***
— Мадемуазель Рашид, — голос мсье Мерьеля остановил ее у выхода из мастерской. — Да, месье? — До окончания приема работ на конкурс остается чуть больше, чем два месяца, а вы до сих пор молчите, — просматривая какие-то записи, сказал преподаватель, — Вы собираетесь участвовать в отборе? — Да, конечно, месье, — почувствовала себя неуютно Хадижа. Она действительно задерживалась с предоставлением работы на конкурс, но то, что она рисовала в последнее время, ее саму не устраивало. Любая тема, идея или образ казались скучным, заезженным до дыр, не достойными внимания. Может, так сказывался страх или усталость, а, возможно, и то, и другое, но Хадиже хотелось верить — самое лучшее, что она сейчас способна нарисовать хотя бы это «ничего». — Вы очень талантливая девушка, — отрывая свой взгляд от холстов, посмотрел на нее Мерьель, — Ваше понимание гармонии цветов, изящность штрихов и, конечно, неповторимый восточный колорит — меня радует и удивляет, что в столь юном возрасте вы уже нашли свой стиль. Хадижа почувствовала, как щеки запылали от румянца. Неожиданная похвала мастера была по-настоящему приятна. — Мне очень лестно, что вы думаете обо мне так, — выдавила она из себя робкую улыбку. — Я постараюсь не подвести вас, месье. — Я надеюсь на это, — он положил свою руку ей на плечо и придвинулся на шаг ближе, пристально посмотрев девушке в глаза. — Главное, рисуя, вкладывать в свою работу часть души, сердца, эмоций, — голос мужчины стал глубоким, гипнотическим. Мурашки пошли по телу и почему-то захотелось отстраниться, словно в этом магнетизме мужчины кроилась какая-то неявная опасность. — Да, месье, — её улыбка стала натянутой, и захотелось уйти из аудитории, где они остались лишь вдвоем. Сам Мерьель заметил возникшую напряженность сразу и отошёл от Хадижи: — Простите, мадмуазель, я знаю, что по закону религии мужчина не должен прикасаться к женщине, если она ему не родственница и не супруга, но, увы, я бываю слишком порывист. — А вы тоже мусульманин? — спросила Хадижа. — О, я смешение двух кровей, двух миров, — ответил мужчина, грустно улыбнувшись каким-то своим мыслям, — и это иногда раздирает меня на части. Мадмуазель Рашид, вы можете идти. Я надеюсь увидеть вашу работу в ближайший месяц. — Да, конечно, — отходя к двери, сказала девушка, — Всего хорошего, месье. До завтра. Хадижа чуть было не выбежала из парадной родной Академии.***
— Чего он от тебя хотел? — спросил Жак, как только заметил подругу. — Просил не задерживать работу для конкурса, — ответила она, всё ещё соображая, из-за чего у неё вдруг возникло это липкое чувство, что до сих пор неприятно кололо кожу. — А ты еще даже набросок не показывала? — удивленно спросила Одетта, выкидывая окурок сигареты в урну. — В последнее время мне кажется, что я вообще не способна написать хоть что-нибудь толковое, — выдохнула Хадижа. — Какую бы картину не начала, всё хочется просто залить чёрной краской. — Ага, сплагиатить шедевр Альфонса Алле, — засмеялся Луи. — Не угадал, Малевича, — парировала Хадижа. — А если серьёзно, то тебе бы не помешало развеяться. Перезагрузить мозги, — обняла Хадижу Оди. — Мы тут думаем пойти в клуб, может, ты с нами? Ты мне давно обещала. — Прости, не сегодня, — покачала головой Хадижа. — Другого ответа я от тебя и не ожидала, — грустно вздохнув, Одетта выпустила подругу из своих объятий. Хадижа уже привыкла, что Оди как воздух было необходимо прикасаться к человеку. Она постоянно обнимала то Жака, то Луи, могла поцеловать в щеку или взлохматить волосы, просто проходя мимо. При том, в этих прикосновениях не было и намека на флирт; и чем лучше она относилась к человеку, тем чаще пыталась хоть как-нибудь до него дотронуться. — Не обижайся, Оди, — Хадижа притянула подругу к себе. — Завтра сходим в кафе. Хорошо? — Ну, как на тебя обижаться, милая мордашка, — улыбнулась ей Одетта. — Но в клуб я как-нибудь тебя всё равно затащу, не отвертишься, — шутя пригрозила она. За этим разговором они подошли к входу в метро. — Пока, — попрощалась Хадижа с друзьями, уже приметив на другой стороне знакомую машину. — До завтра, — помахали ей они, спускаясь в подземку. Хадижа бодрым шагом отправилась к автомобилю, но, стоило ей сесть в салон, как она устало откинулась на спинку кресла. — Тяжелый день? — услышала она голос Зейна. — Сумбурный, — пожала плечами девушка. — Не против съездить со мной в «Нефертити»? — спросил мужчина, — Или слишком устала? — В твой клуб? — в глазах Хадижи загорелось любопытство — она еще не разу не была во французской версии «Нефертити», — Да, конечно. — Хорошо, мы ненадолго, — улыбнулся Зейн. Клуб внутри представлял из себя практически точную копию клуба в Рио, за исключением некоторых деталей в планировке и во внутренней отделке. Как только Хадижа переступила порог заведения, на неё буквально нахлынуло дыхание востока, отражённое даже в самых незначительных, на первый взгляд, деталях: в ароматах благовоний, узорах на стенах, в ненавязчивой арабской мелодии, что лилась из больших колонок, на втором этаже. Хадижа осмотрелась вокруг. Зал был почти пустым; то тут, то там сновали служащие, и к ним тут же подбежала симпатичная девушка-администратор: — Месье Шафир, всё готово началу отбора. «Отбора?» — удивлённо посмотрела Хадижа на мужа. — Прошу, проходите, садитесь, — продолжала щебетать девушка. — Принести какие-нибудь напитки? Чай? Кофе? — Нет, спасибо, пока ничего не надо, — отказался Зейн. Девушка перевела взгляд на Хадижу. — Мне тоже ничего, спасибо, — ответила она, присаживаясь в удобные кресла в первом ряду от небольшой сцены, в центре зала. — Так это кастинг танцовщиц, — догадалась Хадижа, заметив небольшую группу девушек, в восточных костюмах, что столпились у сцены. — Да, — кивнул Зейн. — Восточный клуб и без танцовщиц — такого не бывает. Основной костяк группы уже набрали, осталось найти главную танцовщицу, звезду номера, — улыбнулся мужчина. — Понятно, — кивнула Хадижа, посмотрев на сцену, куда уже шагнула первая претендентка. Девушка кружилась под ритмичную мелодию, но Хадижа с неким равнодушием отметила, что она бы станцевала лучше. Девушка не могла точно сказать, было ли в этом виновато волнение или сама артистка, но танец не впечатлил, не заставил жадно следить за каждым его движением. Почти так же прошло еще танцев пять. Хадижа, уже заскучав, стала машинально чертить на салфетке какой-то рисунок, как громкий удар гонга заставил ее вздрогнуть. В чёрной чадре, скрывающей с головы до ног, в круг света вышла новая кандидатка. Протяжный восточный напев слился с первым движением руки, медленно и вальяжно снимающей чадру. Под ней скрывалась женщина в темно-синем костюме для восточных танцев, к её поясу была прицеплена сабля в коротких ножнах. Музыка набирала темп, становясь немного резкой, игривой, как и движения танца. Женщина вынула саблю из ножен и закружилась с ней. Сталь сверкнула в лучах прожекторов. Артистка владела оружием, словно древний воин, уверенно и изящно, — то мелькала вокруг нее, словно её партнер в танце. Хадижа замерла, наблюдая за женщиной, казалось, стараясь даже дышать потише, чтобы ничем не разрушить возникшую чарующую атмосферу. Танцовщица водрузила саблю себе на голову и продолжила; её движения стали более плавными, но при этом продолжали попадать в ритм играющей музыки. Хадижа поймала себя на том, что наклонилась в сторону сцены, чтобы не пропустить ни одно движение, ни один жест. Со всей своей любовью к музыке, девушка вдруг с острой ясностью осознала, что, возможно, никогда не сможет танцевать так искусно, легко и профессионально. Она украдкой посмотрела на Зейна. Мужчину тоже, казалось, полностью захватило выступление: он сидел прямо, ладони сжали подлокотники кресла, а взгляд неотрывно следил за умелой танцовщицей. На последних аккордах мелодии, держа саблю в руке, женщина делает резкий поворот, шагая со сцены, и останавливает лезвие, кончиком указывающее на Зейна, в нескольких сантиметрах от него. Музыка стихла, и в клубе воцарилась тишина, в которой собственное сердцебиение казалось оглушающим, и тут, словно гром, прозвучал шквал аплодисментов. Хлопали все, кто наблюдал за представлением: и служащие клуба, и остальные танцовщицы. Женщина поклонилась, вернувшись на сцену, и, подобрав чадру, вложила оружие в ножны. Развернувшись, она с удивлением посмотрела на протянутую к ней руку. — Вы покорили всех своим искусством, как луна покоряет море, — ловя взгляд незнакомки, проговорил Зейн. — Спасибо, — улыбнулась женщина, принимая руку, чтобы сойти со сцены. Как только танцовщица спустилась, мужчина сам шагнул на сцену, с целью обратиться к тем девушкам, что еще не успели выступить: — Милые леди, прошу простить меня за ваше потраченное время, но, похоже, мы уже нашли нужного нам человека. Вокруг послышались разочарованные вздохи. — Как вас зовут? — спускаясь, спросил Зейн, обратившись к незнакомке. — Гарра Даниф, — представилась она. — Вы великолепны, Гарра, — Зейн поцеловал кисть женской руки, чуть касаясь её губами. — А вы слишком великодушны, — смущаясь, ответила она, отстраняя свою ладонь от его, — Танец — моя жизнь. Он для меня также естественен, как и воздух. Впрочем, я вижу, что вы меня понимаете. У вас походка танцора. Хадижа старалась сохранять спокойствие, наблюдая за ними двумя. Гарра явно флиртовала с Зейном, а он… то ли поддавался на это очарование, то ли сам начинал очаровывать. Проклятие фараона. Уговаривая себя, что не имеет права ревновать, девушка заставляет себя вспомнить, что её брак с Зейном — фикция, и даже если нет, то у него, как у любого состоятельного мусульманина, есть возможность взять себе и вторую, и третью, и даже четвёртую жену. Девушка сама не заметила, как от салфетки, на которой она начиркала силуэт танцовщицы, остались лишь маленькие клочки, которые мусором засыпали стол и пол под ним. — Открытие клуба планируется через две недели, — перешел на деловой тон Зейн, — Мой помощник подготовит договор; и, если вас все устроит, то буду рад видеть ваше выступление. — Спасибо, — чуть склонилась Даниф, — А сейчас, позвольте, я покину вас, мне еще нужно переодеться. — Да, конечно, — поклонился Зейн, — Гарра, это было волшебно. Женщина, благодарно улыбнувшись, пошла в сторону служебных помещений, где переодевались пришедшие на кастинг. Зейн же украдкой посмотрел на Хадижу. Девушка пыталась выглядеть спокойной, но он видел её взгляд, он ощущал его буквально кожей, и горка изорванной бумаги на столике была красноречивее любых других слов. — Пойдём? — спросил он Хадижу, поравнявшись с ней. — Да, — коротко бросила она, избегая его взгляда, и подняла с пола рюкзачок и тубус, после чего пошла за ним следом, на выход из клуба. В автомобиле повисло напряжённое молчание, которое, казалось, с каждой секундой становилось все более ощутимым. Первым не выдержал Зейн: — Ты злишься. — Нет, с чего бы мне, — пожимая плечами, ответила Хадижа, смотря в окно автомобиля. — Хадижа, ты сама видела, она прекрасно танцует. Такой профессионализм не часто встретишь и в Марокко. — Видела, — подтвердила девушка, — А также видела, что она красива и не прочь занять место не только танцовщицы в клубе, но и чьей-нибудь жены, — фыркнула Хадижа, особо выделяя последние слова. Зейн не мог сдержать улыбку: — Неужели ревнуешь? — А стоит?! — наконец, повернулась к нему лицом Хадижа. — Ты же «проклятье фараона», не принадлежащий никому. — Хватит, — голос мужчины стал строже и заставил вздрогнуть, — Хадижа, я стараюсь быть хорошим мужем, да просто, хорошим человеком; стараюсь понять тебя и принять такой, какая ты есть, но и ты пойми меня. Однажды я уже позволил любви завладеть моим сердцем, но эта любовь оказалась ненужной, выброшенной в песок пустыни, и я не уверен, что смогу выдержать подобное во второй раз, — Зейн глубоко вздохнул и продолжил уже спокойнее, — Хадижа, я понимаю, ты очень молода, почти ребенок, но при этом знаю, что ты способна понять многие вещи, и потому хочу тебя попросить: не играй чувствами, если не уверена, что сможешь на них ответить. Хорошо? — он пристально посмотрел на девушку. — Да, прости, — потупилась Хадижа. Слова Зейна ударили под дых. Он сейчас сам признался, что считает её чуть ли не ребенком, способным лишь играть в любовь, как во что-то детское и забавное. Действительно, она чуть ли не каждый день твердила себе, что ей не нужна любовь вообще и Зейна, в частности. Всё то, что было между ними в Фесе, являлось лишь вынужденным для них двоих шагом, чтобы спасти от позора её и её семью. Всю оставшуюся дорогу они молчали, и стоило автомобилю затормозить возле замка, как Хадижа поспешила спрятаться в своей комнате — именно спрятаться, от Зейна, от себя и от образа таинственной, страстной танцовщицы, околдовывающей её мужа. А у Хадижи бешено стучало сердце, измученное жгучими уколами ревности, в которой она не признается даже самой себе, ибо не уверена в том, что чувствует что-то настолько настоящее и сильное, чтобы не разочаровать Зейна. Закрыв дверь, Хадижа уткнулась лицом в подушку и, наконец, дала волю слезам.