***
МакКой просыпается в своей каюте среди ночи, дрожа и всхлипывая, как младенец. Прошло столько лет, но боль от утраты так и не утихла. Время не лечит, оно лишь позволяет стереть из памяти некоторые моменты. Обычно не те, от которых хотелось бы избавиться. Время – жестокий лекарь, не позволяющий забыться и не дающий обезболивающие. Совсем другое дело – алкоголь. Какое-то время доктор сидит на кровати, сбросив одеяло и пряча лицо в ладонях. Затем тянется к коммуникатору и вызывает капитана. Как только сигнал проходит, тут же отключается и встаёт. Надевает форменные брюки и рубашку, не имея ни малейшего желания представать перед другом в неглиже, и достаёт из шкафчика несколько бутылок виски. Когда сонный Джим переступает порог его каюты, Леонард уже вооружён бокалами и угрюмо разливает по первой. Кирк не спрашивает, зачем друг позвал его сюда, а просто садится рядом, кладёт руку ему на плечо и молча выпивает свою порцию. Он знает, сегодняшняя ночь будет длинной.Часть 1
6 ноября 2016 г. в 00:25
— Лео, подойди ко мне.
Тонкая, почти невесомая рука чуть приподнимается над больничной койкой. Кажется, мышц на ней совсем не осталось, одни лишь кости, обтянутые кожей. Леонард отводит глаза. Он не может выносить это зрелище, не может слышать этот тихий хриплый голос, зовущий его по имени. Он боится, что в памяти останется именно это – жалкая выцветшая тень человека, когда-то полного сил и энергии, человека, на которого, будучи ещё мальчишкой, он всегда старался быть похожим, чтобы тот мог им гордиться. А теперь, когда отец болен и угасает, он, его родной сын, ничего не может с этим поделать. Зная, что МакКоя-старшего уже не спасти, он вынужден снова и снова заглядывать в его потускневшие глаза и сжигать себя изнутри, чувствуя собственное бессилие. Как колибри против ветра. Падение неизбежно, и конец пугает своей неотвратимостью и предсказуемостью. Невыносимо.
— Лео…
Он молчит и не смеет поднять взгляд. Он по-прежнему отказывается верить, что это происходит на самом деле. Такие вещи могут случаться с другими, но не с ним. С ним такого никогда бы не случилось.
— Доктор МакКой…
Нет, это уже слишком. Слишком жестоко. Леонард стискивает зубы и медленно поднимает голову. Он не хочет смотреть.
Если бы он мог, он бы развернулся и выбежал из палаты. Заперся где-нибудь подальше ото всех, рвал на себе волосы и одежду и остервенело бил стены, пока кулаки не превратятся в кровавое месиво. Потом пошёл бы в бар, напился там до беспамятства и ввязался в драку с первым попавшимся громилой, надеясь, что тот забьёт его насмерть.
Но этот путь для слабаков. Леонард не поддастся такому искушению, отец бы этого никогда не одобрил.
Ногти больно впиваются в ладони, и без того испещрённые маленькими полумесяцами синяков. Но он этого не замечает. Он делает несколько шагов навстречу отцу и встаёт на колени около его койки. Берёт его за руку.
— Я не могу это сделать, — он по-прежнему старательно избегает зрительного контакта, прожигая взглядом дыры на больничном одеяле. — Чёрт возьми, я же врач, отец… я не могу отнять жизнь.
Истончившиеся пальцы слабо сжимают его руку.
— Это не жизнь, сынок. Такое и отнять не жалко. Посмотри на меня…
Леонард поднимает глаза, и два полных страданий взгляда встречаются. Только богатый медицинский опыт позволяет ему сдерживать просящиеся наружу слёзы. Видя состояние сына, отец призрачно улыбается сквозь боль.
— Ты прекрасный врач, Лео, ты уже спас много жизней, и в будущем спасёшь ещё больше, но ты должен понять одну вещь. Убийство – безусловно чёрное дело, но в любом правиле есть исключения. И одно такое умоляет тебя об избавлении от мучений. Тебя учили гуманизму, так будь же милосерден.
Всё ещё не отпуская отцовскую руку, Леонард бессильно утыкается носом в кровать, стараясь заглушить прорвавшиеся рыдания. Умом он понимает, что отец прав и ему нужно подчиниться его воле, но сердце разрывается в противоречиях. Леонарду больно видеть его страдания, но мысль об отцеубийстве ввергает его в ужас и вызывает чувство вины за одно лишь допущение такой возможности.
— Лео, не кори себя за то, что происходит. Даже Господь не всесилен, да простится мне моё богохульство. Исполни мою последнюю волю, как подобает хорошему сыну.
МакКой-младший поднимает покрасневшее и распухшее от слёз лицо, касаясь губами отцовской руки, безмолвно прося прощения за то, что ему предстоит сделать. За то, что сам он себе никогда не простит, как бы он ни уговаривал свою совесть.
— Ты уверен, отец? — всем своим существом Леонард надеется, что тот ответит «нет», но он не из тех, кто меняет свои решения.
Отец молчит, но его взгляд красноречивее любых слов.
— Прости меня.
Леонард встаёт с колен и чисто механически набирает нужную комбинацию на аппарате жизнеобеспечения, который он едва видит сквозь застилающие глаза слёзы. Услышав последний хриплый вздох, он не может заставить себя обернуться и прячет лицо в ладонях. Всё кончено.
Вечность спустя он выходит из палаты, так и не взглянув на отца, чтобы сохранить его в памяти живым. В голове шумит, ноги подкашиваются, а сердце качает кровь с такой скоростью, что странно, как она ещё не брызжет через кожу. Люди в коридоре оборачиваются ему вслед, и Леонарду кажется, что все они знают о его деянии и осуждают его. Ему кажется, что его руки по локоть в крови, и её уже никогда не смыть. В этот момент он понимает, что ему больше нет места на этой планете.