***
Я бегу по длинному коридору которому, кажется, что нет конца. Стараюсь найти дверь, чтобы наконец-то сбежать от вечных скитаний по прямой и бесконечной дороге. Мне нужна комната — я олицетворяю ее с уютом, счастьем и любовью. Комната — это некто «она», та, которой я открою свое сердце и не получу окровавленный кинжал в спину. По пути мне попадаются двери, но они либо закрыты, либо просто исчезают сразу, как только попали в мое поле зрения. И эта замкнутость. Бесконечность. Из нее мне не выбраться. Уже никогда. Настолько я зависим от бега, что уже забыл как остановиться. И это мой самый настоящий кошмар, длящийся всю жизнь. Боже, спаси меня.***
Просыпаюсь до рассвета. В квартире холодно, я отключил батареи на лето и забыл включить. Смотрю в окно и вижу легкую дымку тумана. Вероятно, сегодня ночью шел небольшой дождь. Свесив ногу с кровати, понимаю, что не хочу вставать, но надо. Сон, разумеется, не придет ко мне, поэтому необходимо действовать. Отрываю голову от теплой подушки и смотрю на пустую половину кровати. Воображение рисует образы «девушек на одну ночь» и мне становится тошно от того, сколько их было рядом со мной. У них нет имен, нет фамилий, нет даже лица. Все они пустышки, как и я. Два сапога пара, верно? Встаю с кровати, и холодный паркет приводит меня в чувство. Я потягиваюсь и не заправляя кровать, иду на балкон, захватив с собой пачку сигарет и зажигалку. Открываю окно, поджигаю сигарету и вдыхаю едкий дым, к которому мои легкие привыкли уже давно. Хочу закричать. Во всю глотку, чтобы грудью чувствовать этот крик. От своей сраной беспомощности и бессмысленной жизни. Но я не кричу. Я докуриваю сигарету и иду в душ. Сегодня с Юлей мы идем в ресторан. Вчера у нас не получилось встретиться из-за моей репетиции, о которой я забыл и на которую обещал обязательно явиться. Если бы не пришел, то Порчи с Ваней просто избили бы меня, а Мамай убил. Поэтому мы репетировали с десяти утра до восьми вечера с небольшими перерывами на обед и ужин. Юля отреагировала на это спокойно, даже подбодрила, пожелала удачно и плодотворно поработать, сказала, что у нас с ней есть еще целый вечер понедельника. Но все равно, на протяжении воскресенья мы переписывались, я кинул ей фотки, а она ответила голосовым сообщением: — Ты работать вообще собираешься? На что я ответил: — У нас перерыв. — Целый час? — Хоть два. Я сам себе босс. — Ну, раз так, то зачитай мне, босс. И я зачитал ей отрывок из песни «Не от мира сего». Она ответила: — О, совсем недавно слушала ее! Кстати, бит шикарный и текст цепляет. Я улыбнулся. — Твои комплименты выше всяких похвал, — в этот момент меня позвал Порчи со словами, что пора бы уже продолжить репетировать. Я быстро отправил ей голосовое сообщение. — Я полетел. До завтра, Юль. И вот оно «завтра». Я забронировал дальний столик в конце зала с видом на ночной Петербург в красивом и уютном ресторанчике на Казанской улице под названием «Terassa». Надеюсь, что ей понравится мой выбор. А еще я задаюсь вопросом: Что все это значит? Можно ли считать это полноценным свиданием или простой дружеской встречей? Я не знал. Знает ли она?***
День пролетел быстро. Я сходила в торговый центр, чтобы посмотреть себе что-нибудь, и в итоге заметила красивое черное платье. Длинные прозрачные рукава с черными маленькими горошинками. Тот же рисунок повторяется и на подоле платья. Удовлетворила и цена, поэтому я сразу же взяла свой размер не меря. Почему-то мне казалось, что оно идеально сядет на мою фигуру. И я была права. Сейчас, стоя перед зеркалом в спальне, я завороженно смотрела на свое отражение. Ткань струилась и совершенно не сковывала движения. Улыбнувшись, я сделала легкий макияж и привела свои волнистые волосы в порядок. Легкая укладка — и я готова. Готова выйти из дома, но не пойти с Мироном на «псевдо_свидание». Не знаю и не понимаю, зачем он пригласил меня поужинать. Не проще просто приготовить домашний ужин или перекусить в забегаловке? Нет, необходимо поужинать в ресторане. Ресторан, Мирон! Ты сам ставишь не точку, а какое-то странное_неоднозначное многоточие, оставляя некий шанс для нас. Зачем? Неужели тебе это надо? Надо ли нам с тобой? Мой телефон издал характерный писк, и я увидела сообщение от него: «Я внизу». Хорошо, подумала я, надевая кожаные сапоги: на улице все-таки осень. Поправляю волосы и беру куртку с сумочкой, выбегаю из квартиры. По пути натягиваю курточку, и выйдя из подъезда, замечаю его. Он сидит в машине и через открытое окно курит. Заметив меня, сразу же бросает ее и выходит из автомобиля. — Я не против того, чтобы ты курил, — улыбаюсь, а он лишь кивает и открывает мне пассажирскую дверь. А ты, Мирон, настоящий джентльмен. — Благодарю, — жду, пока он обойдет машину и сядет за руль. — И куда мы едем? — спрашиваю я, когда он закрывает за собой дверь и заводит машину. У него озадаченный вид, словно что-то не так. — Все хорошо? Видимо, я «вырвала» его из собственных мыслей и он вздрогнул. — Да, — протягивает он и включает печку. В машине было прохладно, и руки у него наверняка ледяные. Лицо бледное и уставшее. Под глазами красуются синяки, видимо, от сильного недосыпа и переутомления. Это очень насторожило меня, даже ввело в ступор. Стоит ли ехать в таком состоянии куда-либо? — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я и прикасаюсь к его щекам, а затем ко лбу. Что и следовало доказать: у него температура. — У тебя жар. Знобит? — Все нормально, Юль, — он нажимает по газам, и машина резко едет вперед. Из-за того, что я не успела пристегнуться, меня тянет вперед, и я чуть ли не ударяюсь головой о панель машины. — Что ты творишь?! Останови машину, ты заболел! — Со мной, блять, все в порядке. Пристегнись и поехали. Я не хочу портить тебе вечер из-за себя. Вчера задинамил, но сегодня этого не произойдет. Приедем и закажу горячий чай. Все хорошо. Все отлично! — говорит он на повышенных тонах, от чего я вжалась в сидение и почувствовала себя не в своей тарелке. — Все, правда, хорошо, — уже спокойнее говорит он, и я выдыхаю. Это его дело и его здоровье, верно? Он взрослый мужчина и сам разберется, ведь так? — Я тебя услышала. Езжай куда хочешь, — вполголоса говорю я и отворачиваюсь от него.***
Всю оставшуюся дорогу до ресторана она молчала, а я ненавидел себя за свое поведение. Ненавидел свою жизнь и характер. Это первые признаки депрессии. Я знал это, ибо уже проходил через такое. И не один раз. Я не сплю, не ем. Только пью. Вчера я выпил целую бутылку виски и заснул только под утро. Через три часа проснулся, просто потому, что больше не мог спать. Мне было плохо во сне. Из-за этого у меня бледное и уставшее лицо с синяками под глазами. Я нервный. Мой срыв увидели Ваня с Порчи, и сегодня я извинялся перед ними, объясняя это тем, что устал и не высыпаюсь. Они же знают истинную причину моего поведения. Наверняка знают. Я ничего не хочу.***
Вы не подумайте, что я какая-то ярая противница алкоголя. Я не против выпить один или два бокала вина. Считаю, что это оптимальное количество алкоголя, чтобы расслабиться и быть в ясном сознании, чтобы не творить дичайшую хуйню, не просыпаться с отвратительным похмельем и сильнейшей головной болью. Если играть со мной в ассоциации, то я могу выстроить очень странный ряд, например: детство — алкоголь, мама — трусиха, отец — пьяница, пятница — рукоприкладство, страх — дранкгёрлофобия. Я часто провожу кончиками пальцев по своим шрамам. Чувствую колкую и страшную боль. Особенно, по самому страшному шраму, который не всегда получается скрыть за слоем тонального крема и волос. Шрам, который подарил мне мой отец_алкоголик, когда схватил меня за хвост, потащил по коридору и ударил о дверной косяк. Я помню ту яркую вспышку боли в моей голове, когда все перед глазами расплывается, голоса становятся глухими и практически неразличимыми. Я помню этот день лучше всех. Мне было тогда тринадцать лет. Мамы дома не было. Она в тот вечер ушла на работу в ночную смену. Мы тогда выгнали отца из дома, но он пришел. Я по своей наивной детской глупости, открыла ему дверь, поверив его словам и мольбам о том, что он исправился. Тогда я его даже обняла и не обратила внимания на едкий запах сильнейшего перегара в моей жизни. Он меня оттолкнул, я полетела на пол, а он, не снимая ботинки, прошел в квартиру и начал рыться в вещах, ища наши сбережения. Я не знала, где они. Знала только мама. И когда он все перерыл, то приступил ко мне: — Где они?! Где деньги, Юля?! — помню, как он шел на меня, как злобно в полумраке сверкали его глаза. — Я… Я не знаю… — шептала я, упираясь спиной в дверь. — Сука, лжешь! — он схватил меня и потащил по коридору. Тот самый удар. Помню, как пошла кровь, как я чувствовала ее железный вкус на своих детских губах. Помню, как кричала. Он дал мне сильную оплеуху, чтобы я замолчала. Вместо крика я стала скулить и тихо плакать. Эта ночь четко въелась в мою память. Настолько сильно я кричала, и кричал он, что даже соседи услышали и вызвали полицию. Если раньше стычки отца и матери происходили по - тихому, то в этот раз он рушил все: бил мамин сервиз, ударял ногами по закрытой двери в ее спальную, выбивая ту с петель. Мой крик, мой пронзительный крик, спас меня. Это был последний день, когда я его видела. Десять лет назад мой отец исчез из моей жизни. Вскоре, мы узнали, что он умышленно убил человека. За убийство ему дали десять лет. За домашнее насилие накинули еще три. От одной мысли, что он выйдет через три года, меня вводит в мандраж. Я боюсь встретить его на улицах Питера. И пускай он в тюрьме — исправительной колонии-11 УФСИН — далеко от меня, практически в недосягаемости; не знает, где я живу, не знает, где живет мама; у меня бегает дрожь по телу лишь от мысли, что я могу увидеть его постаревшее лицо, его ехидную улыбку с щербинкой между передних зубов, от которой по коже мороз. Мирон смотрит на меня, рассказывает шутки и интересные истории, которые приключились с ним и его друзьями во время тура. Я смеялась, звонко и искренне, словно мы с ним близкие друзья. Мне приятно его общество, ловлю себя на этой мысли, когда отдаю пустую тарелку официантке. Мирон просит счет, а я тем временем достаю свою сбербанковскую карточку, чтобы расплатиться за ужин, но он тут же встает и уходит. Озадаченно гляжу ему в след и жду, когда Ольга принесет кожаную книжечку с чеком. Спустя пару минут, мужчина дает мне жвачку и подает руку. — А счет? — спрашиваю я, попутно вставая со своего места. Беру его за руку, и меня «прошибает». У него приятные теплые руки. Видимо, антигриппин и бокал вина действительно согрели его. Ведь кожа его обрела более менее нормальный оттенок, и настроение его заметно улучшилось. От этого стало лучше и мне. — Не беспокойся об этом, пожалуйста, — он, замечая мой вопросительный взгляд, сразу же поясняет. — Я заплатил, как и подобает джентльмену. Усмехаюсь и выхожу вместе с ним из ресторана. Холодный воздух первых дней октября отрезвляет. Он достает пачку сигарет и закуривает одну. — Можно? — спрашиваю я и тяну к нему ладонь. — А ты разве куришь? — Когда выпью, то тянет на эту гадость. — А, ну тогда понятно, — он улыбается и дает мне сигарету, держит для меня зажигалку, и я затягиваюсь. Кашель. Это вызывает у него смех. — Ты дико выглядишь с сигаретой. Вся такая культурная, знаешь каждую картину и скульптуру в Эрмитаже, а с сигой словно быдланская девуля. — Заткнись! — легонько толкаю его кулаком и смеюсь над его сравнением. Мы подходим к его машине, что стоит рядом с набережной канала Грибоедова. Опираемся о нее и смотрим на ночное небо. Лично я смотрю. А то, куда направлен его взгляд, понятия не имею. Становится легче курить, и я вдруг достаю телефон и делаю с ним фотографию, положив голову ему на плечо. — Хочу запечатлеть этот миг на фотографии, — шепчу ему, а он приобнимает меня, второй раз за вечер, и теперь эти прикосновения не вызывают у меня беспокойства. Теперь я чувствую себя спокойно. Я в безопасности с ним. Проходит несколько мгновений, и я уже не замечаю, как его руки оказываются на моей талии, как я вдыхаю запах его приятного одеколона, как его губы накрывают мои, обветренные из-за сильного питерского ветра на Дворцовой площади. Меня уже ничего не волнует. Мои страхи отступают, мои переживания улетучиваются, мое волнение растворяется в нем. Наши пальцы переплетаются, и он шепчет мне: — Мы не от мира сего…