«Папочка»

Третье Отступление. «Четвертый Хокаге».

— Пошли, посмотришь, как я жил до знакомства с тобой. — Ты жил до знакомства со мной? Футурама (Futurama), Бендер и Филипп Джей Фрай.

      Снега в этот год навалило много. Пожалуй, эта зима за последние несколько лет была единственной, которая могла и в самом деле называться зимой. Снежная, с пургой, узорами на окнах и заледенелыми прудами и озерами. Вся Коноха покрылась снегом, все щели и самые узкие проулки замели ветра, несущие в себе пушистые снежинки. Все побелело, заледенело, и даже тогда, когда, казалось, снегу больше некуда было падать, он продолжал идти. Рано утром в каждом из домов загорался свет, и бодрые жены выгоняли своих не очень бодрых мужей чистить дорожки — те пыхтели, сваливали весь снег в один сугроб, и надеялись, что завтра им не придется вставать в такую рань, чтобы успеть все убрать до работы. Жаль, что надежды ни одного из них не оправдывались и, более того, уже к обеду или вечеру им приходилось снова вооружаться лопатами.       И от этого природного буйства не страдали только дети. Большинство из них впервые увидели столько снега, поскольку климат в стране Огня раньше не позволял совершиться такому безумию, но, похоже, система дала сбой, и все пошло по чьему-то плану, в котором родители не могут уследить за детьми, те канючат круглыми сутками, а бедные главы семейств подниматься в такую рань, о которой и говорить страшно, чтобы расчистить дорожки. И Наруто был одним из тех, кто впервые увидел столько снега, что впрочем, было понятно — ему только стукнуло три, и в своей короткой жизни ему выпал шанс на миллион — потом ближайшие лет пять-шесть снега можно было и не ждать, а то и больше.       Наруто зима нравилась — это было потрясающее время года, все было такое волшебное! Они с Какаши много гуляли, и по приходу снежных бурь тот сжалился и отменил домашний арест, который Наруто заработал, подравшись с каким-то мальчиком. В последнее время он вообще много дрался с детьми и совершенно не слушался Какаши. Он умудрился три раза потерять шапку, заработать вывих ноги и перелом пальца на руке, который, к счастью, ирьенинам удалось залечить быстро. Что с ним происходило — Какаши не понимал, только рассчитывал на то, что это всего лишь всплеск эмоций и ничего более. Они ругались целыми днями, Наруто кричал и сверкал гневом в голубых глазах. В свою очередь Какаши многое ему запрещал и наказывал, а его домашний арест из-за провинностей насчитывал уже два месяца. И Какаши мог бы заставить Наруто отсидеть эти два месяца в доме, заколотил бы окна и запирал входную дверь, но заставил — может, это послужило бы Наруто хорошим уроком и тот перестал себя так вести?       В любом случае, о проблеме воспитания Какаши решил подумать в другой раз, потому что сейчас он видел и понимал, насколько сильно Наруто хочется окунуться в эту зимнюю пору. Но он продолжал упорно молчать и ни разу не заикнулся о прощении и снятии ареста. Он мог часами смотреть на то, что происходит на улице через окно, кутаясь в плед. Мог ловить взглядом улыбки на лицах матерей и их детей, видеть, как пар поднимается от маленьких стаканчиков с горячим шоколадом, как детей катают на санках их родители. Наруто молчал и делал вид, что все, что происходит за стенами дома — его не волнует. Но Какаши знал, что это не так, поэтому он принял решение временно приостановить домашний арест, который, конечно, вернется в силу, как только снег растает.       И он даже не смог вспомнить, когда кому-то доставлял столько радости простыми словами.       Они пошли гулять уже на следующий день, потому что в тот вечер Какаши доставал для Наруто более теплую куртку для долгой прогулки и несколько запасных пар перчаток — на его маленькие ручки найти было ужасно тяжело! А потом в общем порядке новые санки и завышенные теплые сапожки — выглядел Наруто в этом обмундировании просто изумительно, как пингвин, сбежавший с родного полюса.       Какаши отчаянно давил смех.

***

      На улице было очень холодно. Щеки щипал морозец, глаза слезились, а пальцы на ногах начали замерзать уже после получаса прогулки по деревне. Единственное, что спасало Какаши от обморожения — чакра. Наруто-то был закутан, как пингвин, да и, похоже, он мог оставаться веселым в любой ситуации: главное чтобы был снег.       «Как хорошо, — подумал Какаши, прибавляя скорости, пуская больше чакры в немеющие пальцы на руках, которые даже перчатки не могли укрыть, — что я — шиноби», — эта мысль показалась ему абсурдной, потому что ранее он не думал об этом в таком ключе. То есть он не думал: как хорошо, что я быстро бегаю и могу закинуть бумажку в мусорное ведро с дальнего расстояния! Это было так, но думать об этой своей стороне было даже более смешно, абсурдно, и Какаши не хотел приравнивать свою обычную жизнь к той, в которой он носит фарфоровую маску АНБУ и убивает людей.       Какаши вздрогнул и оставил свои мысли, когда по его ногам несколько раз пробежались — Наруто — и когда кто-то, крича «снег! снег!» — Наруто — свалился лицом в пушистый снежный ковер — Наруто. Шиноби обреченно застонал, пальцами помассировав виски. «Нет, — решил Какаши, — я не буду его поднимать», — ему не хотелось лезть в снег, хотя Какаши понимал, что Наруто может заболеть. «Но это должно послужить ему уроком, он должен понять, что сейчас скользко и не нужно так носиться», — он просто не хотел лезть в снег.       Но барахтанье Наруто в снегу выглядело настолько жалко — смешно — как и его отчаянное кряхтение, что Какаши решил сжалиться и достать его (он просто не мог больше сдерживать смех). Он подошел к мальчику и вытянул его за капюшон, ставя на ноги и обтряхивая снег с шапки, лица, куртки… со всего Наруто, если говорить вкратце. Наруто охнул, когда Какаши перчаткой прошелся по его лицу, смахивая налипшие комочки снега и оголяя длинные ровные полосы.       — Так-то лучше, — хмыкнул Какаши обтряхивая руки. — Пойдем, — произнес он.       Наруто важно закивал и шустро прошелся по дорожке к санкам, в которые Какаши постелил плед, чтобы мальчику было теплее. Он неловко залез в них, чуть не падая в своем обмундировании пингвина, и удобно уселся, смотря вперед с таким возбуждением, от которого юноша чувствовал только большие неприятности — и если не сейчас, то в будущем — точно.       Какаши подобрал веревку и потянул за собой, заставив санки поехать.       — В следующий раз ты будешь меня катать, Заводной Апельсин! — возмущенно оповестил Какаши ребенка. Наруто ахнул, с восторгом предложив купить оленя и упряжку: тогда бы ни один из них не исполнял эту роль.       Оленя и упряжку Какаши, конечно, не купит.       Не то что бы Наруто был тяжелым — наоборот, он был настолько легким, что Какаши несколько раз оборачивался, проверить, на месте ли он. Таща за собой санки, Какаши думал, что Наруто он вовсе не везет — настолько он был малюсеньким и хрупким ребенком, даже почувствовать его было проблематично. И снова оборачиваясь назад, чтобы проверить, точно ли Наруто сидит в санках, Какаши радовался тому, что в его одежде выбраться без помех и вообще как-то выбраться без большого шума невозможно, да и не стоило забывать, что Наруто — это Наруто. Он даже думать и дышать без шума не мог, не то чтобы вылезти из санок и сбежать.       Они прошли по пустынным дорожкам старого парка, в который, похоже, в последние годы ходили только они. Все было заснежено, все искрилось на слабом солнечном свете. Наруто завороженно смотрел на белый покров, стараясь дотянуться до снежных бугорков и растормошить их руками. Он смотрел на все так, как на мир уже сколько лет не мог посмотреть Какаши. Пожалуй, его взгляд на вещи был уникален тем, настолько был чист и добр. Зима для него была настоящей и самой лучшей сказкой. Наруто верил во все легенды, во все истории и поверия. Он верил даже в то, что это снежный дракон летает над деревней, а с его крыльев падают маленькие снежинки, и именно он побелил всю Коноху, а переубедить его в этом не мог уже никто — да и Какаши не очень хотелось быть тем, кто разрушит ту хорошую и добрую мечту о снежном драконе, который дарит зимой веселье.       Наруто сидел на подоконнике каждый раз, когда шел снег, и пытался высмотреть того самого дракона в окне, пока одним вечером не прибежал весь запыхавшийся со второго этажа, с горящими глазами и покрасневшими щеками.       — Папочка! — вскинулся Наруто. — Я видел! Видел дракона!       И Какаши только кивнул, улыбаясь. Он бы ни за что не стал тем, кто разрушит это представлении о прекрасном, даже если для Наруто, как для джинчуурики, нужно было внятно и понятно растолковать информацию о том, насколько жесток бывает мир шиноби и насколько не хорошо он может поступить с теми, кто в нем живет. Сейчас было слишком рано.       Пусть, — решил Какаши, — пусть живет в своем прекрасном и красивом сказочном мире…       …потому что совсем скоро его может и не стать.

***

      Наруто выбрался из саней на удивление быстро и бесшумно и шиноби решил, что ему нужно быть начеку и еще тщательнее смотреть за сорванцом.       Мальчик прошелся к большим толстым елям, чьи зелёные ветки прикрыл снег. Он пощупал ствол, будто бы проверял на прочность, а потом отломил маленькую сосульку с низкой ветки и сунул ее в рот.       — Наруто! — рявкнул Какаши. Тот встрепенулся, развернулся и посмотрел на Какаши своими большими невинными глазищами с обидой и непониманием. Как будто последний заставлял его чистить картошку шесть часов подряд.       Какаши пригрозил ему кулаком, мальчик насупился и отвернулся первым. Хмыкнув, Какаши развернулся и присел у санок, поправил плед и достал из небольшого рюкзака, забитого в уголок, маленький фотоаппарат с новой, чистой пленкой.       Конечно, сам Какаши редко когда фотографировался — то были несколько фотографий из детства, на которых отец все еще жив, поступление в академию и выпуск, совместное фото с командой, пара общих с Минато, с Кушиной, которая все еще с животом, три, где они все вместе, а другие были фотографиями на карточки — в госпиталь, в АНБУ, как опекуна, на паспорт. И все — даже полсотни не наберется. У Наруто набралось почти три сотни с половиной — и всего-то за три года.       Не то чтобы Какаши поставил себе цель запечатлеть каждый момент его жизни, просто он решил, что у Наруто к моменту его взросления должно быть хоть что-то, что будет напоминать о его детстве, каким бы оно ни было. К тому же, когда-нибудь Какаши хотел передать все эти фотографиям родителям Наруто, ведь в этих трех годах жизни они совсем не участвовали, а значит совсем ничего не знали о них. Конечно, знание и незнание были двумя сторонами одной монеты и все было поправимо, но, так или иначе, Какаши бы очень хотел, чтобы у самого Наруто что-то было в память о своем детстве и это играло большую роль, чем желание утолить чей-то интерес. У самого Какаши из детства только шаринган, сломанный клинок отца, Паккун и общая фотография команды. Возможно, есть что-то еще, но вряд ли это можно было бы назвать нужным или хотя бы пробуждающим хорошие воспоминания.       Первые фотографии не несли в себе большого смысла. Наруто был маленьким, слюнявым, капризным, сопливым, кричащим, плаксивым, улыбающимся карапузом, и это время Какаши — к его радости! — успел перенести на фотографии. Это были веселые фотографии, которые он мог бы использовать в будущем, как компромат. Потом появились фотографии, где Наруто ходит, где у него уже есть два верхних зуба и где он безжалостно тискает грязного бездомного котенка на улице — последняя вызывала больше жалости к котенку, чем умиления.       Так или иначе, Какаши продолжал фотографировать, печатать фотографии и вклеивать те в альбомы. Самые смешные… точнее те, где Наруто выглядел особенно милым и прикольным ребенком, Какаши относил в фотоателье и делал копии — компромат в будущем может пригодиться в любой момент. Какаши должен быть готовым к тому моменту, когда Наруто доберется до этих фотографий и порвет их, чтобы выпрыгнуть из-за угла и с ликованием показать стопку таких же!       Иногда он снимал видео, но их было в разы меньше, хоть они более ярко передавали картинку происходящего, могли больше показать. Раньше у Какаши был отдельно фотоаппарат и отдельно камера, но время не стояло на месте, и, пусть фотоаппараты и камеры начали появляться у людей лет шесть-пять назад, уже появилось много моделей, совмещающих возможность фотографировать и снимать. Конечно, такие модели были дороже, но, стоило отдать им должное, по размеру они не были большими, наоборот, они были довольно компактными и удобными. Так что Какаши, не задумываясь, пару месяцев назад купил самую последнюю модель. Да, она обошлась ему в приличную сумму, и ему не стоило забывать, что Наруто имел привычку все разбивать и ломать, но модель и впрямь ему понравилась. К тому же, сильного урона для бюджета она не принесла, ведь Какаши был АНБУ, и его миссии всегда хорошо оплачивались. Сейчас такая покупка не могла его взволновать.       Какаши включил прибор, настроил фокус и сделал несколько пробных фотографий, после чего направил «дуло» фотоаппарата на Наруто и щелкнул. Вот Наруто, неловко шатаясь, стоит у ели; снег под его ногами проваливается; вот он с интересом смотрит на длинную и пушистую нижнюю ветку дерева, покрытую пушистыми нетронутыми снежинками; на следующих он к ней тянется, дергает, отчего хлопья возмущенно поднимаются в воздух, а потом мягко оседают на него; он чихает, трет лицо, а потом спотыкается и с ойканьем падает спиной в снег.       Какаши делает долгий вздох, медленный выдох, стараясь взять себя в руки. Вот как, хочется спросить ему, как можно быть таким неуклюжим?! Он подходит чуть ближе, думая, что Наруто не может встать (конечно, в его-то костюме!), но потом вспоминает, как ловко и быстро он выбрался из санок и застывает на месте.       И дело-то и вовсе не в костюме, просто Наруто, он, ну знаете…       — Хватит есть снег! — Какаши сорвался на крик.       Ребенок от неожиданности вздрогнул, спохватился и шустро поднялся. Поймал на себе прожигающий и холодный взгляд Какаши и, сделав страдальческое лицо (оно у него все было в снегу, но даже так Какаши увидел, что он поджал губы и закатил глаза), ударил себя ладошкой по лбу. Дернувшись от злости, Хатаке задался вопросом, где он учится всем своим фразочкам и всем этим… движениям. Научить его этому Какаши не мог, поскольку сам никогда ничего подобного не делал, наоборот, иногда ему казалось, что скоро он сам перетянет что-нибудь от Наруто и будет сам закатывать глаза и цокать языком.       Узнать, где Наруто этому учится, Какаши немного побаивался.       Так или иначе, у Наруто на все была припасена новая фраза или словечко, или взмах рукой, какая-нибудь эмоция на лице, а в исполнении ребенка это выглядело по особенному комично и смешно. Какаши не мог не улыбаться.       С Наруто вообще нельзя было не проявлять эмоций. Рядом с ним можно было улыбаться, смеяться, можно было глушить в себе хохот и сдерживать отчаянный стон; Наруто мог доводить до кипения и приводить в ужас, с ним можно было делать все, что хочешь. Он был готов к подъемам и уже понимал, что такое падение и как с этим нужно бороться.       Рядом с ним Какаши оттаял.       Это было правдой. Это было похоже на то, как люди засыпают — сначала медленно, а потом вдруг в одно мгновение. Вот так бам! — и все. И найти это время, между «до» и «после» он не мог. Какаши не знал, когда точно начался этот процесс его… восстановления? Нет. Вернуться к чему-то Какаши уже не мог, только стать кем-то другим. Какаши был глиной, а Наруто маленьким мастером, который, не понимая и толком своих действий, лепил из него то, что ему хотелось.       Какаши хотелось спросить, как это получилось, но он понимал, что никто ответить ему бы не смог. Наруто сделал это как-то рефлекторно. Как-то самом собой все получилось, как будто в него была заложена такая программа с рождения. А может быть и впрямь была?       В любом случае, Какаши сейчас не должен строить предположений, он не должен надеяться, что Наруто всегда будет чем-то вроде маяка и будет вытягивать его из тьмы, куда он проваливается. Наруто был ребенком, и возложить на него больше, чем уже возложили родители, Хатаке не мог. Тем более сейчас, когда Наруто — всего лишь трехлетний ребенок! — уже обрел много проблем на свою светлую макушку.       Не то чтобы это было что-то серьезное. В его случае — самое обычное. Дети не принимали его, взрослые не принимали его. И он, всего-лишь ребенок, шкодил и пытался привлечь к себе внимание. Конечно, понимал Какаши, он нуждается в том, чтобы не только юноша видел его. Но… Какаши не мог заставить кого-то еще сделать это.       А Наруто пытался.       Но все кончалось плохо. Наруто ссорился с другими детьми, дрался, за что, будучи совсем крохой, больше отхватывал, чем побеждал. Да и дело было даже не в победе или поражении. Наруто не просто физически не мог с кем-то сравниться в силе или обойти в чем-то — в его-то возрасте и с его параметрами — он просто был слишком добрым и он искренне не понимал, в чем суть всех этих драк, ведь они могли просто познакомиться и просто быть друзьями! Но судьба-злодейка была слишком противна, чтобы сделать все по-хорошему — Наруто продолжал получать и вечно поддавался натиску более взрослых детей.       Чертовы крысята, хотелось Какаши выругать в слух.       Они не заслуживали дружбы с таким маленьким и добрым существом, как Наруто.

***

      Какаши медленно брел по заснеженной алле, толкая санки ногой. Он пытался зацепиться взглядом за фигурку ребенка, но тот бегал туда-сюда так быстро, что это оказалось сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.       «Удивительно, — подумал он, — как Наруто может так быстро бегать?» — Какаши все еще не мог свыкнуться с мыслью, что в тяжелой куртке, под которыми был толстый свитер и футболка, в тяжелых сапогах на ногах, в перчатках и шапке, которая вечно съезжала мальчику на глаза, он мог так быстро бегать и без больших усилий забираться и выбираться из санок, дотягиваться до веток елей, которые были значительно выше его головы и так просто взбираться на небольшие холмики снега.       Вздохнув, Какаши уставился на экран фотоаппарата — сегодня удалось сделать много хороших фотографий, наполовину заполнив пленку, поэтому он решил, что завтра стоит сходить и распечатать их, а так же купить еще пару-тройку чистых пленок.       Какаши переключил режим и сделал несколько коротких записей, на которых мальчик перебегал дорожку, лепил снежки и снова падал в снег, но этот раз — спасибо, ками — не лицом. Так или иначе, Какаши уже хотел звать его домой, и, даже если Наруто не будет согласен, Какаши дотащит его до дома и заставит выпить кружку горячего чая. Впрочем, если посудить, они гуляли не так уж и долго, но Наруто так много и так часто падал, что даже его непромокаемая куртка грозилась намокнуть. Плюс ко всему, Какаши все еще сердился из-за того, что он ест снег и сосульки.       «Наруто всего лишь ребенок, — попытался он успокоить себя. — Все дети всегда едят снег и сосульки», — но это не помогло, Какаши только сильнее нахмурился, думая о том, что если это — определение нормальности ребенка, то пусть Наруто будет самым ненормальным и не заболеет в этот сезон.       Уже вечерело. Какаши поднял голову к небу, вдыхая холодный морозный воздух. Небо чуть порозовело, серые большие облака потемнели и, кажется, сгустились и опустились над деревней. Мороз щипал лицо и пальцы, кусался за ноги и неприятно сковывал движение, и Какаши винил себя, что не оделся теплее, ведь если он заболеет, отряд Ро временно останется без своего капитана, да и пропускать прибыльные миссии он не очень-то хотел. И еще, что было хуже всего прочего, если он заболеет, то временно не сможет присматривать за Наруто, его даже положат в больницу, а если он сможет выбраться и проводить свои дни в ужасном состоянии с мальчиком, то тот будет над ним подшучивать.       «Какаши такой Какаши! Говорил, что я заболею, а заболел сам»       Это не было обидно или еще чего, но в чем-то уступить мальчишке, пусть это и была по большей части словесная перепалка, он не хотел. К тому же, его болезнь могла бы создать видимость слабого иммунитета. Тогда бы его точно отправили пройтись по врачам, а сидеть часами в больнице он не хотел. Но Ро не нужен капитан, который может заболеть от простого дуновения ветерка или сна под открытым небом.       Он хмыкнул. Хоть это было глупо, но иногда ему казалось, что стоит на секунду оставить Наруто, не прийти или еще чего, как с ним что-нибудь случится. Его могли попытаться убить, он мог пойти гулять раздетым, мог потеряться в деревне и подраться с детьми, поэтому Какаши предпочитал быть всегда уверенным, что с мальчиком все в полном порядке. Ну, или хотя бы почти всегда.       Хатаке остановился, понимая, что стало слишком тихо — Наруто не издавал ни звука. Он оставил санки и быстро прошелся вперед, слыша, как снег хрустит под ногами. Ему пришлось пройти десяток метров и завернуть за угол, который из-за снега был полностью скрыт от обзора.       Наруто стоял, замерев, около большого сугроба, смотря на него широко распахнутыми глазами, с восторгом и удивлением. Он еще ни разу в жизни не видел чего-то такого огромного и красиво блестящего, кроме разве что вырванных с корнем сильным бураном деревьев прошлой осенью, но это не было красиво — это было страшно.       Мальчик аккуратно шагнул вверх по сугробу, наклонившись и оперившись руками о снег. Какаши вздохнул, снова переключил режимы, сделал пару фотографий и вернул все в видео-режим, после чего нажал «пуск», и запись началась. Наруто слез, несколько раз обошел сугроб, смотря на него большими глазищами, в которых плескался интерес.       Вряд ли такие видео и большинство сделанных им фотографий кто-то мог бы счесть интересными, но Какаши хотел накопить достаточно материала, чтобы он полностью мог передать мирок Наруто и самого Наруто потом, в будущем. Он хотел отдать все эти фотографии, кассеты с видео и рисунки мальчика его родителям, когда те появятся. Тогда бы они смогли хоть немного заполнить ту пустоту от упущенного времени и как-то согреть. Он очень хотел, чтобы у ребенка были настоящие мама и папа, а не он, которого воротит от «папочки».       На маленьком экране было видно, как Наруто упрямо карабкался наверх, хотя Какаши был уверен, что он упадет, потому что Наруто любил падать — за сегодня он уже сделал добрые полсотни падений, плашмя и нет. И хоть самого ребенка все его падения не интересовали, он, наверное, уже о большинстве и забыл, Какаши все равно посчитал, что если их число сократится до минимума, он будет рад, ведь никогда не знаешь, из-за какого кувырка Наруто расшибет голову или сломает руку.       Но Наруто об этом не думал. Он не любил и даже боялся врачей, он был ярым противником постельного режима; терпеть не мог что-то ломать — из конечностей, поскольку он уже раз ломал руку и палец на ноге — и еще не мог спокойно относиться к гипсу, который вечно силками сжимал, да так, что пошевелиться было невозможно!       Впрочем, даже испытывая нелюбовь к больницам, врачам и отдельно — к гипсу, до него будто бы не доходили слова Какаши о том, что он снова себе что-нибудь сломает, если будет так бегать. Он носился по дому так, будто за ним гналась свора голодных псов, пищал и вечно пытался залезть куда не надо. Он мог застрять где-нибудь на дереве и провалиться в яму в парке, а Хатаке потом пойди и ищи этого наглого сорванца.       Но даже это — долгие часы ожидания, когда его кто-нибудь снимет или вытащит — ничему Наруто не учило. С завидной упорностью он продолжал делать то, что ему хотелось, и как-то отвадить эти привычки у Какаши не получалось.       Он хмыкнул и посмотрел на экран. «Ох уж этот Наруто», — в голове прозвучало тихо и слитно, с шипением.       — Ты сейчас свалишься, — рявкнул Какаши.       Наруто, умудрившийся забраться почти на самую верхушку сугроба, взвизгнул и разозлено посмотрел на Какаши.       — Я взрослый и самостоятельный человек, — возмущенно возвестил он, его глаза блеснули, — и я не нуждаюсь в твоем надзирательстве! Я могу все сам! — он резко отвернулся и упрямо пополз вверх.       Давясь смехом, Какаши приблизился к сугробу, чувствуя волну возмущения внутри. «Этот маленький взрослый человек точно свалится», — подумал он. Какаши часто был обескуражен тем, как быстро рос Наруто. Мальчик верил во все и вся, во многом был наивен, но вместе с тем он старался думать разносторонне — даже если его доводы были неверными, глупыми или смешными, Наруто думал и анализировал. Он пытался докапываться до истины, и он не раз удивлял Какаши. «Подумать только, — как-то размышлял Какаши, — дети так быстро растут». И даже если Наруто всего лишь три — это уже не первые дни жизни, да и Какаши никогда бы не смог подумать, что будет заботиться о нем так долго, ведь когда-то Какаши надеялся, что у Наруто будут родители, и если он и будет участвовать в его жизни, то не в роли няньки.       И все же… Какаши заботился о нем третий год и знал лучше всех на свете. Какаши помогал ему с первыми шагами, с первыми словами и научил считать до десяти. И никто в этом мире не сделал для Наруто больше, чем он.       Конечно, это не было тем, чем он мог бы гордиться. Это просто один из тех фактов, который, похоже, ближайшее время будет оставаться неизменным.       Это не было тем, чем он гордился. Это было тем, что его по-настоящему печалило. Он снова и снова задавался вопросом, почему такой хороший маленький человечек — человечище — должен так страдать только потому, что сдерживает в себе гнев Девятихвостого Демона Лиса.       И чем была хуже его мать?

***

      — Наруто, живо спускайся!       — Нет!       — Да!       Немая сцена, ветер со снегом в лицо. Какаши хмуро и зло смотрел на упертого мальчишку, чувствуя, как его от злости объяли несколько разрядом молнии. Что?..       Он замер, чувствуя легкие покалывания Райтона. Наруто и раньше доводил его, и доводил до большего кипения, но сейчас что-то было по-другому. Какаши всегда держал себя и все свои рефлексы шиноби под строгим надзором. Так, чтобы ненароком не навредить Наруто. Чтобы не быть тем, кто принесет ему еще больше боли. Не покалечить.       Наруто уставился на него, пораженно смотря. Его глаза были широко распахнуты, в них виднелся живой и яркий интерес, но он еще толком не понимал, что такое происходит с Какаши, и Какаши не понимал, как его раздражение способствовало созданию зарядов; ведь раньше, — подумал он, — Наруто раздражал меня еще сильнее.       Как его раздражение, пусть и имеющее в себе крупицы гнева и злости, смогло создать разряд? Есть еще более сильные эмоции и более ярко выраженные. Он столько раз злился, стольких терял и был ранен — разве это не могло быть тем, что толкнуло бы его на неосознанную переработку чакры и ее выход в виде стихии?       Как он может быть уверен в том, что не навредит Наруто, если даже сейчас толком не может понять, что происходит? Какаши сглотнул и почувствовал сильное желание извиниться перед Наруто за этот всплеск, пообещать, что никто и ни при каких условиях не причинит ему вреда. Но стоило ему поднять взгляд на мальчишку, как он увидел, что Наруто давно не интересуется им. Он снова отвернулся и пополз вверх.       Он был настолько мал, чтобы не почувствовать опасности; глуп, чтобы не обратить свое внимание на изменения… или просто слишком сильно доверял Какаши, чтобы счесть за угрозу, за человека, который мог бы чем-то обидеть?       «Что это?»       Какаши резко выдохнул.       — Свалишься, — севшим голосом проговорил он, рассеянно понимая, что запись все еще идет.       А потом малявка забралась на самую верхушку и с ликующим видом одарила Какаши снисходительным взглядом, улыбнулась и весело засмеялась. В следующую секунду ветер кинул ему в лицо комок снега, побарабанил по веткам, и Наруто задохнулся, когда сверху ему на макушку посыпался мягкий, словно пух, снег. Он пискнул, ойкнул, оступился назад и громко закричал, когда снег под его ногами просел, а потом — вдруг! — за секунды будто бы пропал, и он провалился в самую толщу снежного холма.       Мгновение была тишина. Какаши глупо пялился на торчащий помпон детской шапки, онемев.       В следующее мгновение тишину разрушил громкий вопль:       — Какаши-и!       И маленький «взрослый и самодостаточный» Наруто тихо захныкал.

***

      Они медленно брели по заснеженным улицам. Наруто бегал от сугроба к сугробу, смотрел на них завороженно, вздыхал с придыханием и смеялся — своим детским звонким смехом, чуть дрожа от эмоций и закрывая лицо маленькими, кажущимися большими в перчатках, ладошками.       Вечерело. На улице стало только холоднее, зато ветер поутих, и больше никто не подхватывал и не поднимал ввысь пушистые белые хлопья. Было светло, но первые фонари уже зажглись, и их мягкий свет освещал снежные дорожки. Снег искрился под их светом, мягко блестел в сумраке.       Какаши вздохнул, ловя за капюшон падающего ребенка, устойчиво поставил на ноги. Тот уже забыл о своем недавнем заточении в снегу, и Какаши, все еще чувствуя смятение из-за всплеска чакры, был очень рад, что камера запечатлела момент падения и его визга. «Отлично, — подумал Какаши; Наруто подбежал к светящемуся фонарику тётин* и удивленно на него уставился, — у меня есть еще один компромат».       * Тётин — один из видов японских фонарей, имеет цилиндрический абажур, который удерживает бамбуковая спираль. У тётина также наверху есть ручка. Пример — goo.gl/IT5pF3.       — Какаши, а что тут написано? — Наруто ткнул пальцем вверх на фонарь, указывая на иероглиф, аккуратно выведенный на бамбуковой бумаге.       Какаши на секунду задумался, смотря на надпись. После — перевел рассеянный взгляд на Наруто и ответил, подумав, что совсем забыл про это:       — Здесь написано «Помним», — он обернулся, ища похожие фонари.       На некоторых было написано «Спасибо» и «Герой», где-то виднелось «Победа» и «Память». Фонарь с надписью «Помним» здесь был единственным, и он сильно резанул по глазам — как будто другие совсем ничего не означали. И на секунду ему даже показалось, что это и впрямь так — только в один фонарь, казалось, были заложены чувства. Остальные казались мертвыми.       Наруто вцепился своей ладошкой в его куртку, и Какаши поспешил взять его руку в свою. Он ободряюще сжал маленькую ручку, желая согнать задумчивость и рассеянность с детского личика. Мальчик нахмурил брови, упорно сжал зубы и, уже желая что-то спросить, вздохнул побольше воздуха.       — Пойдем, — Какаши поспешил сбить его с толку прежде, чем начнется словесный поток.       Удивленно моргнув, Наруто понял, что забыл, о чем хотел спросить.

***

      Наруто синел, а они были в другом конце деревни от его дома, но с этим нужно было что-то делать.       Какаши стянул перчатки и почувствовал, как кожу защипало от холода. Он сморщился, интенсивно потер руки, пытаясь согреться. Шиноби залез рукой в карман штанов, нащупав мелочь кончиками пальцев, после чего вытащил несколько монеток и пару купюр.       Женщина перед ним подхватила стаканчик кончиками пальцев за края и, мило улыбаясь своему малышу, вертящемуся около ее ног, передала ребенку купленный чай, попросив при этом быть осторожным. Наруто провожал их взглядом, все еще сжимая большую ладонь шиноби.       — Кофе и горячий шоколад, пожалуйста, — проговорил Какаши в небольшое окошко и просунул внутрь пару купюр. Звякнула мелочь.       Наруто встрепенулся и повернулся на звук; он ойкнул, когда Какаши отпустил его руку и аккуратно стянул перчатку, после чего передал небольшой стаканчик с горячим шоколадом. Руку обдало холодом, но вместе с тем пришло тепло, почти обжигающее маленькие детские пальчики, греющее замершую ладонь. Наруто радостно улыбнулся, посмотрев на Какаши, и его улыбка стала только шире, когда он перевел взгляд на стаканчик, в котором был его горячий шоколад. Он осторожно подул, так, чтобы не разбрызгать все (как его учил Какаши); мальчик сделал маленький глоток, чтобы не обжечься (тоже Какаши), чувствуя, как во рту теплеет и зубы размораживаются после съеденного снега и сосулек, в горле стало тепло-тепло, а потом приятное чувство поселилось в животе и погрело маленьких человечков, работающих там. Наруто улыбнулся от этой мысли и сделал еще глоточек.       Какаши получил сдачу и грозный взгляд, говорящий, мол, ваш демон мне всех потенциальных клиентов распугает. Какаши хмыкнул и чуть подтолкнул Наруто вперед, свободной от стаканчика кофе рукой придерживая мальчика за локоть. Мало ли, поскользнется еще. Опять.       Они сошли с небольшой ступеньки на дорожку, Какаши взял ремешок санок и медленно пошел вперед по улице, подстраиваясь под маленькие шажки Наруто, которые проявлялись только в тех случаях, когда он был чем-то сильно заинтересован и не мог идти быстро, разглядывая, к примеру, что-то на ходу. С одной стороны то, что Наруто не торопился, означало, что у него меньше шансов поскользнуться и вылить на себя шоколад, с другой, идя таким черепашьим шагом они в жизни не доберутся до дома.       Какаши прикрыл глаза и устало потер переносицу. Спать хотелось сильно, он все еще не восстановился после последнего задания, а день с Наруто его полностью вымотал. Он обернулся, проверяя, не провалился ли Наруто в канализационный люк или не лезет ли за кошкой на дерево. Но Наруто был в порядке. Уставившись в стаканчик, он с усиленной осторожностью дул напиток, а потом делал маленькие глоточки и отчего-то улыбался.       Шиноби задумался. Наруто продолжал пить свой горячий шоколад.       На Какаши накатило странное умиротворение, и он снова ощутил то странное чувство, испытываемое ранее. Разряды. Они были повсюду. Толстой пеленой окружили его, никак не выдавая себя, сбились в кучу под давлением, окружив его прозрачными нитями. Их не было видно, но Какаши ощущал, как они паутинкой-сеточкой облепили все вокруг.       Он замер, повинуясь страху. Он не смог бы специально создать мощный разряд ради убийства мальчика, но это не означало, что разряд не будет создан сам — похоже на то, и Какаши ничего в этом не понимал. Юноша не знал, как он их создает. Это произошло неосознанно — они просто появились, и Какаши был очень рад, что, пусть и не настолько глубоко, как сенсор, он мог ощутить: заряды не несли в себе чего-то плохого. Они, к удивлению, были полны спокойствия и обычной повседневной усталости. Какаши ощущал их плотный слой вокруг, который объял в себя и мальчика. Но Наруто его не чувствовал. Мальчик допил шоколад, огляделся, добежал до ближайшей урны и закинул в нее пустой стаканчик, а потом вернулся и уставился на Какаши, и Какаши уставился на него. Со стороны могло показаться, что они играют в гляделки, но Какаши смотрел на него и пытался понять, почему Наруто не испугался его в первый раз? То есть, сейчас он явно ничего не видел и ничего не ощущал, но тогда, в парке, Какаши был раздражен, и это было видно по его внешнему виду, что уж тут говорить про синие блистающие цветки, появляющиеся рядом с ним.       «Он… настолько доверяет мне?» — Какаши не знал. Сейчас он хотел отвести Наруто домой, а потом поговорить с Сандайме — с этим шутить нельзя. Он попросил Наруто идти быстрее и в спешке двинулся вдоль по улице.       Шаги Какаши были настолько большими, что Наруто вечно отставал, а чтобы догнать, ему приходилось срываться на бег. Ребенок что-то бурчал себе под нос, сопя с возмущением и расстроенно хныкал. Несколько раз он позвал шиноби по имени, но тот не обратил на него никакого внимания.       — Какаши! Какаши! Папочка!       Тот вздрогнул и перевел на ребенка злой взгляд, от которого Наруто отшатнулся. Он выглядел так, как будто сейчас заплачет, и Какаши ощутил острый укол вины, ведь Наруто ничего ему не сделал и единственным, на кого Какаши мог злиться, был он сам.       — Прости, — в голосе Какаши промелькнуло раскаяние. Наруто всхлипнул. — Ты что-то хотел?       Наруто шустро закивал и пальцем указал на фонарики вокруг. Какаши огляделся, понимая, что число фонарей увеличилось в разы, а он был в своих мыслях и совсем не заметил этого. И хотя они шли не по главным улицам, фонарей и впрямь было очень много. Они освещали улицу, рассеивая мрак, привлекая внимание к чёрным иероглифам на бамбуковой бумаге. Надписи были разные, но «Помним» больше не было.       — Что все это значит? — Наруто насупился, в непонимании. — Будет какой-то праздник?       Шиноби неловко передернул плечами и, помедлив, кивнул.       — И что это за праздник? — Наруто засиял в предвкушении, но взгляд Какаши его осадил, напоминая о том, что Наруто все еще наказан.       — Скоро Коноха будет отмечать день рождение Четвертого Хокаге, вот улицы и украшают, — объяснил Какаши. Взяв ребенка за руку, он потянул Наруто за собой, и они пошли дальше. Наруто молчал, обдумывая его слова, а потом закинув голову назад, так, чтобы видеть лицо шиноби, спросил:       — А зачем?       Какаши вздрогнул, сипло объясняя, что так деревня выражает свое уважение и признательность своему герою и говорит о том, что она благодарна за его совершенный подвиг и о Четвертом Хокаге помнят.       — Но ведь его больше нет. Тогда зачем вот это все? — Наруто нахмурился, потерев ладошкой чешущийся нос.       Какаши остановился и посмотрел на него странным взглядом. Он присел рядом с мальчиком, беря того за плечи и несильно сжимая их. Его темный глаз заглянул в ясные голубые, изучая, и Какаши понял, что Наруто просто ничего не понимает в том, что кого-то больше нет.       Он был слишком мал, чтобы убедиться на личном опыте, и слишком мал, чтобы Какаши решился попробовать ему объяснить это раньше.       — Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь? ** — сказал Какаши.       ** Джером Дэвид Сэлинджер. Над пропастью во ржи, Холден Колфилд.       Наруто задумался и неуверенно кивнул, но его лицо так и осталось нахмуренным. Похоже, слова Какаши его сильно озадачили, и он был полон намерений разобраться во всем этом.       — Пошли домой, — Какаши подхватил ребенка на руки, потянул санки за ремешок и прибавил шагу.

***

      Наруто широко зевнул и устало потер кулачками слипающиеся глаза. Он уже искупался, переоделся в пижаму, и сейчас сидел в своей большой кровати, накрыв ноги теплым одеялом. Какаши осторожно передал ему кружку с чаем, проверил, надел ли Наруто носки, после чего добавил температуру у обогревателя и сел на край кровати, ожидая, когда мальчик допьет чай. В комнате было темно, и только лампа, стоящая на тумбочке, освещала пространство. Она открывала взгляду сонное лицо мальчика, его кровать и одеяло, синее полотно котрого было расшито узорами луны, звезд и солнца. Окно было закрыто плотными занавесями, шкаф подпирал стул, чтобы Наруто не было страшно, дверь закрыта, чтобы никакой монстр не мог зайти.       Наруто был готов ко сну.       Он протянул Какаши кружку через несколько минут. В ней немного осталось чая, но большую часть мальчик выпил, и Какаши надеялся, что он не заболеет. А завтра, если его вещи высохнут, конечно, они могли бы пойти погулять еще… Какаши был готов отменить свое наказание на двадцать пятое января, когда вся Коноха будет праздновать двадцатисемилетие Минато.       — Папочка, — пробормотал ребенок, чуть подтянув к себе одеяло. — А расскажи мне о Четвертом Хокаге.       — И что ты хочешь, чтобы я рассказал? — со вздохом спросил Какаши.       Он и впрямь не знал, что можно рассказать Наруто. Для большей части информации о нем Наруто был слишком мал, для разговора о его способностях или о том, каким был Минато — тоже. Сейчас он просто не смог бы понять всего, даже черты характера для Наруто все еще большая загадка. Он может различить большую часть из них, деля все на «добро» и «зло», но ведь, по сути, нет ни той, ни другой стороны — есть только общие понятия, которые могут удержать человека от чего-то. И все. Да и то — не всегда.       Как плохо, а как хорошо — Наруто не мог понять. По сути, он не видел еще достаточно, чтобы у него появилось собственное мнение по какому-то поводу. Это было не плохо и не хорошо, просто Наруто был ребенком.       Какаши задумался над тем, что он может рассказать мальчику. Чтобы он мог рассказать о Минато, не напугав, чтобы не было лишних вопросов, так, чтобы самому себе не передавить воздух воспоминаниями о сенсее.       — Ладно, — согласился Какаши.       Наруто поддался вперед, а его сон как рукой сняло. Какаши настроился, надавил на детские плечи, заставляя лечь и слыша возмущенное сопение, накрыл одеялом. Юноша сел на край, повернувшись к ребенку боком и вздохнув, начал:       — И пришел Девятихвостый Демон Лис. И каждый взмах хвоста его сокрушал горы и поднимал цунами. И бились насмерть с ним отважные шиноби, пока один из них не смог заточить демона, отдав за это жизнь. И звали того шиноби Четвертый Хокаге…