We'll meet again

      Весна должна символизировать возрождение, ведь так? Возрождение, что наступает после долгой и суровой зимы. Люди радуются весне, радуются выжившим и возрожденным, но так наивно и эгоистично забывают и не хотят видеть тех, кто уже не вернется. Так повелось издавна, человеческая натура не имеет свойство меняться, ей в большей степени свойственна праздность и нежелание перемен, но лучше ли он?       Без Геллы весна была наполовину, хоть она всегда была больше мертва, чем жива. Мертва, а значит совершенно отличаясь от прекрасного таинства и красот возрождения весны. При этом немыслимым образом дополняя её. Наверное, Гелла и весна были одним из тех чудных случаев, когда противоположности не только притягивались, но и гармонировали между собой.       Воланд видел, как медленно угасали, а потом наконец исчезли «отвратительные, тревожные желтые цветы», чувствуя странное облегчение от этого. Маргариты сменялись, но мимоза всегда цвела весной. Как цвела и сирень. Гелла не имела особых предпочтений в цветах, а если даже и имела, то никогда о них не рассказывала, на то она и была безмолвной музой. Лишь однажды он увидел у себя в кабинете стоящую в вазе веточку сирени, но сделал вид, что не заметил.       То могло быть отчаянием. А могло и шуткой. В зелено-серых глазах Геллы царила безмятежная задумчивость с долей легкой надменности, не раскрывающих ровным счетом ничего, кроме всего. С тех пор оставались лишь разорванные нити, что говорили обо всем и ни о чем.       Воланд не считал, сколько вёсен прошло с её ухода. А зачем? Ничего уже не вернуть. Все слова — сказаны, все просьбы — исполнены, все действия — свершены. Он не считал вёсны, считая, что это недостойно. Кого? Воланда, всесильного Мессира, который в разы выше такого глупого занятия или же… её? Почему-то он никогда не говорил, никогда не думал о том, что она умерла, хоть так и было, предпочитал вместо этого нейтральное «ушла».       Надеялся на новую встречу? Нет, он знал, что новая встреча обязательно будет. Иначе и быть не могло, поэтому не считал, не думал, не беспокоился. Лишь подмечал, что вёсны без неё другие. Но, возможно, это не более, чем привычка, вроде табакокурения. Даже привыкнув и потом «бросив», можно жить дальше, возможно, что даже жить будет хорошо, но иначе.       Весна сходила с ума, робко флиртуя солнечными деньками, неистовствуя жарой, печалясь дождями и (удивительно!) огорошивая снегом. Будто бы пыталась высказать все то, что накопилась за долгие года смиренного молчания, но торопясь, в спешке путалась, будто бы времени было совсем в обрез, посему и выходит такая каша. Люди недоумевали, люди злились, люди не понимали, пеняя на таяния ледников, разрушения озонового слоя и прочее.       А Воланд впервые в жизни был готов искренне рассмеяться, но лишь ум: это была шутка. Плохая, но шутка.       В отличии от ветки сирени, вновь стоящей в вазе.       Играть в кошки-мышки совершенно не в моем вкусе, Гелла, как и не в твоем. Но все же ты начала это, а раз так… Мы встретимся вновь весной, противоречивой и причудливой, но все-таки цельной. Возможно, когда-нибудь сирень действительно перестанет быть только цветами.