А, знаешь, там не страшно...

      Ричард стоял перед дверью, черного дерева, украшенной странными завитками, похожими на вихри. Раньше он не разглядывал эту дверь, раньше он приходил к эру без приглашения…. Просто подходил к двери, и, слыша ленивое: «Входите, юноша», тянул на себя ручку… Больше он никогда не сделает этого. Не откроет эту дверь. Может, ее заперли слуги? В любом случае, нечего ему делать в кабинете, где нет хозяина. И больше не будет… Зрение словно обострилось, позволяя замечать то, что казалось привычным глазу, а оттого – неприметным. И столб пылинок, пляшущих в луче солнца. И ворсинки на ковровой дорожке, ведущей по коридору, прочь от кабинета Ворона. И шрам на собственной руке – след давнего укуса лаикской крысы. Если бы не помощь монсеньора, может, пришлось бы лишиться руки. Ричард отошел от двери, оглядываясь – несмело и робко, словно ребенок, которому пообещали чудо. А вдруг - он услышит знакомый баритон, что окликнет негромко «Дикон». И можно будет опрометью броситься, прижаться к черно-синему колету, от которого знакомо пахнет морисскими благовониями. И замереть так, глотая непрошенные слёзы. Но чудес не бывает, увы. И больше никто не позовёт по имени, не станет насмешливо отзываться о надорской «твёрдости и незыблемости». Не станет учить фехтованию по утрам. Не споет под гитару у камина, глядя в пламя бесконечно родными глазами цвета неба. И надо бы уже распрощаться с иллюзиями. Вот только порой слышится голос, и видится стройный силуэт где-то там, за углом.       А ведь еще семь дней назад все казалось радужным и безоблачным, как небо весной. И Рокэ ехал во главе армии Талига, победившей в войне. И Ричард следовал за ним, как положено оруженосцу – на полкорпуса позади. И, ловя восхищенные взгляды горожанок, думал о том, как хорошо было бы помирить Ворона и Людей Чести. Ведь все они благородны, умны и отважны,как герои рыцарских романов. О, Абвении, как же наивен он был неделю назад. А кажется, прошел Круг… Или два. Или целая вечность .       Был парадный зал, украшенный ветвями ели, цветами и пряно пахнущим тисом. И чествование Победителя – Первого маршала Талига. Был закат в четыре солнца и меч на закатном небе, и крик радостной толпы, что собралась перед дворцом. И был выстрел в ночи, падающее с Моро тело. И кровь, очень много крови. Ричард подхватил тело монсеньора и закричал – страшно, безнадежно. И прижимал к себе его – уже бездыханного, с распахнутыми глазами, из которых так и не ушла синева. Его оттащили, Хуан подхватил своего соберано, унес в дом. А Ричард так и остался там, у ворот особняка, где Рокэ Алву настигла пуля. Выпущенная из мушкета ардороского наемника, нанятого на деньги, что Дриксен ссудила графу Штанцлеру и его своре, носящей гордое имя «Люди Чести». Кто-то помог подняться, повел в дом. Ричард как во сне пошел в купальню, отмывать кровь. И плакал, не стесняясь своих слез, смывая их водой, а они все текли и текли по лицу. А в голове билась вспугнутой птицей одна единственная мысль: «Его больше нет».       Страшная новость облетела Олларию быстрее пожара в сухое ветреное лето. Ричарду всю ночь задавали вопросы. Сначала – Лионель Савиньяк, первым примчавшийся на место, где пролилась кровь Алвы. Потом – цивильный комендант, изображавший безмерную скорбь. Оруженосец отвечал на них, глядя в пол, и чувствовал себя последней свиньей. Он не успел. Не заслонил собой, не догадался крикнуть «Берегись!». Все произошло слишком быстро, а он… Он попросту растерялся. В своё время старший брат Рокэ, Карлос Алва, сумел спасти герцога Ноймаринен. Но Окделлам не быть Алва. Скалы не могут лететь. Потом появился Хуан – из мужчины средних лет он за несколько часов превратился в старика. Руки его тряслись, под глазами залегли тени. - Дор Рикардо… Завтра будут похороны, прощание, будет много людей. А сейчас вы можете проститься с соберано в тишине. Как в бреду, Дик прошел следом за домоправителем, в зал, где заплаканные служанки готовили всё к похоронам. Гроб еще не привезли, и тело монсеньора лежало на столе, убранное цветами, по кэналлийскому обычаю. По знаку Хуана девушки ушли, и Ричард остался с убитым. - Монсеньор, простите, - шептал он, подойдя к столу совсем близко. Но не решался дотронуться до холодной руки, словно и не он держал бьющееся в агонии тело, истошно крича на всю улицу. - Простите, я был плохим оруженосцем. Но я… Я буду помнить вас, клянусь. Никогда не забуду. И буду верен своему слову, как были вы. И… может быть, постараюсь быть полезен Талигу. Утро вошло незаметно, как робкий гость. Ричард поднял голову и обнаружил, что спит, сидя на стуле у стола, положив голову на край парадного колета монсеньора. Шея болела, в висках ломило, а в ушах словно звенели колокола. За дверью послышался шум – это привезли –таки дорогой гроб, обитый черно-синим бархатом. - Прощайте, монсеньор, - прошептал Дик, выходя из комнаты.       Похороны он помнил плохо – плач, речи, клятвы отомстить убийцам. Ричард вдруг подумал, как бы зло насмехался Ворон, услышав эти эпитафии. Это почему-то показалось забавным, и он улыбнулся сквозь слёзы. И лишь когда на него стали бросать недоуменные взгляды, понял, что смеется. - Простите… - Вы не в себе, дор Рикардо, - Хуан взял его за локоть, - идемте, вам необходимо лечь. Следующие дни проплыли, как в тумане. Завещание, составленное перед войной, обнародовал мэтр Инголс. Там было распоряжение о том, что власть в Кэналлоа и на Марикьяре отходит семье Салина, а пост Первого маршала – Лионелю Савиньяку. Были распоряжения и по поводу оруженосца. Для восстановления Надора выделялась внушительная сумма. - А также в распоряжение герцога Окделла, - читал законник, - поступает Хуан Суавес на правах управляющего замком Надор. Хуан почтительно кивнул. Еще в Фабианов День Рокэ просил присмотреть за мальчишкой. И теперь еще раз подтвердил свою просьбу – уже посмертно. И он, бывший пират и работорговец, сумеет выполнить слово, данное соберано.       Ричард обошел весь особняк, прощаясь с ним. Больше он не вернется сюда. Не переступит его порог, не взбежит вверх по лестнице, не войдет в кабинет…. Да и сам дом уже не тот. Без Ворона опустело гнездо. И лишь свежая плита в часовне осталась еще тем местом, куда надо обязательно наведаться. Белый мрамор под рукой казался теплым… живым, как будто. - Монсеньор, я не забуду вас. И верю, мы обязательно встретимся… там, за пределом, - твердо сказал Ричард, герцог Окделл, бывший оруженосец герцога Рокэ Алвы. Но, впрочем, бывших оруженосцев не бывает, и даже смерть не в силах разорвать клятву.       Рокэ приснился в первую же ночь. Он улыбался безмятежно, а за спиной расстилалось яркой синевой безбрежное море. - Хотите, юноша, я вам спою? Вот ни разу не пел для вас при жизни – надо хоть после смерти. Верно? Не в силах поверить, Ричард кивнул. Два аккорда – вступление. И затем знакомый голос запел незнакомую песню. Всё о чем ты думаешь, Всё о чем ты думаешь - Я знаю тоже, я об этом думаю Что все расстояния мысли и желания Когда-нибудь кончатся и уйдет сознание Страх плохо пряча за смехом и гримасами Мы в жизни остаемся красивыми и разными, Ничего не бойся там шире все границы, Ты просто станешь птицей. Откуда за спиной у Алвы появились два черных крыла? Но во сне возможно и не такое. А он, не замечая ничего, продолжал петь: А знаешь там не страшно Я думаю не страшно Но как быть может страшно в стране наших снов? Там есть конечно солнце - оранжевое солнце Гуляет средь зеленых полей и лесов, А мы сидим на крыше Кто выше, а кто ниже Друг друга обнимая мохнатым крылом. Взгрустнулось мне быть может, Но думай о хорошем - Это всё потом. Он взял последний аккорд. - Ну, все, юноша. Я выполнил то, что обещал вам. Так что могу лететь… против ветра. А ты не грусти, Дикон, я наконец-то стал свободен. Он говорил это, а крылья поднимали его ввысь, туда, где светило яркое южное солнце, и он теперь казался черной птицей… Проснувшись, Дик почувствовал, что подушка промокла от слёз. И шептал: - Там не страшно, монсеньор… Летите. А когда он, сопровождаемый Хуаном и отрядом кэналлийцев, пустился дальше, на плечо сел ворон. Обыкновенный черный ворон. Дик сперва даже подумал, что эта птица – та самая, которую завел Ги Ариго. Но это ворон ничего не говорил. Он лишь шутливо взъерошил клювом русые волосы Ричарда , каркнул и взлетел. - Счастливого полета, монсеньор, - помахал ему вслед рукой оруженосец.