"Волки воют в тишине"

После восьмой заносит, и челюсть не хило так знакомится с барной стойкой. Но Мадаре откровенно плевать. Он свою педантичность засунул в одно укромное место на этот вечер. А напиться у него есть повод, причём весомей некуда. Ему не то что напиться, ему убиться не грех за такой повод. У него, видите ли, что-то зашевелилось там, в груди, помимо того, что обычно шевелилось у него в штанах. Не гормоном единым будет мужик счастлив, как говорится. И ведь ничего страшного с одной стороны: он роковой красавец с грязным языком и идеальным рельефом, да только Джульетта физиономией не вышла. Костлявая там, где по теории у любой женщины должны быть приятно-мягкие холмы, у неё пустынная равнина. Правильная, она у него вместо совести работает, причём уже давно. Серьёзная, с такой даже пошлить и флиртовать без понтов. Немодная, со своей вечно закрученной на затылке дулей и деловым костюмом, она вряд ли пройдёт кастинг на фильм с рейтингом +18. Но было что-то такое в этой нудной пигалице, что его штормило и бросало по стенкам. И никакие его альфа-самцовские уловки не спасали от завываний на луну. Сакура Харуно - была его не сдавшимся бастионом. Точнее, Мадара так думал, что эта фурия в твидовом пиджаке скучна и неинтересна. Ну, прикрывала она его накаченную задницу с самого детства, так она должна была быть за это благодарна. На большее, это ходячее пособие по занудству, не могло рассчитывать. Так уж повелось, что Учиха-старший напортачит, а святая Харуно его прикрывает. Эдакая палочка-выручалочка. Мадара понял это, когда его вдрызг пьяного и укуренного, десятилетняя девочка с розовыми косичками отмазала от гнева его тираничного папаши. Заявила без запинок, что, мол, он с ней занимался весь прошлый вечер, а потом учил свой материал по экзамену, вот потому ебать как не в форме и адеквате. И ведь не испугалась Фугаку, не заблевала ему ботинки от волнения. Врала с широко открытыми и наивными зелёными глазищами, прижимая к себе блевотно-розового мишку. А ведь в гробу она видала помощь от такого оболтуса, как Мадара, который студентом числился только фигурально. Он мог дать голову на отсечение, что это исчадие ада в беленьком кружевном платьице перещёлкает его конспекты, как бабуля-ветеран семечки. Но она его прикрывала и делала это добровольно, и грех было этим не воспользоваться. Вот и наследник гордого семейства Учиха эту фишку просёк и стал везде таскаться с маленькой Сакурой, аки нянька, но вот кто кого нянчил - это был весьма спорный вопрос. Он ломал дрова, поджигал сараи и шкодливо улыбался из-за спины Харуно, а она держала марку, как дорогой армянский коньяк. Только со временем милая и подающая надежды, в будущем стать настоящей роковой красавицей, девчушка становилась всё отмороженней, и на нет сходили все милашества в её гардеробе. Платьица и рюшки с прихераченными не к месту бантиками махали кринолиновым платочком из недр шкафа, а на смену им пришли строгие и тёмные линии. Вечно собранные волосы, наталкивали на мысль о том, а можно ли их длиной кого-то задушить? Харуно стала для Мадары неотделима, словно бонусная конечность, и когда он вошёл в дело, он и помыслить не мог, что Сакуры не будет рядом. Ведь кто, как не она, будет спасать его от скандалов и истерик однодневных любовниц. Да и не умел Мадара больше никому доверять. Этой девчонки было слишком много в его жизни, он разве что не срал в её присутствии. Она видела его любым, причём во всех позах и состояниях. И ведь цемент-раствор-лицо ни разу не давало трещин и намёков на смущение или на какие-нибудь другие человеческие эмоции. Харуно-мать-его-киборг, и для Учиха это было удобно. И всё было бы хорошо, и Мадара продолжал бы раздвигать все желанные для него ноги, если бы не чёртов спор, с его чертовым лучшим другом, в его собственном чёртовом клубе. Он и тогда был в состоянии я-пока-сижу-сам, а Хаширама, сука его трезвым, но в хорошем настроении. И ведь этот гадёныш на правах его собутыльника с песочницы знал все его красные кнопочки. Именно он и предложил на спор Мадаре трахнуть его ангела-хранителя в сером. А Учиха, он же не знающий поражений альфа-самец, от которого у всех баб сносило все пробки и тормоза, попался, как последний лох. Вот и подвалил, и зажал в тёмном углу он Харуно сдуру, едва стоя на ногах. Девчонка дышала ему куда-то в ключицу и молчала, пока он в пьяной агонии елозил своими лапищами по её пустотам, а потом молча забила ему в центральные ворота со всей дури. Ревел Учиха во всю глотку и на весь клуб, а Харуно от души отпинала его своими ужасными ботинками и, смахнув чёлку, удалилась с поля боя. Хаширама ржал и утирал слёзы. Второй день встретил Мадару адом в голове и пустыней во рту. А ещё ему, кажется, было впервые немного стыдно за свою глупость. Как смотреть в глаза Харуно, он не знал. Поход на работу оттягивался до последнего, но, когда часы показывали ровно полдень, он всё же появился в офисе. И там… а там ничего. Снова была Харуно Сакура в строгом сером костюме и с покер-фейсом. И почему-то именно это его выбесило. Девчонка, чтоб черти её в аду драли, даже бровью не повела в его сторону, словно это не он вжимал её в стену своим шикарным телом, и словно это не она вероломно покусилась на его святая святых. Она же должна была растекаться лужицей благоговения у его ног. Его мужское эго требовало страшной и изощрённой мести. Мадара решил, что не успокоится, пока Харуно не захнычет под ним от дикого экстаза. Но как быть и какими окольными путями подобраться поближе к своему врагу - он не знал. И ведь Учиха вдруг понял, что совсем ничего не знает о своём офисном терминаторе в юбке. Сакура знала всю его подноготную, то чем он дышит и срёт, а он брёл в потёмках о её жизни в целом. Какой она была вне стен его офиса и дома, Мадара не знал. Поэтому он постепенно превратился в настоящего сталкера. Он караулил её после работы и ходил хвостиком, буквально дыша в затылок. А скелетов у мисс Харуно оказалось, на удивление, целый батальон, которые ни в один шкаф не впихивался. Когда Мадара впервые увидел её без привычной официальной одежды, его челюсть надолго ушла этажом ниже плинтуса. Ибо не могла девушка в обтягивающих кожаных брюках и брутальной косухе, быть той самой Сакурой, которая столько лет мельтешила перед его глазами в своих миссионерских костюмчиках. А ещё у неё была грудь, такая аккуратная и подтянутая, прямо в его ладони, и такие упругие полушария сзади. У Учиха разве что пена из рта не шла в первый раз, да и во все последующие разы тоже. Харуно умела смеяться и дебоширить с пивной бутылкой в руках. А ещё она была, мать его, настоящей ниндзя. Мадара помнит, как после очередной гулянки в шумном пабе за Харуно на улице увязались мутные типы. И он был готов, Бог свидетель, свернуть им челюсть и оторвать, всё что болталось без толка, если бы они хоть попытались коснуться его персональной будущей жертвы. Да только Харуно и тут козырнула. Пьяненько там и пошленько улыбнувшись, сбросила косуху и развязала-таки эпично свою дульку, которая, впрочем, оказалась приличной такой косой со странным загнутым гребнем на конце. И началось такое рубалово, что Мадаре разве что попкорна и удобного кресла не хватало. Коса-то оказалась длинной и меткой, особенно с закреплённым лезвием. А Сакура танцевала, кружила в своём безумии и ярости, и только её персональное орудие мелькало розовым в воздухе. Мадара долго ещё собирал себя после в той тёмной подворотне. Была в этой, совершенно незнакомой ему, Харуно какая-то дикость, от которой его зверь внутри выл, словно учуяв свою самку. Чем больше он следил, тем больше он запутывался в собственных противоречиях и чувствах. То, что у него вставало на неё по стойке смирно, было уже не ново и доставляло лишь раздражение и почти боль от неудовлетворения. И ведь Сакура днём продолжала быть такой же серой, но Мадара уже знал, что она прячет под всем этим саваном занудства. Знал, но это не спасало его от агонии. Да-да, он, блядь, кажется, что-то чувствовал к Харуно. И это было заебись как не кстати, потому что Учиха не был благородным принцем на белом коне. Ему бы рвать глотки врагам и вырывать женские стоны, как трофеи. Да только любовь, она с заёбами пришла по его душу. И ему было страшно, потому что его гнилое нутро нафиг не нужно было Харуно, а ему, кажется, было немного больно.