Девушка из рода Ван

— «Журавли прилетели, Тихоня», — с улыбкой произнесла не постаревшая ни на миг девушка, сидящая на крыше Торий, ведущих на тренировочную площадку, на которой когда-то ей вручили первую боевую подругу и обучили первым приемам Пути. Это сейчас в ней все видели Мастера Секиры, а когда-то ее скромных способностей не хватило бы и от обычного лугового пса отбиться, не говоря уже о таких великих воинах, подобных Чону Хадо, с которым она постоянно встречалась в Башне. Они мало говорили, предпочитая скрещивать узкий клинок-катану и черно-золотую секиру. В такие моменты в их взгляде появлялась «жизнь»: Хадо переставал походить на ледяную и прекрасную живую статую — и в его серебристо-холодном взгляде появлялся огонек азарта, а девушка из рода Ванов ненадолго спасалась от мрачных воспоминаний, лиц союзников и друзей, которых ей было не спасти и не вернуть. Она слишком многих похоронила из тех, кто ей был дорог, чтобы вернуться к тем, кто остался в живых. И так было до самого конца, пока Избранная пророчеством не исчезла в самом конце битвы, не нарочно создав видимость собственной смерти. В то время, как она исцеляла душу не такой уж и злой, как оказалось, Чин Соен, с ней уже простились многие: две разрушительницы Трактира — Дан Эволь и Чин Соа, сама Хозяйка с племянницей, истинный император, с которым девушка побраталась, его дочь и два ее верных стража. А также воины Бамбуковой Деревни, солдаты империи и представители других народов. Все скорбели, пока новоиспеченная Хранительница отпускала прошлое, безмолвно плача перед душами наставника и таких же, как она когда-то, учеников. С их улыбками стало легче. Она даже смогла улыбнуться краешками губ в самый последний момент. Девушки из рода Ван должны быть сильными и никогда не плакать — так учили ее до тех пор, пока она не ушла на Пик Рассвета — постигать Путь Хона. Но сейчас она проливала эти слезы, которые держала в себе все это время, орошала ими сухую землю своего истинного Дома и клялась, что исполнит последнюю волю Наставника — найдет учеников и возродит Школу Пути Хона. Только перед этим она обязательно восстановит из руин Пик Рассвета. Она сняла старую-добрую шапку, прошедшую с ней весь путь в тысячу ри. Красно-черная с головой алого дракона на макушке — шапка с первой рулетки была ее точно такой же старой подругой, как и секира, прислоненная сейчас к красной Тории. Девушка распустила хвост и позволила волосам струиться по спине солнечной волной. Ее плечи давно не были аристократически бледны, ровный медный загар превратил ее из аристократки в обычного воина, хотя и лицо сохранило нежные черты. Да, и в золотых глазах вновь тлеет прекрасный огонек жизни и хоть какой-то надежды на то, что все образумится. В платье ей не комфортно, хотя она когда-то и любила их. Эта длительная череда сражений, потерь и побед изменила ее, она стала предпочитать одежду более-менее мужского фасона, нежели ранее: что сказать, раз она вернулась на Пик в черных бриджах и такой же черной майке с запахом, поверх которой на плечи было наброшено белое хаори с вышитыми иероглифами около края, а так же с частично покрашенными в черное рукавами. На поясе болталась бутылка-тыква, которой мило поделился старик Юк Сон. Повелитель Ночи отпустил девушку с неплохим безалкогольным напитком из вертляницы. — Так тебя называл Великий Силач? — этот холодный голос было невозможно не узнать! Девушка из рода Ван вздрогнула и посмотрела вниз, ахнув: внизу, возле ее секиры, стоял Чон Хадо в своих серых одеяниях, более привычных, нежели белая форма командира. Он повесил свою шляпу на рукоятку Секиры Гнева и задрал голову, глядя на девушку снизу вверх. Она спрыгнула с Тории и улыбнулась, не скрывая своей радости, ведь Чон Хадо был ее хорошим другом. Именно этот мужчина говорил с ней тогда, когда из нее и клещами слова было не вытянуть — в момент затяжной депрессии и падения в пучину Тьмы. Он общался с ней на языке воинов — в бою. — Здесь все меня знали как Тихоню, — ответила Мастер Секиры. — Ты ведь говорил, что теперь будешь присматривать за Императрицей, и почему я тогда вижу тебя здесь? Вдали от нее? Сейчас они выглядели как солнце и луна: белокожий и темноволосый Хадо с удивлением отметил, что выше светлой и «теплой» Тихони на полголовы. А ведь все считали Ванов великанами, даже женщины которых превосходят в росте и ширине плеч мужчин из рода Шен! — Я лишь Клинок, принадлежащий Ей, а Щит — Рю Чон, — произнес брюнет, осматривая такую непривычную Избранную: в легком белом платье с двумя разрезами на юбке, начинающимися чуть ли не на поясе, она смотрелась невероятно органично, не то, что в тех мужских тряпках. — Пока она вместе с Рю Чоном будут перерывать тот клоповник, в который превратился Императорский Двор и бюрократический аппарат, я не понадоблюсь Прин… Императрице. Тихоня беззлобно фыркнула, будучи наслышанной о «сильной любви» Величайшего Мечника в Империи к высшим слоям общества, и пригласила его разделить с ней небольшую трапезу, на что Мечник отозвался о том, что ему неплохо было бы и справить другие дела с дороги, прежде чем садиться за стол. Этим он вызвал смущенную улыбку и был сопровожден до Дома Учеников, где получил полотенца и указания, где он может смыть дорожную пыль. Сама же девушка из рода Ван отправилась на улицу, где была расположена кухня. К слову, она лишь разогрела им с Хадо жареного мяса и нарезала салат. На стол была поставлена та самая бутыль с напитком из вертляницы, подаренная Юк Соном. — Как вы там, в столице? — спросила блондинка, наливая напиток в пиалу мужчине. Тот пробормотал, что ничего не изменилось с ее уходом, только из необычных и новых обязанностей перешло в разряд рутинных дел. Хадо упомянул о том, что Рю Чон просил ей передать слова о том, что молодой защитник был бы рад ее видеть во Дворце, а так же справлялся о здоровье и делах. При этом, говоря о старом друге, Клинок чувствовал, как начинает закипать в нем кровь с каждым словом, пусть и не несущим никакого подтекста. Об этом шептал здравый смысл, но сердце опасалось. Эта крошечная девушка из рода Ван смогла покорить его сердце. Сделала то, что не смогли дворцовые кокетки и служащие в армии солдатки, пытающиеся, сменив форму на пошлое платье, ворваться в его жизнь. Только вот Чон Хадо не жаль, что до них в его сердце ворвалась Тихоня со свойственной ей ярость и стремительностью, что до них этой самой Тихоне удалось прочно укорениться в его мыслях, да настолько, что он больше не мог думать ни об одной женщине. Императрица же была ему сродни младшей сестры, которую необходимо оберегать и ограждать, а также та была слишком проницательной, чтобы от нее укрылся тот взгляд, которым ее воин одарил удаляющуюся Хранительницу. Слишком теплый для Чон «Ледышки» Хадо. Этот мужчина умолчит, что именно Императрица отправила его на Пик Рассвета, потому как знала об этой его «маленькой слабости», а также давно хотела отблагодарить свой Клинок. — Тебе идет это платье, — говорит Хадо, когда уж трапеза окончена, а Тихоня заливается румянцем — все же приятно слышать подобное от красивого и уважаемого мужчины. Брюнет не хотел ее напугать, но и не хотел тянуть, ведь эта особа столь юна и от этого может быть влюбчива. Он боялся, что ее сердце будет ускорять свой бег не его взглядов, а в золотых глазах будет тонуть кто-то иной, и от этого его душа начинала болеть. Лишь от мыслей! И он тяжело и горько вздыхал. Наверное, именно поэтому Императрица и отправила его на Пик Рассвета, чтобы он успокоился, увидев ту, что растопила лед в его сердце и даже не догадывается об этом. И, видимо, он как-то выдал себя, раз Тихоня перестала беспечно улыбаться, а напряглась и прищурилась, став похожей на кошку: эти тонкие шрамики на ее щеках, сильно напоминали кошачьи вибриссы. Она поднялась и принялась убирать со стола. Это не заняло много времени, после чего девушка вновь села напротив него. Они смотрели друг на друга и не отводили глаз, пытаясь получше запомнить друг друга, будто бы виделись в последний раз. Тихоня осторожно положила руки на стол и была похожа на школьницу за партой на уроке, а Хадо подпер одной рукой подбородок и внешне выглядел скучающим. Только вот это было не так, в чем и не сомневалась блондинка, почувствовав теплую большую ладонь накрывшую ее собственную. «Все будет хорошо», — он легко сжал ее ладошку, с удивлением обнаружив, что девушка слегка зарделась от его прикосновения. Брюнет не знал, что нравился Тихоне, и то, что она смотрела на него так, как никогда не смотрела ни на одного мужчину или юношу: с ласкою и благодарностью. Именно это светлое чувство, за которое она была ему благодарна, помогло ей тогда, во время искаженного обряда. Мастер Секиры не хотела, чтобы он умер, хотела спасти. И спасла. Всех, а не только его. Она сжала кисти до побелевших костяшек пальцев и приняла решение. Будь что будет! Тихоня тихо пискнула извинения и поцеловала его через стол, ошеломив Клинок Императрицы. А где-то осталась прислоненная к Тории, ведущей на Тренировочную площадку, секира, а рядом, на земле, лежала черная широкополая шляпа, чей хозяин все-таки добрался до Пика Рассвета и в лучах заходящего солнца обрел свое счастье.