетарианцев Европы?! Меня же исключат, и правы будут!»       Наконец она повернулась к барабанщику и с трагическим видом прошептала:       – Сколько их там было?       – Пять у тебя и столько же – у меня.       – Десять ножек… – с горечью пробормотала она. – Это минимум пять невинно убитых кур. Все ради меня и моего алчного аппетита…       – Ханнес, – она бросилась к шведу и горячо зашептала ему в лицо, – мы должны похоронить останки этих несчастных животных…

***

      – А теперь угадай, чем мы занимались всю сегодняшнюю ночь вместо того, чтобы спать? – с надрывом произнес барабанщик. – И угадай, почему я пришел к тебе такой взмыленный, будто месяц вкалывал, как негр на плантациях?       Йоаким честно держался до последнего, но последняя фраза окончательно пробила его на смех. Он заржал в голос, медленно сползая с дивана.       – Да ты теперь гробовщик, приятель! – простонал начальник, утирая выступившие слезы. – Где хотя бы закопали?       – На заднем дворе, где же еще… Я копал, а Флор со скорбным видом стояла рядом. А потом она устроила настоящую церемонию, – проворчал Ханнес. – Да хватит ржать уже! Чайник, вон, уже звякнул!       Йоаким отмахнулся, продолжая хохотать. Ван Дал тяжело вздохнул и пошел наливать себе чай.       – Что, настоящую церемонию похорон куриных ножек? – не поверил Броден.       – Ну да… Флор готовилась целый час: нацепила на себя шикарное черное платье, заставила меня переодеться в мой лучший официальный костюм… – на музыканта было больно смотреть. – Я целый час простоял на ноябрьском ночном холоде со скорбным выражением лица, которое все время было недостаточно скорбным, из-за чего она каждый раз одергивала меня. Я собрал кости в самую красивую герметичную коробочку, которую нашел в доме, и слушал торжественную речь Флор около получаса.       – А еще полчаса?       – Вторые полчаса я слушал реквием на флейте в исполнении все той же Флор. А всю оставшуюся ночь я вытирал с ее глаз реки слез по «невинно убитым птицам». В конце концов, под утро она уснула на диване в гостиной, а я отправился к тебе…       Ханнес вернулся в комнату с чаем и стал терпеливо ждать, пока Йоаким успокоится.       – Дела-а… – протянул тот, принимая от друга чашку горячего ароматного напитка. Первоначальный приступ гомерического хохота уже прошел, но вокалист продолжал хихикать в усы при виде надутого драммера.       – Ладно, не обижайся, – наконец отдышался он. – Сейчас попробуем тебе помочь…       С этими словами Йоаким взял в руки телефон и набрал номер.       – Кому звонишь?       – Одному хорошему человеку, – загадочно ответил Броден и тут же переключился на телефон. – Доброе утро, доктор Ларссон, вы на ногах? Прекрасно. Тут одному хорошему человеку помочь надо. Нет, осматривать не надо, просто скажите, в чем дело…       Йоаким кратко изложил суть проблемы Ван Дала, выслушал ответ и попрощался с доктором. Ханнес успел выпить весь чай, пока Броден консультировался с врачом и заварил себе еще одну порцию.       – В общем, ничего страшного в поведении Флор нет, – сказал Йоаким. – Дело в прогестероне.       – В прогесте… Чего? – переспросил Ван Дал.       – Гормон такой, для сохранения беременности, – пояснил Броден. – Его сейчас много в организме Флор, из-за этого у нее возникают искажения вкуса и запаха, могут быть резкие перепады настроения и все такое… Ну, я тебе уже об этом говорил. В общем, он сказал, что если ее неудержимо тянет к чему-то опасному, то лучше отвести ее на консультацию, если же подобные случаи единичны, то можно ей и подыграть. Ну и, разумеется, следить за питанием и не давать ничего вредного. Так что, думаю, все в порядке, дружище.       – Ага… – невесело кивнул тот. – И долго так подыгрывать?       – Похоже, пока не родит, а это еще где-то три месяца.       Ханнес тяжело вздохнул и допил чай.       – Зима близко… – загробным голосом произнес он. – И это будет тяжелая зима. Потяжелее, чем у Старков.       Фразу Ван Дала бесцеремонно прервал затрезвонивший телефон в кармане штанов. Звонила Флор, поэтому Ханнесу пришлось немедленно ответить на звонок. Через несколько секунд он страдальчески возвел глаза в потолок и пробормотал себе под нос нечто нецензурное.       – Что такое? – шепнул Броден.       – Послушай, дорогая, – тихо ответил Ван Дал и включил громкую связь, – я плохо расслышал, повтори, что ты хочешь?       – Я хочу покурить марихуану! – воскликнула трубка голосом Флор. – Пожалуйста, принеси мне немного…       Йоаким вцепился себе в руку зубами, борясь с чудовищным желанием заржать. Ханнес страдальчески вздохнул и снова подал голос:       – И где я ее возьму? Тут тебе Швеция, а не Нидерланды, и разрешения на курение марихуаны здесь нет!       Трубка разочарованно вздохнула, а затем безапелляционным тоном заявила:       – Тогда я хочу лететь в Нидерланды!