<center>***
</center> Дима подумал правильно, удар кулаком о стол привлёк внимание парней. — Бро, может мы зря послушались его? Шокк же неуправляем, со слов Мирона, —растерянность на лице битмейкера все больше напоминала страх. Страх за лидера и за Евстигнеева. Последний повёл бровью, мол «давай проверим» и две тени скользнули к кухне.<center>***
</center> —Так-то, Дима. Ты не только исчез, это было плевком мне в душу. Да, я блять скучал! И не смей ставить это под сомнение, — рэпер сам сорвался на крик, подойдя к Шокку вырвал из крепкой мужской руки бутылку с золотистой жидкостью и залпом влил в себя половину, — а знаешь что? Мы спим с Ваней. Он рывком притянул парня к себе и впился ошалевшему бэк-МС в губы своими, практически кусая, мысленно моля «Ну же блять, Ваня, ответь!». Справедливости ради, надо признаться, что Ваню он целовал впервые. Сколько было по пьяни всяких мальчиков, а изредка даже и к этому высокому парню тянуло, но это было по дикой пьяни, когда уже ноги не держат и в глазах все плывет, а в мыслях только такая вот хуйня. Евстигнеев не ответил, лишь с силой оттолкнул репера, выпалив в лицо, что-то про больного ублюдка, но с места не тронулся. Что до Порчи, от увиденного ему тоже сильно захотелось выпить, и он повторил Мироновские действия с бутылкой, выпив почти все до конца: — Ты сумасшедший? Мы думали тебе надо помочь тут, а ты, — португалец с трудом произносил русские слова, вцепившись обеими руками в голову.<center>***
</center> А репер тем делом достал ещё алкоголя из шкафа над раковиной и в одно горло осушил пол-литра водки, стоя спиной к друзьям и Диме. «Рубикон перейдён, » — подумалось ему, а рука сама потянулась за следующей емкостью. Всё происходящее, а особенно услышанное от Димы, толкало его напиться до беспамятства, наутро можно будет сказать, что ему всё почудилось, а сейчас хочется сдохнуть. Ну почему Дима не выстрелил, когда он только вошёл в квартиру, мать его? Что с ним не так, почему все вокруг страдают? -Fuuuck, — завопил Порчи, забыв о нормах приличия, хватая Фёдорова за шкирку и отбирая ещё не опустошенную емкость с высокоградусной отравой, — Мирон, ты что творишь?! И, удивляясь сам себе, как это он не перешёл на родной язык, окатил последнего кружкой ледяной воды, набранной только что тут же. Не помогло. «Жида», как называл его Шокк, вырвался из цепких рук Дарио и, упав на колени перед Димой, обхватил его и спинку стула слабеющими руками. — Ты хотел извинений? — язык заплетался, это в кровь всосались последние триста миллилитров, вот только не водка это была, это знакомый привёз ему чачи на пробу. Всё сегодня, что было на пробу, всё было от сорока пяти до семидесяти градусов. И выпитая между ними водка сыграла роль качельки. Теперь он был беспомощен, ноги не держали, руки опускались, и сильно заплетался язык. Мирон хотел подойти к Шокку, а получилось только подползти, — ну, Дима, я вижу, как ты хочешь мне въебать весь вечер, — и, обращаясь, к пытающимся оттащить его парням, — пошли вон. Мамай, и ты, — он ткнул пальцем практически в лицо битмейкера, — валите по домам. Потратив последние силы на попытку встать, цепляясь за стол, он уронил почти пустую бутылку. Она разбилась, и Мирон упал на битое стекло, хватаясь за голову руками и тихо скуля, как побитая собака. Рэпер чувствовал, как осколки стекла впивались в кожу словно слова Димы, ему искренне хотелось сдохнуть. «Плевок в душу — это твое рукопожатие тому петуху, » — хотелось выпалить Хинтеру, но тот сдержался, продолжая наблюдать внеплановый спектакль Мирона и Компании. Некоторые «сцены» почти что вывели немца из себя, правда, тот справился с эмоциями до того, как разукрасил бы тут всем лица. Под конец Шокк уже с иронией смотрел на лежащего на полу Мирона. Не его Мирон. — Как часто такое происходит? — вопрос, адресованный оставшемуся Евстигнееву. — Довольно часто, — тот считает нужным ответить. Ване всегда больно видеть Федорова таким. Больше всего он ненавидит свою беспомощность, невозможность остановить. А к пьяным выходкам парень привык. Ваня хотел продолжить диалог, но Дима поднялся с места. Не сводя взгляда с Окси, подошел к нему, поднял на него, подхватив за шкирку — вежливость не его конек — и настойчиво посадил на свое место. Бамберг никогда не отличался услужливостью, но, видимо, настало время открывать новые горизонты. — Ты что творишь, щенок?! — придерживая левой за подбородок, а правой дав несильного леща, взревел Хинтер. Ваня в этот момент дернулся, испугавшись за друга, и уже кинулся на Хинтера со словами: «Не трогай его, отойди, чудовище!». И Дима, будто послушный пес, отпустил Федорова, развернувшись к Охре. — Это для его блага. Ты хочешь, чтобы он так дальше спивался? Я выбью из него всю дурь, но не убью, — вполголоса, трезво огласил немец обеспокоенному бэк-МС. Тот замешкался, наблюдая за Мироном через плечо Димы, и в итоге кивком дал согласие. Не стоит отрицать, что изначально Шокк желал в буквальном смысле убить Яновича, ну, или покалечить настолько, чтобы тот на собственной шкуре прочувствовал ту боль, что сопровождала немца все эти годы. Годы молчания. Кидаемые в адрес Окси слова в треках — ничто по сравнению с тем, что хотелось сотворить Бамбергу. Теперь же, когда Дима увидел всю картину в целом, его планы кардинально изменились. Обида осталась, боль не ушла. И чтобы не было еще больнее, стоит принять правильное решение. — А я искренне верил, что ты повзрослел, Жида, — возвращаясь к Федорову, он прописывает ему еще одного леща, немного сильнее предыдущего, только в другую щеку. — Оказывается, нет. Недовоспитал я тебя. Что ж, будем исправлять ошибки. На грани восприятия Мирон уловил тень Ваниного силуэта в образе ОХРЫ, орущего ему: «Прекрати, Фёдоров! Ты заебал так напиваться, я больше не могу это выносить, Порчи не может. Мамай обещал разорвать контракт, ты обещал ему завязать. Тряпка!» В реальность Мирона вернул отрыв от пола, чья-то сильная рука усадила на стул, вернув вертикальное положение. В глазах все плыло. Зря, зря он вообще пил сегодня. И так было каждый раз — Мирон напивался и сожалел об этом. Даже себе рэпер не мог ответить, по какой причине пьет. О немеющую щеку что-то ударилось—ладонь Хинтера. Всё плывет и невозможно сконцентрироваться. Похоже, он сегодня сдохнет. Если Дима распустил руки — спасайся, кто может, беги или запирайся, или тебя постигнет участь битого стекла и ломаных стульев, как это бывало в их совместных турах. Ваня, похоже, попытался остановить разбушевавшегося Шокка, но безрезультатно. В итоге немец получает одобрение на задуманное. Черт бы побрал этого Евстигнеева! Голова постепенно трезвеет от встряски, а вторая пощечина возвращает ощущение реальности. Слова собеседника, старающегося достучатся до рассудка, всё еще звучат странно, будто они нарисованы толстым маркером на железе, покрытом эмалью, а потом по верхней части смазаны рукой. Нет, теперь они растягиваются в огромные облака желе и, наконец, исчезают, уступая место четкой картинке. Над ним стоит взбешенный Хинтер. Мирон откидывается на спинку стула. Невыносимая боль пронзает спину, осколки стекла, на которые он упал перед гостем, входят полностью, они мелкие, но чертовски острые. —Ааа! Больно! Поздно меня воспитывать, Димка, поздно, — к языку возвращается способность шевелиться, и он не мешает говорить. — Я даже сам не знаю, почему, но всё надоело. Эти концерты, туры, друзья. Всё заебало. Легален был бы кокаин, я сторчался б года полтора назад. Ты да, ты пытаешься что-то сделать, пытаешься хоть нормальной ссоры или мужского разговора добиться. А я как трусливый щенок убегаю молча. Напиздел я тебе про Ваню, не по мальчикам я, — все, на что хватает духу, это признаться во лжи. Мирон замолкает и опускает лицо в пол. Стыдно. Похоже на него возлагали надежды и, может быть, даже гордились, в глубине души. Подвел, как последняя мразь. — Самое разумное, это забить на меня всем вам. Нет, скажешь? «Был чужой, но ОХРА, Porchy, Илья — больше чем семья», чужой я им и тебе. Ничтожество, строящее из себя. Прыгаю выше головы, пытаюсь допрыгнуть куда-то. Да никуда. Я же прав? А? Рэпер снова с силой облокотился на спинку стула, сильнее вдавливая осколки в своё худое тело.«Может, убьют, и всё кончится».